— В комиссионном магазине палеолита, — задумчиво молвил он, — книга расценок занимала бы совсем мало места. В ней была бы записана всего одна вещь: шкура пещерного медведя. Теперь же, чтобы описать и оценить носильные вещи современного человека, требуется том, вмещающий тысячи наименований. Как по-вашему, о чем говорит этот факт?

— О том, что мы не хотим обманывать наших клиентов, — отозвалась Матильда Семеновна.

— Вы мельчите вопрос, — улыбнулся профессор. — Этот факт свидетельствует о поступательном движении человеческой цивилизации, сопровождающемся изумительным ростом материальной культуры.

— Не без того, — поспешил согласиться Веня. — Цивилизация действительно двигается вперед. За ней не угонишься… Так как вы решили? Отдаете за две?

— Можно мы еще подумаем? — сказала жена профессора.

— Боже мой! — вскричала Матильда Семеновна, и ее пухлое лицо изобразило страдание. — Чего еще людям надо? Дают же хорошую цену. Так нет, обязательно нужно нажиться! Продать втридорога, из-под полы…

— Вы не слушайте ее, — сказал Веня, — она нервная женщина, общественница, редактор нашей стенгазеты «Голос скупщика». Она остро переживает всякую несправедливость. Я бы дал вам больше, но, поверьте, не могу переступить через расценок.

— Переступи, переступи, — сказала Матильда Семеновна, — тебя на скамейку посадят…

— Вы не думайте о нас дурно, — попросила профессорша. — Просто нам хотелось посоветоваться…

— И почему люди так любят наживаться? — с надрывом спросила Матильда Семеновна. — Ну, я понимаю, спекулирует какая-нибудь уборщица. Большая семья, маленькая зарплата. Но обеспеченные люди? В нашей квартире живет один эстрадник. Чуть ли не каждый месяц он едет за границу, привозит оттуда барахло и торгует направо и налево…

— Совести у него нет, — сказал Веня.

— И как он только не боится общественности?

— Жадность, — сказал Веня.

— Ваш муж — интеллигентный человек. Неужели вы пошлете его на рынок? — с нескрываемым осуждением спросила Матильда Семеновна.

— Как вы могли подумать! — оскорбилась Нина Михайловна.

— Эх, на свой страх и риск даю две двести! — в порыве великодушия воскликнул Веня-музыкант.

— Смотри, схлопочешь выговор, — предупредила Матильда Семеновна.

— Пусть! Я пойду и на это! — самоотверженно заявил Веня.

Профессор смутился.

— Нет, зачем же, — сказал он. — Мне вовсе не хочется, чтобы из-за меня были неприятности. Выписывайте квитанцию на две тысячи.

Супруги Мотовилины оформили свои деловые отношения со «Скупторгом» и покинули магазин..

— Я где-то читал о трагедии одной официантки, — сказал профессор уже на улице. — Изо дня в день она видела жующих людей. Восемь часов в сутки — одни жующие челюсти! Они перемалывали на ее глазах сотни килограммов пищи. И она возненавидела пищу и свою клиентуру. Я вспомнил об официантке, когда заговорила эта женщина из «Скупки». Сколько неподдельной горечи было в ее словах! Она, видимо, возненавидела людей, торгующих вещами!

— Ужасная работа! — сказала жена профессора.

— Еще бы! Ежедневный поединок с человеческой жадностью должен выматывать нервы!

— Когда продадут шубку, напиши им, пожалуйста, благодарность, — сказала жена.

— Обязательно напишу! — пообещал профессор. — Им нужна моральная поддержка!

Тем временем в фанерном закутке тоже шел непосредственный обмен впечатлениями.

— Вы видели что-нибудь подобное? — спросила, давясь от смеха, Матильда Семеновна. — Отдать за две тысячи такую бесценную вещь!

— Он ненормальный, — сказал Веня. — У него не все дома.

— Он слишком интеллигентный, — сказала Матильда Семеновна.

— Он совестливый, ненормальный интеллигент, — уточнил Веня.

— Ну и комик вы! — вдруг прыснула приемщица.

