Ягмур бросился к костру, разбросал головешки и положил перед прекрасной спутницей лучшие куски жаркого, с почтением встав на другом конце ковра.

Аджап жестом пригласила сесть рядом:

— Умеющему владеть мечом, как поэт пером, надо знать одну истину: женщина славится прошлым, а мужчина — будущим!

— Да вечно живет султан султанов! — почтительно отозвался Ягмур.

— Один из справедливейших на земле! — добавила Аджап и продолжала. — В караван-сарае Самарканда я встретила воина из дворцовой стражи. Он изуродован и похож на черепаху: горбат, хромой, но ум его остер, как кинжал. В Самарканд он привозил медь для мастерских главного визиря и рассказал, что недавно огузы отказались платить дань, возмущаясь действиями сборщиков податей. Оберегая соплеменников, султан султанов приказал казнить на дворцовой площади возмутителя спокойствия.

— Горбатый воин? — переспросил Ягмур.

— Страшно горбатый.

— О небо! Почему я не узнал этого раньше. — Глаза воина загорелись злостью, рука рванулась к мечу.

— Что так встревожило храбреца?

— Есть тайны, которые рождены только для мужчин.

— Отец не раз делился со мною секретами дворца, за которые сам эмир Кумач заплатил бы не одну горсть драгоценностей.

— Язык растет на мокром месте, а потому уста приносят мед, но и причиняют много бед. Известно, что чем меньше слов, тем лучше и спокойнее!..

— Да, украшение пустыни — вода, а ее краса — лебедь правды… правды!

— А потому и не мучь меня разговором об этом человеке, мне хочется обнажить меч!

— Вижу! Но помни, джигит, может так случиться, что ты вернешься к этим разговорам… Ведь горбун часто встречается и беседует с моим отцом в библиотеке. Иногда он задает такие вопросы, что мой отец подолгу задумывается.

Девушка говорила одно, а по ее голубым глазам, которые то и дело прятались за густые ресницы, можно было прочесть совершенно другое.

— Наш путь подходит к концу, — всматриваясь в Ягмура, вдруг сказала Аджап, — и на твоем лице я читаю строчки печали, мой избавитель, — вздохнула юная хорасанка, не сводя глаз с красивого лица юноши. — Мне кажется, что не один горбач тому причиной. Скажи, что тревожит твое сердце? Не могу ли я помочь?

— Госпожа, забудьте о той маленькой услуге, которую мне посчастливилось оказать вам.

— Нет, нет! Как только мы приедем в Мерв, я обязательно сообщу о тебе отцу. Ты рисковал жизнью. И пусть он отблагодарит за смелый поступок. Если б не ты, я с веревкой на шее сидела бы сейчас на базаре Самарканда. Храбростью обладает не каждый. Всевышнее небо не всех отмечает такой счастливой печатью.

— Спасибо, госпожа, но я не достоин таких похвал. Все дело в том, что я очень долго томился в плену, и только теперь узнал цену свободе.

— Храбрый воин, разрешаю называть меня просто Аджап.

— О, это для меня большая честь. Слушай же, Аджап!.. Грущу я потому, что нет рядом моего друга, мастера по серебру, которому так хотелось умереть в родном Мерве… Вы слышали когда-нибудь о знаменитом ювелире из Мерва — Айтаке?

— Айтак?

— Да, мастер Айтак.

— Раньше в Мерве отец заказывал кому-то серебряные переплеты для книг. На одной из таких работ я, кажется, читала такое имя.

— Благодарю тебя за эти воспоминания. Вместе с мастером Айтаком мы были в плену, в далеком Самарканде.

— Да, теперь я вспомнила: имя Айтака я читала на серебряном гробу жены серахского управителя. Отец ездил в Серахс в дни скорби и печали.

Из-за бархана вдруг появился стражник. Сильный голос крикнул на все ущелье:

— Всем в дорогу! Караван-баши приказал. Еще один перевал и мы будем у ворот Мерва. Хов, в дорогу!..

