— Новые академические задания? — спросил Шевкун.

— Да вот уже высылать надо было. — Крупенин положил руку на журналы: — А тут статья подоспела о новом американском бомбардировщике с противоракетным устройством.

— Это который во Вьетнаме появился?

— Ну да. А у меня как раз тема — «Современная иностранная бомбардировочная авиация и ее особенности».

— Но вьетнамцы уже четыре самолета сбили с этим устройством. Читали?

— А как же? Вот и хочу изучить. Тут снимки есть и комментарии.

— Только меня, ради бога, не ругайте за то, что время отнимаю, — попросил Шевкун, приложив к груди руку. — Мы одну партию — и все, Борис Афанасьевич.

— Ну что вы, Иван Макарович, если нужно, я и ночью посидеть могу. Меня другое из колеи выбивает. Неприятностей в батарее много. А впрочем, не стоит сейчас об этом. У меня к вам небольшая просьба.

— Какая же?

— Послушайте, Иван Макарович. Ну, не получилось с показом работы системы для всей батареи. Ладно, теперь не вернешь. Покажите тогда хоть одному курсанту. Между делом где-нибудь. Можно?

— Одному, говорите? — Шевкун задумался. — А кому именно?

— Красикову. Вы даже представить не можете, как это сейчас важно!

— Хорошо, я постараюсь, — пообещал Шевкун.

— Постарайтесь, Иван Макарович. Буду надеяться.

Крупенин окинул взглядом строго расставленные на доске фигуры, протянул руку и, подумав немного, сделал ход.

Рядовой караульной роты дальнего степного гарнизона Саввушкин стоял в наряде при входе в длинную, приземистую, огороженную легким штакетником казарму. Когда-то в этом помещении был клуб, показывали кинофильмы. Потом клубную вывеску перенесли на новое здание, в старом поставили в два ряда солдатские койки, а кинобудку приспособили под проходную.

Обязанностей у Саввушкина было, по сути, две: не пускать в помещение посторонних и заставлять солдат лучше очищать сапоги и шинели от снега. Кое-кто, проходя мимо, незлобиво подтрунивал над ним:

— Салют ветерану главного поста!

— Коменданту кинобудки — нижайшее!

Саввушкин знал, что все солдаты караульной роты в свое время тоже начинали службу с этой злополучной будки. Такой уж порядок был у капитана Ремешкова: хочешь, чтобы поставили тебя на ответственный пост, покажи свои старания сперва здесь. А показать себя у проходной было не так-то просто. С иным человеком хоть ругайся, хоть дерись, он все равно пролезет в помещение не отряхнувшись, да еще посмеется: «Стой смирно, салага зеленая, знай свое место». А на такой случай — тут как тут — сам капитан Ремешков. И начнется: «Плохо смотрите, Саввушкин. Требовательности нет у вас, Саввушкин». Да, стоять целых три месяца только у двери Саввушкину было очень обидно. Особенно взяла его досада после того, как, проходя недавно в казарму, капитан Ремешков сказал вдруг не то с насмешкой, не то с жалостью: «Что, Саввушкин, опять вы тут командуете?» Как будто не знал он раньше, при смене караула, кого к двери поставили.

Саввушкин давно собирался поговорить с командиром роты, но все не решался как-то. Знал он наперед, что капитан не будет с ним церемониться, а скажет прямо: «Прославился, братец, в училище, так стой и не ропщи». Но сейчас все-таки решил Саввушкин поговорить с капитаном. Приоткрыв дверь в казарму, он крикнул своему напарнику:

— Рядовой Коробов, на выход!

Прибежал Коробов, недовольный, сердитый.

— Ну чего дерешь глотку?

— Ты постой за меня, — попросил Саввушкин. — А я к капитану схожу. Сейчас я, мигом.

— Вызывает, что ли? — поинтересовался Коробов.

— Да нет, нужно мне по личному делу.

— Ну иди. Только недолго. Учти.

— Учту, конечно. Какой разговор!

Саввушкин поправил ремень на шинели, суматошно ощупал крючки и пуговицы и, вздохнув, побрел в другой конец казармы.

— А ну, заходите, заходите смелей, — сказал капитан, как только Саввушкин просунул голову в слегка приоткрытую дверь его комнаты. — Чего это вы крадетесь, будто на чужую бахчу за дынями?

Рыжие, некрасивые усы капитана подпрыгнули, точно их кто-то вздернул за острые кончики.

— Жаловаться на судьбу пришли? — спросил капитан, прежде чем вошедший, успел собраться с мыслями.

