О, как хорошо понимал Гроссе эти идеи, как рьяно разделял их! Его мозг, наделенный той же прозорливостью, надежно защищенный холодной расчетливостью, бдительно стоял на страже его эмоций, готовый дать отпор любым проявлениям слабости и малодушия.

Но сейчас, увлекая свой бесценный экспонат навстречу неизбежному, он не мог избавиться от почти физической внутренней раздвоенности. В его памяти всплыло то время, когда был "зачат" Гроэр, когда он впервые вдруг обнаружил в одной из пробирок деление клеток, тогда как в других пробирках – контрольных, ничего не происходило. Не смея верить в успех своей затеи, Гроссе с трепетом следил за начальным развитием эмбриона, который зрел на его глазах, наперекор попранным законам природы.

Подстегиваемый неожиданной удачей, он самостоятельно разработал и соорудил сложнейшую систему питания и обогрева развивающегося плода, с максимальной точностью приблизив ее к условиям внутриутробного развития. Он просиживал ночами у большой стеклянной колбы, сменившей первоначальную пробирку, наблюдая сквозь мутноватую питательную среду за первыми движениями зародыша.

Кто же я этому крошечному чуду? – размышлял он, вглядываясь в плотно слипшиеся прозрачные веки, в сморщенное курносое личико, прижавшееся к стенке сосуда, как к материнскому лоно. – Мать? Отец? Или и то, и другое вместе? Я "зачал" его, "выносил", выстрадал. И за это я вознагражден уникальной возможностью созерцать ежедневно, ежечасно все стадии формирования человеческого существа – поэтапного зарождения себя самого! Мне мог бы позавидовать весь ученый мир.

Гроссе совсем недолго колебался между искушением обнародовать свой триумф и необходимостью навсегда сокрыть его от людей. Надежда использовать со временем развивающуюся по заданной им матрице живую плоть в корыстных целях одержала верх над амбициями и тщеславием.

Однако он понимал, что впереди его ждут нешуточные проблемы, которые надлежало обдумать и решить заблаговременно. Его карьера ученого и хирурга в ту пору была на взлете. Благодаря своему особому дару и напористости он рано добился признания. Экспериментируя в области нейрохирургии, трансплантации органов и регенерации тканей, Гроссе сотрудничал с карифеями медицины, активно выступал в прессе и на симпозиумах. Но как только в пробирке с будущим клоном началось интенсивное деление клеток, все разом изменилось. Он практически на целый год выпал из науки и медицины.

А эмбрион неуклонно рос, и в случае удачи чисто лабораторный эксперимент неминуемо должен был вылиться в тривиальный уход за грудным младенцем со всеми вытекающими отсюда последствиями. Гроссе не мог и не хотел превращаться в бессменную няньку. Ему нужно было надежное, скрытое от посторонних глаз убежище и добросовестный, всецело преданный ему человек, которому он смог бы доверить заботы о бесценном клоне.

Первая часть дилемы решилась довольно просто. Нанятый им маклер по недвижимости подыскал одиноко стоящую виллу вдали от жилья и дорог. Оформив покупку, Гроссе не стал заниматься ремонтом дома, но зато уделил особое внимание планировке участка. Он обнес его высокой глухой стеной, снабженной автоматическими воротами, оборудовал спортивную площадку и бассейн, чтобы будущий ребенок мог полноценно развиваться физически.

Со второй проблемой пришлось повозиться основательнее. Он долго, придирчиво присматривался к персоналу клиники, в которой практиковал, пока не остановил свой выбор на Джимми – скромном, исполнительном санитаре, не брезговавшем никакой работой. На то, чтобы подготовить избранный объект к роли бессменного раба-затворника, соответствующим образом воздействовать на его сознание и психику, потребовалось время и изощренная изобретательность – от лжетрансплантации до лжесмерти. Зато теперь необходимые тылы были гарантированы.

На исходе девятого месяца его клону, как и положено, стало тесно под стеклянным колпаком искусственной матки. Взяв на себя роль акушерки, Гроссе благополучно извлек младенца из колбы. Первый самостоятельный вдох, первый крик вознесли новоявленного творца в его собственных глазах в заоблачные выси. Но радость померкла под натиском непосильных трудностей.

