Янеш с Люсиндой придвинулись ближе. Старушка поднесла шкатулочку ближе к свету и открыла ее. Внутри, на бархатной подушечке, лежал изумительной красоты Хрустальный Глаз. Вдоволь полюбовавшись его сияньем, старушка вновь закрыла шкатулочку.

— Существует давнее поверье, — сказала она, собирая посуду, — что когда-то, давным-давно появились первые люди. И трудно им жилось, пока не нашли они в одной из темных пещер драгоценный дар — в огромной чаше из камня лежало много красивых вещей. Пять братьев подошло к этой чаше, и каждый вынул по одной вещице. Это оказались глаз, ухо, нос, язык и руки. Много было там еще всяких вещей, но как только пятый брат достал себе нечто, так затряслась земля, и огромные камни стали валиться сверху. Кинулись братья к выходу, крепко сжимая находки. Все остались живы, и каждый принес диковинки в свою семью.

А диковинки оказались не простые — волшебную силу имели великую. Там, где оказался Глаз — все люди стали ясно и далеко видеть. Обладатели Уха — могли расслышать писк комара на вершине дерева. Хрустальные Руки принесли дар прикосновения — стоило только прикоснуться к чему-нибудь, как сразу узнаешь все об этом предмете и не глядя на него.

— А нос и язык? — спросил Янеш.

— И Нос, и Язык тоже наделили своих обладателей способностями, не сомневайся, — ответила Старушка и продолжила, — Дела у людей пошли лучше и лучше, ведь с помощью волшебных предметов они научились легче понимать окружающий мир. Но беда подкралась незаметно. Каждый год они собирались все вместе и праздновали самый длинный день в году. Веселый был этот праздник и ярмарка, и карусели, и даже фейерверк, а уж танцев и песен — до упаду.

И в те стародавние времена собрались все на этот праздник и вдруг поняли, что так изменились их интересы, да и уклад жизни, что трудно общаться друг с другом. А началось все с малого — с приветствия, да разговоров. Видишь ли, мы, глядачи, когда здороваемся, не подходим к собеседнику близко — даем всего себя рассмотреть, да и сами разглядываем. Посмотришь эдак-то — вот уже половину новостей и увидел. А уж потом разговоры-разгляды — показчик, так бывало руками картинки плетет — любо-дорого глядеть.

А у этих, у щупачей, например, все не так — бросаются друг на друга и ну по спине хлопать, да гладить, — и уж не отходят: то пылинки сдувают, то травинки счищают, то пуговицы крутят, да так близко стоят, что всего-то и не увидишь. Да и у слухачей не лучше — руками они слабо показывают, а слова то хоть у них и похожие, но говорят они их странно, хоть и красиво. Иногда, бывало, засмотришься, а он уже о чем-то другом лопочет, да все не по-нашему.

Да, начался разлад давно, а уж нынче мы и вовсе друг друга не понимаем… — и старушка, вздохнув, опустила ложки в миску с водой, собираясь их полоскать. Но вода вдруг запузырилась. Старушка ойкнула и села прямо на пол, а ложки, выскочив из воды, прыгнули к ней на колени. Над миской поднялся столб пара, а может быть и дыма, и вдруг раздвинув его, как занавес, высунулось рыльце дративара. Пошевелив глазками, он огляделся и склонил голову в сторону Люсинды:

— Многоуважаемая Люсинда, — начал он, — Первый министр Внутреннего Королевства срочно хочет Вас видеть. Дело государственной важности.

Люсинда нахмурилась. А туман, переливаясь через край миски, уже начал клубиться у ее ног, медленно поднимаясь все выше и выше. Янеш вдруг понял, что еще немного и туман ее полностью скроет, и она исчезнет.

— Ты пойдешь? — спросил он.

Фея кивнула.

— А я? — снова тихо спросил Янеш.

— Я вернусь за тобой, а пока пришлю помощников, — ответила фея и, глядя на дративара, добавила, — перенеси сюда Торстура и Мусьмочку.

— Нет, сначала тебя, — заупрямился дративар и мигнул всеми тремя глазами по очереди.