Матильду Семеновну начало трясти от смеха.

— Что вы там корчитесь? — спросил Веня.

— Когда вы сказали про стенгазету, у меня чуть выкидыш не сделался!

— А почему вы не можете быть редактором? Что у вас интеллекта не хватает?

— Ай, идите вы! — простонала Матильда Семеновна.

Она долго тряслась на своем табурете.

— Матильдочка, — сказал Веня, — смех признак морального здоровья. Но одним смехом не проживешь, если ты не эстрадный сатирик. Принимайтесь за дело! Обзвоните клиентов!

В комиссионном магазине, где директорствовал Вениамин Павлович Гурьянов, существовала особая система сбыта вещей. Наименее ходовые товары продавали в установленном порядке. Веня и Матильда Семеновна сбывали модные вещи, минуя продавцов. Разница между комиссионной и продажной ценой оседала в их бездонных карманах.

Веня-музыкант и его верная помощница имели обширную клиентуру. Для переговоров по телефону они пользовались хитроумным кодом. Вот и сейчас Матильда Семеновна набрала номер и страстно зашептала в мембрану:

— Мила Аркадьевна? Прибыла чудесная книга. Переплет невиданной красоты. Какого цвета обложка? Я даже не знаю, как вам описать. Вы когда-нибудь гуляли лунной ночью? Видели, как блестит река при луне?.. Вот именно, цвета лунного серебра!.. Что? Вам не идет этот цвет?! Не смешите меня! Он идет всем…

— Не теряйте на нее время, — сказал Веня. — Позвоните лучше Исидору Андриановичу. Он прибежит сюда без шляпы!

Матильда Семеновна набрала новый номер.

— Если мы не продадим шубку за четыре куска, считайте меня идиотом! — не без торжественности сказал Веня.

Глаша, домработница Исидора Андриановича, сорокалетняя женщина с лицом плоским и жирным, как блин, никак не могла привыкнуть к звонкам. Они отравляли ей жизнь. С утра дребезжал будильник. Затем наступала очередь электрифицированного колокольчика у входной двери. Потом начинал названивать истерик телефон. Вечером, когда приходила молодежь коммунальной квартиры, он звонил не переставая. Это приводило в ярость Глашу. К 12 часам ночи она накалялась добела. Впрочем, и днем она дымилась от негодования. Никто, кроме нее, не подходил к телефону. Добрую половину своего рабочего времени она проводила в беготне от телефона к входной двери.

К Исидору Андриановичу Бадееву, зубному врачу-надомнику, густо шли пациенты. Они валили косяком. Порой Глаше казалось, что весь город терзается от зубной боли. На пути к двери Глаша осыпала будущего пациента проклятиями, из которых самыми безобидными были: «Чтоб у тебя скулы повылазили!», «Чтоб ты зубами землю грыз!», «Чтоб тебе в десну инфекция попала!»

У Исидора Андриановича лечились командировочные. Забегут, начнут молить:

— Доктор, помогите! Мне завтра на коллегии отчитываться!

— М-да, коллегия вам в зубы смотреть не станет, — острил доктор.

Он не спеша извлекал из стеклянного шкафчика свой пыточный инструментарий, закатывал рукав халата, обнажая волосатую ширококостную руку молотобойца.

Еще лечились у Бадеева обеспеченные старухи в траурных мантильях времен «Торгсина» и таких же прюнелевых туфлях. Старухи даже на врачебном кресле не снимали соломенных шляпок с пришпиленными к ним пыльными букетиками искусственных цветов. Пыльные старухи не доверяли поликлинике. Ведь у тамошних врачей не было такой холеной остроконечной мушкетерской бородки, перстня на левом мизинце и величественных манер.

Со старухами Исидор Андрианович был отменно любезен. Лишь иногда он говорил с легкой укоризной в голосе:

— Так, голубушка, у нас дело не пойдет. Вы сомкнули челюсти. Вы закрыли их, как сейф. Будьте благоразумны, дорогая.

Клиентка трусливо разжимала зубы, и вскоре раздавались ее стоны, тонкий старушечий плач, прерываемый ласковым голосом Бадеева: