У ворот в парк я вышла, а Лерка тогда почему-то замешкалась…

Алина с Таней еле-еле дождались Лерку после ее прогулки с этим Виктором Авиловым.

- Девчонки, да вы что?... – Лерка только смеялась в ответ на их встревоженные вопросы. – Мы просто дружим с ним! Чего вы так перепугались-то?

- Фу, да он же старый! – проговорила Танька, сморщив нос.

- Вовсе не старый… Зато умный, интересный, воспитанный! И представь себе – еще и небедный! А пацаны вроде Сивого и всей его шайки – они лучше что ли? Ты заметила у Сивого и у Вовчика – глаза вечно красные и на губах какие-то язвочки? Это потому что они насвай под язык кладут! Это порошок такой, типа наркотика, таджики его на базаре по пять рублей продают. Дешевый - потому что очень ядовитый, а им пофиг, лишь бы чем-нибудь задуриться!

- Ладно, с тобой все ясно, - сказала Алинка. – Неясно другое: с какой целью он водится с малолеткой? Женат, небось…

- Был женат, развелся… - беспечно ответила Лерка.

- А ты ему говорила, что тебе только четырнадцать? – спросила Алинка.

Лера кокетливо улыбнулась.

- Я прибавила себе годок… Соврала, что мне пятнадцать.

- А он что?

- «Тем лучше!» - говорит. А еще говорит, что ждет – не дождется, когда мне исполнится шестнадцать, и мы тогда сможем совершить обряд. И он повезет меня на Канарские острова…

- Жесть… - пробормотала Танька завистливо.

- А в качестве кого ты не спрашивала? – строго допытывалась Алина.

- Алин… Ну он же говорил про обряд…

- А как насчет того, чтобы школу закончить? Ты ему не сказала, что тебе надо учиться, профессию приобретать?

- Он сказал, что выучит меня. Он еще спрашивал, не хочу ли я познакомить его с родителями. Я сказала, что никогда этого не сделаю, потому родители меня не поймут! Он их старше: моему отцу - сорок, а Виктору уже – сорок три. Представить страшно, какой кипеж был бы дома! – ухмыльнулась Лерка. - Тогда б меня вообще никуда из дома не выпустили бы! И так каждый раз со скандалом на улицу вырываюсь!

- А у вас с ним… что-нибудь было? – страдальчески спросила Танька.

- Нет, он меня не тронул, - безмятежно отозвалась Валерия. – Я предупредила его, что я девственница. Он сказал, что восхищен моей юностью и чистотой. Целовались только… - призналась она, опустив глаза, затем, хохотнула и с самодовольной усмешкой добавила. - Мне кажется, он меня боялся... – она опять засмеялась. - Я знаю, что я сильная. Я очень сильная! И у меня в жизни все-все получится: я всего добьюсь, чего захочу. Когда я с ним общалась, я представлялась выше, чем я есть, и даже выше его, чтоб уважал!

- А подарков дорогих он тебе не дарил? – с азартно заблестевшими глазами поинтересовалась Таня.

Лерка покачала головой.

- Нет, только шоколадки и мороженое… А-а, симку дал бесплатную! Сказал: «Я не могу позволить, чтоб на наши разговоры ты тратила свои деньги. Я хочу, чтоб мы свободно общались».

- Фу, так неинтересно, - разочарованно хмыкнула Татьяна. – А я думала, у вас роман, как в кино… А я уж было представила тебя в белой развевающейся фате. Классно же, в церкви бы венчались! А потом свадебное путешествие на яхте! Ты в шляпке и в купальнике! А кругом волны бьются о борт, и чайки с криками летают! Вот это, я понимаю, романтика!

Антон Гончаров на собственные заработанные купил себе мафон – «три в одном»: тут и MP- 3, и кассетник, и радио. В воскресенье он пригласил Юрку Селезнева обмыть нового ''другана''. К ним прилепилась болтающаяся без дела Фара. Несмотря на то, что Нелька с Лосем давно помирились и теперь снова ходят ''сладкой парочкой'' - не разлей вода, Фара частенько появлялась во дворе и, никто ее не прогонял, потому что она была заводная, и с ней было классно угорать. И даже Нелька не держала на нее зла, наверно, потому, что у самой было рыльце в пушку.

Пили на территории детского садика, пустующего в выходные дни. В дымину наквасились и на полную катушку отрывались затем: катались на каруселях, играли в песочнице, лазили в расписных бревенчатых избушках. Фара вскарабкалась в высокий сказочный теремок по деревянной лесенке и звала к себе Селезнева.

- Юр, иди сюда! Здесь так клево!

Селезнев сначала не хотел, но один раз залез из интереса в такую избушечку. Сидеть вдвоем в тесноте было неудобно и жестко, но ощущения ему понравились: отчего –то дух захватывало, дышать становилось трудно, жар разливался во всей голове и еще что-то такое тупое, сладостное давило-напирало на мозги и хотелось отключиться…

Вечером, когда выбрались через лазейку в детсадовской ограде на игровую площадку двора, Фара с трудом держалась на ногах и висела на Юрке Селезневе. Когда Селезнев свалил два обмякших тела – сначала ее, а потом и свое собственное - на лавочку под сиренью, Фара обняла его за шею и уткнулась лицом ему в плечо.

К Алине неверными шагами подошел Антон.

- Алина, в последний раз тебя спрашиваю: ты будешь моей девушкой? - Гончаров качнулся к ней, схватил ее за плечи, пытаясь поцеловать. Но Алинка резко встряхнув его руки, брезгливо оттолкнула его.

- Алинка, а ты не знаешь, кто пустил слух, что Юрка твой парень? - спросил Антон с подковыркой и выразительно кивнул головой в сторону обнимающейся пары. Увидев ее неестественно застывшее лицо, не преминул еще раз подколоть. - Тебя что-то не устраивает?

Алина криво усмехнулась:

- Нет, почему же? Если их это устраивает, я ничего не имею против.

- Если не хочешь, чтобы у тебя парней уводили, - посоветовал ей Гончаров, - учись у этой оторвы.- Он покачал головой, удивляясь. - Измацала его всего, как только можно...

- Измацала? Как это? – удивленно спросила Танька.

- Ты не знаешь, в какое место пацанов мацают? - он ухмыльнулся. - У мертвеца встанет. Она еще подзуживает: '' У тебя, - грит, - что полшестого? Ты что, - грит, - не мужик? '' А воще, Алинка, ты лучше не меняйся, оставайся, как есть. Такие девчонки как Фара, они одноразового пользования. С ней, конечно, классно угорать... Но Юрка - он серьезный парень. И разные дешевые «свистульки» ему не нужны.

Их разговор невольно подслушали стоящие неподалеку две соседки.

- Ну и девки нынче пошли! Сущие аллигаторы! - неодобрительно отозвалась тетя Шура.- У нас в училище есть одна бестия, такая же дошлая. И хорошего парня охомутала... И лицом... не то чтобы страшненькая - уж больно страшно красится. И глаза бельмастые. Я у внука спросила про глаза-то: «Лечить, - говорю, - надо». - «Нет, - говорит, - не надо, это линзы. А красится она так, потому что Эмма». Я вначале подумала, что зовут ее Эммой, но потом сама слышала, как студенты называли ее Наташкой. А эмма – это оказывается мода такая: чем страшнее, тем моднее... А бельмы -то точь-в-точь, как у Мерлин Менсон. Это певица такая иностранная. Не та Мерлин, которая кинозвездой была в шестидесятые, блондиночка такая приятненькая… А другая. Эта Мерлин - сущая дьяволица из преисподней... раскрашена-то - страх божий! У внука моего в комнате над кроватью висит.

- Мерлин Менсон - это мужчина, - с улыбкой поправила ее Молодая Соседка.

- Вот ведь времена пошли: уже мужики на свою рожу тонну краски изводят.

- Ой, а напилась - то как… - cказала Молодая Соседка со вздохом. - Ей ведь и пятнадцати еще нет… Господи, а понту-то, гонору! Гордятся, что они дерзкие, смелые! Тоже мне современные Евы: торопятся от яблока греха побольше кусок отхватить! Ну вот, нахрюкалась без тормозов, и на кого она сейчас похожа?

В сентябре времени на «улицу» у Алины практически не оставалось - девятый класс. К предстоящим выпускным экзаменам школа нацелилась подвести своих учеников во всеоружии знания. Полчища образовательных наук были агрессорски брошены на оккупацию мозгов гимназистов. Сверх шести уроков по расписанию политика внедрения шквального потока информации продолжалась еще и на спецкурсах и факультативах. А кроме основной школы, время требовало и дополнительного образования, поэтому Алинке приходилось часами долбить гаммы на фортепьяно и разучивать пьесы.