Ну, конечно же, поиграть они им не дали: начали выхватывать, передавать друг другу и прятать карты, кончилось тем, что они их разорвали в мелкие кусочки... Сивый, грубо приставая к Таньке, спросил:

- Будешь пёхаться?

- Как это?

- Драться, значит, - хитро подсказал Вован.

- Буду! - зло огрызнулась Таня.

Пацаны заржали, а Вован, как - то гнусно хихикая, приблизился почти вплотную. Придурялся он как - то странно, как в баскетболе, делал обманные движения мячом: выкинет броском руки вперед и… почешет у себя в затылке или дернет себя за ухо... Но время от времени он все же попадал руками в те заманчивые мягкие места, куда и целился. Двое встали по бокам, Сивый – сзади. Танька попятилась назад, но, споткнувшись о чей-то кроссовок, потеряла равновесие и, навалившись спиной на Сивого, тут же почувствовала на своем теле клешни его пальцев. '' Будешь пёхаться?'' - дохнул ей Сивый в ухо щекотно и горячо. Толкнув кого - то из пацанов, Танька бросилась бежать. Лера как сидела, так и осталась хладнокровно сидеть на скамейке с презрительным выражением лица. Алинка же на всякий случай направилась вслед убежавшей подружке: вдруг понадобится помощь. Сивый схватив ее за руку, закружил вокруг себя, потом, с силой надавив ей на плечо и подставив ей ногу под колено, резко бросил ее наземь.

- Ты чего, ненормальный? - сердито закричала поверженная Алинка.

- Шутка! - бросил он ей мимоходом и побежал догонять Таньку.

Сбив ее с ног, Сивый сел на нее верхом и опять задал тот же вопрос: "Будешь пёхаться?''

Что значит это слово, девчонки узнали в тот же день у Антона. Бурно повозмущались.

- Пацаны есть пацаны! Ну, ничего себе шуточки!

- Ой, да они всегда так! К их грубым шуткам не привыкать!

- Это называется, пацаны угорают над нами!

- Вот такие у них манеры! И ничего с этим не поделаешь!

Но вечером, когда пацаны вновь атаковали Таньку и силой удерживали ее впятером, до Алинки вдруг дошло: они не шутят. Шутками здесь и не пахнет. Это не прикол. И не угар. Это мрак какой - то...

Дул холодный пронизывающий ветер. И темнеть стало рано. Все, кончилось лето. Все лето ждали лета, а оно так и не наступило. В августе пришла осень, серая, пасмурная, с унылыми затяжными дождями. Хотелось домой - в тепло. Все подружки давно ушли, но Алинка Таньку не бросила, хотя пацаны давно ее гнали. Их было пятеро. Таньку держали с двух сторон за руки, чтоб не убежала. Сивый настаивал грубо, зло и нетерпеливо.

- Последний раз спрашиваю: бушь пёхаться или нет?

- У нас терпенье ангельское, но и ему приходит конец! - добавил Вовчик.

- Если ты чего - нибудь боишься, то зря, - сказал он и полез рукой к Сивому за пазуху. У Сивого руки были заняты: он удерживал Таню за локоть и за запястье. Он покорно разрешил Вовану вытащить из внутреннего кармана кучу разноцветных пакетиков.

- Что это? - Алинка нагнулась посмотреть.

- Вали отсюда, - грубо отпихнул ее ногой Сивый. - Тебя вообще никто не звал.

- Порнуха какая - то... - пробормотала она растерянно, увидев на глянцевой обложке голую тётьку.

- Порнуха! Детский сад! Чё презервативы не видала? Малолетка! - раздалось одновременно несколько голосов.

- Алина! Уйди ты, ради бога! Христом богом тебя прошу! - звонким мальчишечьим голосом выкрикнул Вованчик.

- Не уйдешь, коза, поколотим! Давай двигай! Чеши отсюда, кому сказал! - Сивый опять лягнул ее ногой.

- Вован! Руслан! Гоните ее! Чего стоите? - cказал незнакомый парень, державший Таню с другой стороны.

Руслан, все время стоявший в стороне, опустил голову и промолчал.

- Алинка! Тебя мама ругать будет, иди домой! - cказал Вован и потянул ее за рукав. - Пойдем, я тебя провожу до подъезда.

Она резко отдернула руку.

- Не хочешь добром - тогда пеняй на себя! - огрызнулся Вован и зачем-то нагнулся к земле.

Алинка не двигалась. Вован все же отогнал ее, бросая мелкие камушки и комки грязи. Постояв возле больших темных кустов, Алинка собралась духом и внезапно с размаху налетела на Сивого и с силой толкнула его. Потеряв равновесие, тот матюгнулся.

- Танька! Бежим! - Алина рванула подругу за руку.

Танька сначала побежала, потом как - то лениво, нехотя сбавила шаг... развернулась и побежала обратно. Плюхнулась на лавочку и беспечно сказала:

- Неохота мне домой. Чё дома делать? Спать, что ли? Неохота мне спать! - глаза ее заинтригованно и возбужденно горели, как плошки: еще бы! пять пацанов, и все ее хотят! Главное, на Алинку - так ноль внимания! Главное, что все они домогаются только ее - Таньку!

- Ах, так! - разозлилась Алинка. – Значит, и я никуда не пойду. Тронешь - заору! - сказала она Сивому. Оглядела всех остальных. - Хотите, чтобы я домой ушла? Я уйду и маму приведу!

Но пацанов она уже не интересовала.

- Будешь пёхаться, будешь? - обрадованно спрашивал Сивый. - Мы из тебя Зёму номер два сделаем! Будешь пёхаться?

- Буду! Но только с тем, кого люблю.

- А кого ты любишь? Руслана? Он - то тебя не любит! Скажи ей, Руслан!

- Я не люблю тебя. Ты мне даже не нравишься.

Таня молчала, опустив глаза, потом подняла их и умоляюще посмотрела на Руслана.

- Но ты же не будешь меня пёхать, правда?

- Буду.

- Вам что, Зёмы мало? - вмешалась Алинка (Тема рассказывал, что они всем скопом ''пользуют'' четырнадцатилетнюю девчонку со своего двора).

- Мало, - признался Сивый. - Она редко выходит. После того, как мы ее отпёхаем, она потом неделю не вылазит.

Стало совсем темно. Ни одной звездочки на небе. Даже луны не видно. Все небо заволоклось рваной грязновато - сизой пеленой. В метрах ста от них около тротуара красноватым пятнышком медленно издыхал фонарь. Чахлый свет от него не долетал даже до земли, не говоря уже о площадке с маленькой сценой и рядами паралельных скамеек, на одной из которых и сидели они. Здесь была игровая зеленая лужайка с торчащими из травы деревянными фигурками гномиков, горками, каруселями и шведскими стенками. Днем здесь было шумно и людно, и молодые мамы гуляли со своими ребятишками… Но ночью… Ночью здесь прохожие не ходили, потому что пешеходный тротуар пролегал дальше и соединялся с асфальтированной частью детской площадки...

Было зябко. Ветер пронизывал.

- Давай быстрей соглашайся. Добровольно. А то изнасилуем,- нетерпеливо и грубо говорил Сивый.

- Сто тридцать шестая статья за изнасилование, - наугад сказала Танька.

- А тебе, Саша, уже пятнадцать, правда? Четырнадцать только Вовану и Руслану, остальным всем по пятнадцать, правда? За решетку не терпится, да? Сколько там за групповое изнасилование, Тань, ты не помнишь? - бодренько говорила Алинка, а про себя с тоской думала:

- Ну, где же там наши родители? Совсем что ли им на нас наплевать: где мы, что с нами?

И тут она услышала голос мамы, сердито прокричавший в темноту:

- Алина! Домой!

- Я не могла уйти домой, - виновато оправдывалась Алина перед матерью. - Там Таня. Нельзя ее бросать одну. Ее пацаны не пускают.

- Таня, иди сюда! - повелительный голос полетел в ночь. - Иди домой, - без обиняков приказала Алинина мама, едва смутные очертания девочки отделились от кромешной тьмы.

- Больше я тебя караулить не буду! - возмущенно прошептала Алина Тане.

- Мы больше никогда не будем с ними общаться! - так же шепотом заверила ее Таня.

Между Нелькой и Лосем пробежала черная кошка, и Лось теперь демонстративно прогуливался в обнимку с Нелькиной подругой Фарой. По - настоящему ее звали Настя, но об этом мало кто знал. Все - Фара да Фара. Эта Фара и раньше изредка появлялась в их дворе, покуривала в компании друганов Толяна. У Фары - блестящие карие глазища, которые с любопытством вперяются в собеседника или, как говорили пацаны, она зырит во все фары. Но кличка "Фара'' прилепилась к ней вовсе не из - за глаз, а из - за волос. Как она сама выражалась: волосы у нее, блин, ''не в тему'' - прямые и жидкие, по плечам не распустишь - висят, блин, как пакля; стрижка - тоже отстой. Все обесцвечивают, ей же захотелось чего - нибудь супер убойного, чтобы все ахнули от ее новой причи. Болгарская краска ''Фара'' очень даже подходила по цене - не кусалась. Цвет, который она выбрала, назывался - ''синяя слива''. Голова вспыхнула ультрамариновым сиянием, а лицо потерялось. Ребята сказали: Тебе не идет, лучше в «рыжий» перекрасься. И опять на помощь пришла ''Фара''. Цвет назывался облепиховый, а волосы стали зелеными, лицо же стало напоминать бледную поганку. На третьем этапе она стала брюнеткой и дальше экспериментировать побоялась - так можно и лысой остаться. С краской ''Фара'' Настя зареклась не иметь никаких дел, но на кличку ''Фара'' отзывалась охотно, потому что Фара звучит круче, чем Настюха или Наська.