Лапетеус сделал несколько шагов по своему кабинету — действительно закуток! Усмехнулся. Подумал: «Самоуверенная девица. Новое свободное поколение, без предрассудков». Потом сообразил, что, пожалуй, было бы неправильно относить Реэт Силларт к новому поколению. Снова уселся за письменный стол. Действительно, из работников министерства он самый занятой. И душно здесь тоже.

Вечные разъезды уже начали надоедать Лапетеусу. Все из года в год повторяется. Летом коротенькая передышка, зимой вечная суета и спешка. Планы рубки, графики вывозки. Вечная война с райисполкомами и сельсоветами, которые не обеспечивают людьми. Забота о постоянных рабочих. Где-то местный кооператив оставил лесозаготовителей без хлеба — дождь упреков льется на него. Выходят из строя машины и тракторы, и он думает о них день и ночь. И кадры — это главная причина всех бед: откуда ты возьмешь в лесную чащобу таких людей, чтобы они были ангелы!

Лапетеус все чаще думал о переходе на другую работу. Он сделал все, что было в его силах. Безраздельно посвятил себя работе в учреждении, куда его направили. Тогда не посчитались с его желаниями, он пошел, куда послала партия; теперь он вправе требовать, чтобы поняли и его устремления.

Терпения у Лапетеуса хватало. Он не считал разумным предпринимать что-то до окончания института. Особенно теперь, когда люди обеспокоены, взвинчены, нервничают… Когда наперегонки друг перед другом кого-то критикуют и боятся, как бы не начали дубасить их самих.

Телефонный звонок вывел его из задумчивости. Он протянул руку за трубкой, взялся за нее, но не поднял. Почувствовал на своей руке прикосновение длинных, тонких, вздрагивающих пальцев Реэт. Улыбнулся про себя. Телефон звонил, пока не умолк.

В дверь постучали.

Кто это может быть? Наверно, чужой. Свои люди входят без стука.

— Прошу!

Дверь открылась.

На пороге стоял заведующий плановым отделом Вильяндиского леспромхоза Лаури Роогас.

— Заходите, заходите, — дружески пригласил Андрес Лапетеус, размышляя, чего может хотеть от него Роогас. — Присаживайтесь. Давненько не виделись. Что в ваших краях нового?

Прочесть что-нибудь на лице Роогаса было трудно.

— Спасибо.

Казалось, что гость не знал, с чего начать.

Лапетеус протянул ему коробку с папиросами. Чутье подсказывало, что Роогас не случайно зашел к нему.

«Защищать его я больше не смогу», — почему-то подумал Лапетеус.

— Работа у нас идет более или менее планомерно, — начал Роогас. — Горячие деньки прошли, уже второй месяц поспокойнее.

Понять, что Роогас говорит не о том, ради чего пришел, было несложно. Он все еще подыскивал нужные слова. Наконец решился и сказал, внешне совсем спокойно:

— Я ухожу с работы.

— Поссорились с директором? — не сразу понял Лапетеус.

— Нет. Директору я еще не сообщал о своем уходе.

— Трения с местными органами?

— В Вильянди на меня еще не обратили внимания.

Роогас подчеркнул слова «в Вильянди» и «еще». Лапетеус не придал этому значения. Или действительно не заметил.

— Нашли место получше? Честно говоря, и я порой чувствую, что надоело. Видимо, годы дают себя знать.

— Нового места у меня нет.

— Почему же вы уходите? Помните, как-то вы сами сказали, что не нужно раньше времени плевать в старый колодец.

Роогас как-то странно усмехнулся.

— Не хочу, чтобы меня выгнали. Еще меньше хочется мне, чтобы из-за меня упрекали вас. Вы рекомендовали меня в Вильянди. Я этого не забуду. Вот и все, что я хотел вам доложить.

Лапетеус опасался чего-то другого. Теперь он даже немного обрадовался, что к нему пришли не за помощью. Он хорошо разбирался в людях и видел, что Роогас, хотя и держал себя в руках, был не в себе.

— Вы все взвесили? — Лапетеус почувствовал, что его слова звучат холодно, официально, даже неискренне.

— Да. Это самое правильное.

— Времена безусловно… сложные. Вам, вероятно, нет смысла объяснять, как сейчас относятся к руководящим кадрам. Вы, видимо, сами полностью в курсе. Конечно, нужно честно признать — в вопросе о кадрах были грубые отклонения от большевистских принципов. Но… все это не касается вас.

— Я думаю, что касается. Столичная газета среди подозрительного элемента, которому якобы покровительствовал товарищ Пыдрус, назвала и мою фамилию.

Лапетеус такой статьи не читал. Он встревожился, но виду не подал.

— В министерстве вас оценивают положительно. Мы вопроса не поднимали и не собираемся этого делать. Во всяком случае, мой отдел.

— Благодарю. Но это не меняет моего решения.

Слова, голос, выражение лица Роогаса, весь его облик, как ни пытался он скрыть это, подтверждали, что он был крайне расстроен. Лапетеус не ошибся, придя к такому заключению. Догадывался он и о том, что Роогас охотно остался бы на прежнем месте. Ему нравилось в Вильяндиском леспромхозе. Работа планового отдела немного напоминала штаб. В подсчетах рабочей силы и мощности машин, в их расстановке было что-то общее с расчетом огневой мощи подразделений и определением их боевых задач. Графики лесозаготовок во многом походили на графики, которые составляли в штабах полков и дивизий. Свои обязанности он выполнял точно и, освоившись с работой, не раз давал директору толковые советы. В хорошем настроении директор называл его своим начальником штаба.

И город нравился Роогасу. Жить можно было здесь вполне. Если становилось грустно, он бродил по берегам озера, вдоль ручья или брал лодку и утомлял себя греблей. Часто заходил в кафе, где обычно в одиночестве сидел за столиком. Познакомился с врачами, учителями, артистами и другими, кто заходил сюда выпить кофе, съесть булочку и обменяться новостями. У него возникла близкая дружба с одной женщиной-врачом, которая махнула рукой на сплетни и порой навещала Роогаса на его холостяцкой квартире.

Лапетеус не знал всех этих подробностей, но заметил, что Роогас свыкся со своей работой, хорошо отзывался о Вильянди, выписывал литературу о лесоводстве и лесной промышленности.

— Не буду вас агитировать. Подумайте еще. И не забывайте, что я вас поддерживаю. В конце концов, какая бы ни была у вас анкета, мы вместе сражались на фронте.

Роогас поднялся и, с выправкой профессионального военного сдвинув каблуки, подал руку. Лапетеус тоже встал, энергично ответил на крепкое рукопожатие Роогаса.

— До свидания.

— Всего хорошего.

Он проводил его до двери. Потом вернулся к письменному столу, уселся. Подумал, что с Роогасом следовало обойтись потеплее. В разговоре о политике в области кадров Лапетеус незаметно для себя употребил слова Юрвена. Стоило ли вообще об этом говорить? Но сказал или не сказал, теперь это дела не меняет, решил он. И все же хорошо, что Роогас уходит из их системы.

Взгляд опустился на письмо с пярнуской лесопилки, и Лапетеус быстро взглянул на часы. Ведь обещал в три часа позвонить в Пярну.

Он поднял телефонную трубку и снова ощутил прикосновение чужой руки. Не крепкое пожатие Роогаса, а нежную ласку пальцев Реэт Силларт.

Лапетеус ничуть не жалел, что уезжает в Выру и не сможет пойти в гости к Реэт. Но в последний момент он отложил командировку…

Гостей у Силлартов было немного. Несколько молодых женщин, которых Реэт представила как своих подруг. Столько же мужчин, в большинстве моложе Лапетеуса. Кроме двух. Эндель Мурук был примерно одних с ним лет. Сидя, он выглядел человеком среднего роста, но, встав, оказался на полголовы выше Лапетеуса. Второму — склонному к ожирению Рейнхольду Саммасельгу — было примерно около сорока пяти.

Первый, знакомясь с Лапетеусом, представился:

— Доцент Мурук.

Второй после обычной церемонии знакомства и рукопожатия заметил:

— Я знаю вашего министра. Дельный мужик. Внешне — рохля, а на самом деле — гром и молния.