Не ожидавший такого вопроса, Саввушкин стушевался, но все же ответил с достоинством:

— Так точно, товарищ капитан, жаловаться!

— Трудно служить, значит?

— Не в том дело, товарищ капитан.

— А в чем же? В наряде стоять не желаете?

— Не то чтобы не желаю, а просто обидно, товарищ капитан. Уж лучше бы в таком случае совсем из роты...

— Совсем, говорите? — Ремешков загадочно прищурился, потрогал усы двумя пальцами, о чем-то подумал: — Горячий вы человек, Саввушкин. А того не знаете, наверное, как не хотелось мне брать вас к себе в роту. Ой, не хотелось, Саввушкин! Да и после было намерение сплавить вас куда-нибудь подальше. А теперь вот смотрю и думаю: не такой вы, Саввушкин, каким иногда показать себя хотите. Совсем не такой... — Он обоими локтями налег на стол и пристально посмотрел в синие, ожидающие глаза солдата.

— Да вы, товарищ капитан, не сомневайтесь, — обрадованно и торопливо заговорил Саввушкин. — Эта ведь история с училищем, она какая-то... Ну, я даже сам не знаю... Ну, просто...

— Стойте, стойте, — остановил его Ремешков, резко подняв руку, — Вы это свое «ну» бросьте. Я ведь не следователь, а вы не подследственный. И вообще, слова — это дым: фу — и нету. Дела нужны, Саввушкин. Сколько раз вы стояли у входа в казарму, а ну скажите?

Саввушкин поджал губу в замешательстве. Ему и в голову не приходило подсчитывать свои дежурства. Да и зачем нужна такая арифметика, что за польза от нее?

— Не знаете? Сорок семь раз, — сказал Ремешков неожиданно громко, будто рассердился. — Другие до выхода на посты по двадцать пять отстаивали. Кое-кто до тридцати двух дотягивал. А вы — сорок семь. Что ж, придется передвинуть вас вперед, Саввушкин.

Он встал и подошел к карте расположения постов, висевшей на стене под зеленой бархатной шторой; открыл ее, взял тонкую указку.

Саввушкин не знал всех топографических обозначений, но все же самые важные посты, куда выделялись всегда лучшие, проверенные солдаты, он приметил сразу. Их окаймляли ломаные линии с двойными поперечными черточками. Это были заграждения из колючей проволоки, возле которых стояли часовые.

Саввушкин ждал, следя за движениями руки капитана, что стукнет он сейчас указкой по одному из этих объектов и скажет: «Вот куда назначу я вас, товарищ Саввушкин. Ясно?» И так хорошо стало на душе у Саввушкина от этой мысли, что он пожалел даже, что поздно пришел к капитану, давно нужно было.

А Ремешков все стоял и рассматривал карту и указку держал в правой руке наготове. Было похоже, что он решает очень трудную боевую задачу.

— Ну так вот, — сказал наконец Ремешков и ткнул указкой в самый низ карты, куда Саввушкин и не смотрел даже. — Вот сюда в следующий раз пойдете, к овощному.

— Куда, куда? — удивился солдат.

— К овощному складу, — недовольно повторил капитан.

Обида сжала Саввушкина. Он вспомнил: вчера на вечерней поверке старшина роты объявил, что есть указание пост у склада овощей снять как малозначительный и поставить там обыкновенного сторожа. «Но, похоже, еще не сняли».

— Надеюсь, Саввушкин, не подведете, — сказал Ремешков — как отрезал.

И хотя молча, но все же выпрямился Саввушкин как положено и руки прижал к бедрам, точно в строю.

Скучным и злым вернулся он в проходную. На вопрос Коробова: «Ну как, выгорело?» — только махнул рукой да вздохнул натужно, словно после тяжкой работы, И долго потом, оставшись один, ругал себя за то, что, не подумав хорошо, пошел к капитану, за то что распустил нюни перед ним, как самый последний первоклассник. И вообще не мог он никак понять, почему это с самого детства судьба-злодейка припасла ему сплошные неудачи.

Отец Саввушкина погиб где-то в Карпатах перед самым концом войны, ровно за месяц до рождения сына. Мать частенько, глядя в синие глаза сына, говорила с горькой радостью: «Ну вылитый батя! Надо же так». Мать работала на лесопильном заводе и приносила домой запахи свежего леса. Потом она стала приводить толстого Федора Ивановича, от которого всегда пахло бензином, и запах леса в доме потерялся совершенно.