Феликс мрачно уставился на меня и произнес только:

— Лучше бы мне не слушать вас, арфист.

Я замахал на него руками, чтоб он замолчал, потому что как раз в это мгновение до нас громко и явственно донесся застольный разговор гостей. Говорил Радклифф. Голос его звучал развязно и властно.

— Нам следовало бы сделать это еще два года тому назад, — произнес он.

— Что же, собственно, следовало сделать? — спросил мистер Боуэн тоном, вызывавшим подозрение, что ответ заранее вполне ясен ему и что задает он этот вопрос своим тихим, проникновенным голосом просто для того, чтобы рассеять некоторое беспокойство, висевшее в воздухе.

— Радклифф всегда был неугомонен, — сказал Пенбори.

— Неугомонен? Конечно! А вы, Пенбори, всегда были слишком мягкотелы и медлительны. Весь нынешний год вы мямлили. Своим долготерпением и добротой вы довели себя чуть ли не до разорения. Давайте для разнообразия подойдем чуточку поближе к простым деловым методам, и вы увидете, что это будет более благоприятной почвой для решения практических задач. Есть вещи, на которые здешние ваши рабочие никогда не согласятся по доброй воле, но к которым мы с успехом приучали рудокопов на Востоке, где я работал до перехода сюда. Вы думаете, что стоит только побывать на заводе и мирно побеседовать с рабочими — и они сразу поймут необходимость разумного сотрудничества в нашу трудную пору. С таким же успехом вы могли бы договариваться о сотрудничестве с деревом или с бурей. Мы страдаем от слишком больших капиталовложений, от перепроизводства. В наших ведомостях на заработную плату, как в кривом зеркале, отражается происходящее в данный момент сужение рынка. А простофили типа Адамса или Баньона болтают о стачках, о борьбе за повышение заработной платы, за снижение квартирной, за умеренные рыночные цены.

— Будьте же справедливы, мистер Радклифф, будьте справедливы! — раздался чей — то мягкий голос, который, как мне казалось, принадлежал низенькому седовласому господину, сидевшему на краю стола, рядом с мистером Боуэном.

— Это мистер Джервис, поселковый стряпчий! — возбужденно прошептал мне на ухо Феликс.

— Да они всего только требуют сохранения прежней заработной и квартирной платы, — продолжил свою мысль стряпчий.

— Неужели так — таки ничто не излечит вас от трусости и буквоедства, Джервис? — бросил ему Радклифф. — Именно теперь каждому необходимо иметь собственное понятие о справедливости, и притом достаточно гибкое. Мы доигрались до того, что положение с каждым днем становится все катастрофичнее. Во всем нашем крае нет ни одного горнорудного поселка, на который не давил бы кризис. Спасение еще может прийти, но только в том случае, если лондонские финансисты, из тех, что поразумнее, проснутся наконец от мертвой спячки и осуществят так называемые «железнодорожные проекты для западных графств». До тех пор об этом и думать не приходится. Нам предстоит несколько месяцев величайших трудностей. Рабочие стараются использовать всякую искру недовольства, все, за что можно ухватиться, и среди них немало добровольцев, готовых в любой момент разжечь пожар. Так хорошо же, пусть выйдут в открытую, давайте предоставим им возможность поиграть с огнем в солидном масштабе. Уж если они хотят отведать безработицы и голода, так обеспечим им поставку этих благ в еще невиданных ими размерах! Пусть же они знают, что железо — это их жизнь, а без железа им смерть. Стоит только погасить печи, и эти молодчики затрепещут. Стоит только раз столкнуть их лицом к лицу с этими фактами, и они отправят своих вождей ко всем чертям. И тогда мы уже не услышим больше разговорчиков о нашей тирании и всяких трескучих фраз. А когда мы сочтем за благо возобновить производство на угодных нам условиях, на всем протяжении от Мунли и до самого моря не останется ни одного рудоплавильного предприятия, где бы не была произведена чистка и рабочие не согласились бы вернуться к работе.

