Он говорил все спокойнее, все увереннее, подчиняя себе и умиротворяя, внедряясь, казалось, в самое подсознание. Прикрыв глаза, Клара с Гроэром безропотно отдались во власть этого журчащего, уводящего в небытие голоса.

- Мысли рассеиваются и исчезают. Исчезает тело. Кресло под нами... Комната... Земля. Мы парим во Вселенной. Звезды мягко струят свой свет. Их лучи беспрепятственно проходят сквозь наши прозрачные тела, сквозь наши мысли. Мы и есть Вселенная. Огромная, бесконечная. Космический покой наполняет нас, пульсирует, растекается. Мы купаемся во вселенском покое, наслаждаемся им. Отдыхаем телом и душой. Великая тишина разливается вокруг. Только звезды и покой...

Голос умолк, растворился в пустоте. Растворилась клиника и Гроссе, Клара и Гроэр. Их тела утратили свои границы и вес, став воздушными, прозрачными, неощутимыми. Блаженный покой заполнил Клару до краев. Напряжение, тревога, тяжелые мысли – все исчезло, утратило значение и смысл. Пропало и ощущение времени. Она хотела бы пребывать в этом безмятежном покое вечно...

Но неожиданно резкий и властный голос вывел обоих из состояния сладкой дремы.

- Вернулись в свои кресла! На твердую почву. Мы снова полны сил и энергии. Мы в прекрасной форме. В отличном настроении. Наш мозг ясен. Мысли работают четко... Открыли глаза! Напрягаем все мышцы, будто готовясь к прыжку. А теперь встали на ноги – легко, пружинисто, бодро. – Гроссе позволил себе улыбнуться, самодовольно и покровительственно: – Ну? Где ваша усталость?

- Я только что парил среди звезд, расправив могучие крылья, как орел над океаном! – воскликнул Гроэр. – Удивительное ощущение. Никогда не испытывал ничего подобного. Вот только... есть еще больше захотелось.

- Не веди себя, как капризный ребенок, Гро. Потерпи, – по-отечески одернул его Гроссе. – Осталась одна небольшая профилактическая процедура, и мы сможем вплотную заняться чревоугодием.

Клара застыла. Каждый нерв, каждый мускул, каждая клеточка в ней снова напряглись до предела.

- Какая еще процедура? – возмутился юноша. – Опять эти нудные обследования? Неужели хотя бы сегодня, в мой первый день на воле, нельзя обойтись без них? Я не хочу!

- Именно сегодня и нельзя. – Гроссе был терпелив как никогда. – Ты ведь уже кое-что смыслишь в медицине. Похвалялся стать хорошим врачом. Так посуди сам: человек со дня своего появления на свет живет в тихом уединении. И вдруг его жизнь резко меняется. Каскад эмоций, впечатлений. К тому же долгий, утомительный переезд на машине, на которой он никогда прежде не ездил и таких скоростей не испытывал. Реакция организма может быть самая непредвиденная. А я за тебя в ответе, Гро, ты ведь знаешь. Мой долг держать тебя под наблюдением хотя бы первые дни, до полной адаптации к новой среде.

- Ну хорошо, – нехотя уступил юноша. – Но учтите, все это мне безумно надоело.

С недовольным видом Гроэр собрался снять с себя куртку.

- Не здесь, – остановил его Гроссе. – Мои приборы в соседней комнате.

Красноречиво и шумно вздохнув, Гроэр поплелся к двери. Все трое перешли в донорскую. Юноша огляделся по сторонам. Задержал взгляд на развешенных по стенам гравюрах.

Клара наблюдала за обоими, за их движениями, выражением их лиц, реакциями. При всем своем сходстве они казались ей сейчас совершенно разными. И дело было не только в возрасте. Один – расчетливый и лицемерный, не допускавший никого в свой внутренний мир, привыкший переставлять людей как шахматные фигуры на своем жизненном поле, заранее знавший, кого выпустить вперед, а кого приберечь прозапас, кем в нужной комбинации прикрыться, а кого принести в жертву, знавший массу обманных ходов и маневров, усыпляющих бдительность противника и загоняющих его в тупик.

Исключительные условия содержания другого не могли не наложить на него соответствующий отпечаток. Гроэр не научился лукавить, скрывать свои эмоции и желания. Казалось, он весь был открыт, как препарированное подопытное животное. Почему "как"? Еще минута-другая и он станет "препарированным животным" в буквальном смысле слова.