Оказалось, что с "новорожденным" возни и забот гораздо больше, чем с тем, что смирно сидел в своей стеклянной темнице. Нянчить, купать, пеленать, обеспечивать полноценным питанием и свежим воздухом... Младенец требовал неусыпного круглосуточного внимания. И к тому же громким требовательным плачем беспардонно заявлял миру о своем пришествии. Но перепоручить его сразу же заботам наемной няньки было бы чистейшим безрассудством. И, стиснув зубы, Гроссе мужественно выдерживал эту пытку до тех пор, пока окончательно не убедился, что его творение жизнеспособно.

Под покровом ночи он перевез ребенка вместе с санитаром на виллу и безвылазно провел с ними еще две недели, обучая Джимми, контролируя каждое его действие.

Первые годы были для Гроссе не менее трудными. Он разрывался между младенцем и работой, поскольку не мог пустить на самотек выращивание искусственно выведенного клона в естественных условиях, не мог просчитать заранее как поведет себя его организм в той или иной ситуации.

К счастью, он не ошибся в выборе – Джимми оказался заботливой, добросовестной нянькой и хозяйственным домоправителем. Гроэр рос полноценным, здоровым ребенком. Однако Гроссе не ослаблял контроля, не выпуская из поля зрения существо, важнее которого не было и не могло быть для него никого на свете.

Все было продумано им до мелочей, распланировано, взвешено и блестяще осуществлено. Клон благополучно выращен, тайна сохранена. Подготовлен человек, способный привести в исполнение его замысел. Они мчатся втроем к заветной цели. Они на финишной прямой! Вот почему шевельнувшееся в груди чувство жалости или сожаления о том, что уже завтра объект его неусыпных забот перестанет существовать, он расценивал не только как малодушие, но и как самопредательство, как бегство от великой идеи.

Допустим, я пощажу его, – рассуждал он сам с собой. – Кто от этого выиграет? Мы оба проживем свой короткий человеческий век и бесследно исчезнем с лица земли. Тогда как, слив нашу плоть воедино, "мы" сможем возродиться в новом качестве.

И снова Гроссе-человек подавший голос в защиту Гроэра, возразил Гроссе-клону: Возможно, завладев плотью этого юноши, ты обретешь вторую молодость, продлишь свою жизнь. Возможно успеешь сделать еще несколько выдающихся открытий. Но ты обречешь себя на одиночество. Ты останешься один в целом мире. Никто не будет любить тебя так, как любит Клара. Никто не заменит тебе Гроэра. На что тебе жизнь, которую не с кем разделить.

Я живу во имя науки. Мне никто не нужен, – зло огрызнулся Гроссе-клон.

Его мозг не напрасно нес неусыпную вахту. Запеленговав неполадки в своих владениях, он тотчас скорректировал возникшие осложнения. И Гроссе принял мудрое решение. Он не поддастся минутной слабости. Все произойдет так, как должно произойти. Но кое в чем он пойдет себе на уступки. Вернувшись в строй после имплантации, с обновленными силами и энергией он приступит к созданию нового клона. Нет! Двух клонов! Одного на "запчасти" – на случай, если за ближайшие десятилетия ему все еще не удастся найти более надежный и действенный метод продления жизни. А другого для науки. Он открыто воспитает его в своем доме как родного сына. Он покажет его всему миру.

Гроссе настолько понравилась эта идея, что он улыбнулся: один клон обессмертит его тело, другой – имя!

- Учитель, а почему Джимми не мог поехать с нами? – прервал Гроэр его честолюбивые грёзы.

- У него свои планы, – не сразу вернулся к реальности Гроссе.

- Я знаю. Он говорил. И все же. Мне будет не хватать его.

- Это пройдет, мой мальчик. И очень скоро.

- В самом деле, Эрих! – вмешалась Клара. – Как этот славный малый намерен распорядиться своей свободой?

- Понятия не имею. Скорее всего он постарается продать виллу и поселиться в каком-нибудь городе. Возможно даже обзаведется собственной семьей.