— Приготовились, — произнесла фея и начала окутываться туманом, сквозь который все слабее и слабее слышались ее слова:

— Я вернусь за тобой, пушистые помогут… Ищите знаки… Получиться…

И она совсем растаяла. Туман втянулся в миску. Старушка встала. Опасливо косясь на то место, где только что исчезла Люсинда, она подошла к столу и заглянула в миску. Там, кроме воды, ничего уже не было. Зачем-то подняв ее, Старушка окинула взглядом стол, но и там тоже ничего, кроме скатерти, не было. Поставив миску на стол, Старушка нагнулась за ложками. Вода в миске вновь запузырилась. Старушка опять села на пол, видно привычка у нее такая была. А из тумана с мявом прыгнула маленькая белая кошечка, а следом за ней с огромным достоинством вылез Толстый, Огромный, Рыжий, Сверкающий Торчащими Усами, Рысь. ТОЛСТУР, то есть.

Вообще-то, он был кот. Рыжий. Толстый. Не такой уж и огромный. Но ему нравилось — Рысь, Сверкающий Усами. И ему никто в этом не перечил — рысь, так рысь.

Он почесал лапой за ухом, прошелся вокруг Старушки, отираясь об нее пушистым боком и мурлыкнул:

— Хозяюшка, рыбки не найдется?

— Ну ты наглое создание, — восхитилась старушка.

— Я не только наглый, я еще и ласковый… — продолжал обхаживать ее Торстур, — а рыбку страсть как люблю…

Старушка засмеялась и встала.

— Дам, дам и тебе дам и этой беляночке.

— Мусьмочка я, — вежливо сказала белая кошечка. Была она небольшого росточка и очень изящная — тонкие лапки, длинный хвостик, зеленые глазищи.

Старушка вновь захлопотала по хозяйству. Поставив по мисочке перед пушистыми помощниками, она вспомнила о шкатулке, которая все еще стояла на столе, и, убирая ее, пробормотала:

— Убрать с глаз долой, пока Незримый не прознал, не к ночи б его поминать…

— А что это — Незримый? — спросил Янеш.

— Да кто его знает, — молвила старушка, — его и не видел-то никто. Незримый он. Но страшный до ужаса. Говорят, охотится он за волшебными вещами, потому их и прячут, берегут, как зеницу ока. Ну да здесь в Одноглазье его давно уж нет.

Янеш вздохнул. Нехорошие подозрения смутно клубились в его голове.

— А зачем ему волшебные вещи? — полюбопытствовал Торстур. Он, кстати, уже управился с рыбкой и теперь тщательно вылизывался.

— Тот, кто всем завладеет, будет непобедим, — ответила старушка, запирая сундук.

Янеш опять вздохнул и беспокойно завозился. Старушка подозрительно на него посмотрела.

— Ой, неспроста ты вопросы энти задаешь, — покачала она головой, — видел, поди, чего?

Янеш кивнул.

— Наверно, это он, Незримый. Мы от границы когда шли — так странно было…

— Нашел-таки, окаянный, — огорчилась Старушка.

В это время кукушка на часах хриплым голосом начала куковать. Одиннадцать.

— Что деется, что деется-то, — бормотала Старушка и проворно вытаскивала из все того же сундука заплечный мешок, куда тут же начала сноровисто складывать припасы. Шкатулка с Хрустальным Глазом была завернута в рушничок и уложена на дно этого небольшого, но, казалось, бездонного мешка.

— Ничего, ничего, до полночи он сюда не явится, — приговаривала она — а там вас уж будет и не видать, а я усну — он меня и не заметит.

Видно было, что Старушка не на шутку струхнула, но пыталась держаться. Она вытащила несколько свечей из ларца, подала Янешу, который уже надел мешок. Ему совсем не улыбалось бежать куда-то на ночь глядя, да еще одному, без Люсинды. Помощники, правда, были, но что могут эти пушистые! Янеш готов был заплакать, но держался. Утешать все равно не кому.

Старушка тем временем скомандовала Торстуру:

— Ну-ка, подсоби, — и взялась за край стола. Торстур ловко подхватил стол с другой стороны и рывком поднял его.

Под столом оказался каменный люк, прикрытый потертым половичком. Торстур подхватил могучей лапой железное кольцо, и легко поднял всю крышку.

— Ого, какой ты сильный, — с уважением сказал Янеш.

— Ага, а еще ласковый и наглый, — насмешливо отозвался кот.

— Ну, глядите в оба, — напутствовала их старушка, — старайтесь уйти как можно дальше, перейдете через Сверкающий ручей, тогда уж и отдыхайте. Незримый ручьи и речки не любит — перейти через них не может, ему придется обходить и крюк делать большой, вот вы и выпадете из поля его зрения. Ну, удачи вам. Может, свидимся.