С неожиданным проворством Гроэр вдруг метнулся к внутренней двери, соединявшей донорскую с операционной, и распахнул ее.

- Туда нельзя!!! – резко выкрикнул Гроссе, изменившись в лице. – Сейчас же закрой дверь!

- Почему? – На лице юноши застыло наивное удивление. Но, привыкший с детства беспрекословно повиноваться Учителю, порога он так и не переступил.

Быстро овладев собой, Гроссе ровным голосом произнес:

- Без стерильных халатов и продезинфицированных рук туда входить запрещается.

Ярко освещенная операционная неоправданно празднично блестела никелем, белым кафелем и стеклом.

- Так дайте мне халат, - потребовал Гроэр, с любопытством вытягивя шею.

- Не сегодня, прошу тебя. Давай скорее покончим с формальностями и поедем ужинать. А завтра я, как обещал, сам все тебе покажу. И даже гораздо больше, чем ты можешь себе вообразить.

Нет, последнюю фразу он добавил не для того, чтобы окончательно усыпить бдительность юноши. Гроссе снова представил себе, как они идут, рука об руку, по аллеям подземного Вивария и как Гроэр восхищенно вскрикивает и замирает при виде его диковинных экспонатов.

Юноша нехотя отошел от двери и Гроссе тотчас захлопнул ее.

- Раздевайся и ложись. Вот на эту кушетку.

Клара смотрела, как он скидывает на стул куртку, стягивает с себя трикотажный пуловер, так и оставив его вывернутым наизнанку. Затем расстегивает и снимает брюки. Взявшись обеими руками за резинку трусов, Гроэр вопросительно посмотрел на Гроссе, тот утвердительно кивнул. Клара не отвела взгляда, даже когда он остался совершенно нагим. Ей вспомнился бассейн на краю отвесной скалы и сверкающие в лучах солнца капли воды на его сильном загорелом теле, когда они впервые встретились. Вспомнился пляж на Канарах, и пляж в Александрии...

- Молодец, Гро. Теперь ложись, – умиротворяюще и в то же время властно проговорил Гроссе. Точно таким гипнотически-анестезирующим тоном несколько минут назад он вводил их в состояние кратковременного транса.

Гроэр, давно уже смирившийся с неизбежностью этих нудных и бессмысленных, на его взгляд, обследований, покорно лег.

- Клара, будь добра, подай мне стетофонейдоскоп.

За внешним спокойствием скрывалась наэлектризованность хищника, готового к решающему прыжку, Клара это печенкой чувствовала. Измерив давление, он с озабоченным видом нахмурился и пробормотал:

- Пульс лабильный, слабый. Замедленный. Брадикардия. Но у него ее никогда не было. В чем дело, Гро? Что ты чувствуешь?

- Я чувствую только усталость и голод, – огрызнулся тот.

Не реагируя на его озлобленность, Гроссе с сокрушенным видом обратился к Кларе:

- Я так и знал. Все эти стрессы не прошли даром. Он тяжело адаптируется в новых условиях. Надо сделать инъекцию транквилизатора. Это его поддержит.

- Глупости! – заартачился Гроэр. – Я абсолютно здоров. Как только мне дадут поесть, мой пульс сразу же придет в норму.

- Все в свое время, – теряя терпение, оборвал его Гроссе и нажал на кнопку. – Ты становишься слишком дерзким. Мне это не нравится.

- Ладно, – инертно отмахнулся юноша. – Поступайте, как знаете. Только кончайте с этим побыстрее.

Милдред появилась на пороге. Но Клара не дала ей войти, встав между ней и кушеткой, на которой лежал обнаженный юноша. Отобрав у сестры шприц, она бесцеремонно выпроводила ее.

Когда Клара, зажав шприц в руке, склонялась над Гроэром, их взгляды встретились. То был взгляд не жертвы, а мужчины.

- Сожми пальцы в кулак, – сказала она мягко и чуть грустно, перетягивая резиновым жгутом его предплечье.

Игла вошла совсем безболезненно – он даже не вздрогнул.

Засыпая, Гроэр продолжал смотреть на нее. Клара видела, как затуманивается его взор, закатываются белки, смыкаются веки...

ГЛАВА 41

Гроссе шумно, с облегчением вздохнул. Вид беспомощно распростертого, скованного наркотическим сном тела успокоил его. Теперь уже бедняга не способен ни на какую выходку.