— Все это для меня слишком круто и рискованно, — сказал Пенбори. — Иногда, — продолжал он, — и я вижу трудности вашими глазами, понимаю, что дело это простое, хоть и жестокое, что смотреть на него нужно ясно и здраво. Но по временам я не вижу ничего, кроме человеческих лиц, и каждое их этих лиц — на фоне тяжелых страданий, а это уже не вяжется с суровой деловой философией. Надо обнаружить зачинщиков и избавиться от них поодиночке. Они не хитрее нас с вами, и добиться этого нетрудно. Такой метод мне кажется самым подходящим, и именно в этом направлении мы и действовали в прошлом. Но применение голода как орудия против всех рабочих в целом — да от одной мысли об этом вино начинает казаться мне кислым!

— А вот это — то и было бы игрой ва — банк! Для нас спокойнее сложить руки — пусть себе растет напряжение и недовольство. Но в один прекрасный день рабочие могут окончательно сорваться с цепи. До сих пор они еще ни разу не вступали в открытый бой с нами. Едва ли они хоть на одну сотую отдают себе отчет в том, что поставлено на карту. Мы же обладаем ясным пониманием вещей, денежными средствами в банках, и — да простит меня мистер Боуэн — при наличии этих двух качеств мы можем даже обойтись без содействия святого духа.

— Такое отношение к рабочим неизбежно кончится взрывом гнева. Осень уже на носу, а с наступлением зимы, если локаут все еще будет продолжаться, их настроение станет зловеще, как смерть.

— Не забудьте и о том, что они говорили насчет долговых расписок, тех, что хранятся в. поселковой ратуше, — напомнил мистер Джервис. — Превратить их в пепел — вот что они грозили сделать с ними. Эти люди наивны, как дикари, мистер Радклифф. Они даже не подозревают, по — видимому, что копии этих расписок хранятся в казначействе графства и что к услугам их кредиторов вся полнота власти королевского суда. Для них здешняя поселковая ратуша — Бастилия, а Мунли — самодовлеющий мир. Долго еще придется им учиться уму — разуму, раньше чем они постигнут всю сложность современной жизни.

— Разъярившись, они могут перейти от слов к делу.

Вы только подтолкните их, и они станут сплоченным строем на сторону Адамса.

— А вы учтите, что даже в их лачугах нет единства. Сланцевые крыши плюют на соломенные. Паства мистера Боуэна каждое воскресенье молит бога, чтобы паства государственной церкви очутилась в самых нижних подвалах преисподней. Что же касается разных там идей и принципов самоотверженного массового действия, то в этой среде вы найдете их не больше, чем среди роя потревоженных жуков. Преподнесите им порцию действительной апокалипсической безысходности, которую Адамс рисует себе всякий раз, когда рассуждает о Мунли, и вы увидите, как они быстрее ветра помчатся назад к своим уютным фанерным домикам. Адамса как апостола нельзя игнорировать. Он втемяшил им в головы представление о нас как олицетворенной алчности и коварстве. А что касается общности идей и социальных целей с рабочими по ту сторону гор, то на это понадобятся столетия. Целые столетия, клянусь честью! Неискушенные пророки очень скоро сломают себе на этом зубы.

— В плане далекого будущего это, разумеется, верно. Зубы, как и черепа, конечно, хрупки. И если вам нужны» обломки, то в этой среде их сколько угодно. Но я — то опасаюсь бешеного массового натиска черни в тот момент, когда у нее окажутся достаточные основания почувствовать себя сильно обойденной, а ведь эту чернь можно вовлечь в любой чудовищный акт злобы и мести. У вас нет детей, Радклифф. Дети — это наводит на раздумье, а от раздумья вы насквозь пропитываетесь страхом, Сегодня вечером я не очень расположен философствовать. И ничего больше не хочу, как только конкретной безопасности для меня лично и для всего, что принадлежит мне — для Элен, моего дома и моих рудников.

— Какие — то угрожающие слухи ползут из северной части центральных графств, — сказал мистер Джервис. — Говорят даже, будто палата лордов обратилась к королю с просьбой о вооруженном вмешательстве. Толпы черни разгромили там рудники и домны.

— Думается мне, что заводчики и шахтовладельцы поддались там влиянию какого — нибудь идиота, каких — нибудь идиотских настроений. Взгляните только на сидящих вокруг этого стола, и вы получите ответ на все ваши страхи и колебания.