— Мастер Айтак, — продолжал между тем свой рассказ молодой огуз, — дрался как лев. От его руки погибли два стражника. А эта собака, управляющий, побоялся драться с ним. Гневное небо мрачно улыбнулось ему… Старик умер от пыток. А моя судьба сложилась иначе. Мне удалось под чужим именем завербоваться в один из легионов, уходивших усмирять каракитаев. Четыре года я ждал этого дня. И вот, когда я нашел тебя, Аджап, расположенный на обрыве наш лагерь был поднят по тревоге. Из Самарканда прибыл гонец и привез тревожную весть: заговорщики призывают людей выступать против султана султанов!.. Да укрепит аллах его руку в бою. И говорят, что возглавляет возмутителей мои бывший хозяин. Клянусь, я отомщу за смерть друга Айтака! Идет беда. Как только я узнал, тут же решил бежать и сообщить в Хорасане о надвигающейся опасности.

— Почему ж ты до сих пор молчал о своей тайне? — спросила девушка.

— Не всякую тайну доверишь спутнику даже в дальней дороге.

— Да-да… Тогда едем, — привстав, сказала хорасанка. — Дорога каждая минута. В Мерве должны знать о замыслах врагов, засевших в Самарканде. Сейчас же веди коня! Возьми его у начальника стражи каравана, — приказала Аджап своей кормилице.

Женщина осторожно поднялась с ковра, и когда она поправляла пояс, то стало слегка заметно, что груди у нее какой-те странной формы…

— А не боится луноподобная ехать одна в песках с мужчиной?

— Глаз — трус, сердце — храбрец. Псы собьются в стаю — волка одолеют… Торопись, бек-джигит! — Девушка стряхнула с ковра остатки еды и накрыла им спину лошади.

Всадники вскочили на коней и помчались.

К вечеру, запыленные, они пересекли последнюю гряду бархан и переправились через Джейхун. Перед ними раскинулась бескрайняя зеленая равнина, перерезанная глубокими арыками. Солнце закатывалось. Из-за далеких острых гребней виднелась огненная корона, и ее отблески золотыми бликами играли на поверхности Джейхуна. Неподалеку на высоком холме, утопая в пышной зелени виноградников, виднелся огромный замок с высокими, толстыми стенами и узкими бойницами. Над его главным входом развевалось длинное змеевидное знамя.

Конь Ягмура жадно потянулся к воде неширокого ручья. Но ловкая рука хорасанки перехватила узду и преградила путь к воде коням. Остановила и путника.

— Подожди, чужеземец! — улыбнулась хорасанка. — Не пей. Послушай, что расскажу. Старики говорят удивительное: кто напьется нашей воды, тот, где б ни странствовал, умирать приедет на эту землю. Да благословит небо твой путь и судьбу твою! Подумай, перед тем как совершить этот шаг… прикоснуться к нашей воде.

Девушка прижала к сердцу руку, низко поклонилась и отъехала от ручья.

— На моей родине, в далеком Балхе, умудренные знанием старцы рассказывают тоже много занятных легенд. Воины слушают с почтением, но в бою больше доверяют мечу и щиту.

— Ты, гордец, не веришь? — огорчилась девушка. — Так пусть же перс пронзит меня стрелой, если не свершится в тврей судьбе предсказанное мною!..

Ягмур напоил коня и сам надолго припал к воде губами.

А вокруг пела степь, заливались жаворонки. Желтыми огнями пылали цветы джейраньей чашечки. От подножья близких барханов лились реки пламенеющих маков, и, казалось, барханы истекали кровью.

— Надо спешить, — волновалась Аджап, — звезда счастья уже заблистала над степью, но стоит ей только коснуться вершин барханов и стражники закроют ворота Амуля (Амуль — древний город на Аму-Дарье (старый Чарджоу)).

И снова два горячих жеребца рванулись- по такыру, манившему уставших путников к цветущей равнине, на которой, как рыцарь, возвышался замок.

В Амуле, строгая и молчаливая Аджап свернула в квартал сундучников, где жил друг ее отца. Дочь писаря великого султана здесь встретили радостно и богато; под развесистым тутовником расстелили дорогие ковры. Хозяину дома было приятно, что девица из знатной семьи, ездившая в Самарканд читать старинные книги и слушать самых образованных шейхов вселенной, не побрезговала его очагом. После крепкого вина он развалился на подушках и выслушал Аджап, которую знобило после переправы через Джейхун.

— Значит, ты не поверил дочери моего друга? — вдруг обратился хозяин дома к молодому гостю. — Не веришь… кто напьется воды в Каракумах, умирать приедет на нашу землю… Значит, не хочешь поверить?