Я неспешно обхожу небольшое, открытое всем ветрам пространство, отделенное от пропасти ажурной решеткой. Но руки Рё не отпускаю, вцепившись в его теплые пальцы намертво.

— Здесь, наверное, бывает очень холодно, особенно, зимними ночами и в одиночку, — говорю как бы невзначай.

— В этом случае я укрываюсь хвостом.

— А кто целую тропу протоптал?

— Я и протоптал за пару столетий, ревнивейшая из Мастеров Горы, — мурлычет Рё на ухо, заключив меня в объятия. — Не веришь?

— Нууу… почему же? Верю.

Но лис берет в ладони мое лицо и смотрит прямо в глаза.

— Здесь, на этой горе только ты, Ямада Рин, выбрав любую тропу, обязательно придешь сюда, — говорит он. — И, напротив, всякая дорожка выведет тебя назад, к людям, если пожелаешь вернуться.

— Это потому, что я — Мастер Горы? — спрашиваю.

— И поэтому тоже.

— А демон тебя как найдет?

— Я сам его найду. Хочешь чаю?

Я бы сейчас, если честно, нарядилась бы в такой же халатик, волосы распустила и уселась бы в ногах у лиса, чтобы наливать ему чай в маленькую чашечку. Видели, наверное, старинные гравюры, где прекрасная луноликая дева с нефритовыми шпильками в громоздкой прическе льнет к благородному мужу в шелках. Тоже так хочу, только без шпилек и висюлек. Благородный и прекрасный мужчина у меня уже есть. Можно любоваться вместе вечерним небом, а потом восходящей луной над горами… Предки всё же знали толк в свиданиях.

— Что-то меня на традиционную романтику пробило, — говорю. — А у тебя есть еще такой халатик?

— У меня спортивный костюм остался, который когда-то ты забраковала, — ухмыляется Рё и показывает на две распялки для одежды.

Но одной — роскошный шелковый халат а-ля «Сяомэй собрался в публичный дом» всех оттенков павлиньего хвоста. На другой аккуратно развешен тот самый красный костюм с сердцем из золотых пайеток. И кеды в стразах на специальной подставочке рядом хранятся. Прямо как доспехи какого-нибудь древнего генерала и его драгоценный меч.

Кстати, а где меч? Или чем он там собирается с демоном драться? Может быть, веером, как в мультиках?

— Жаль, пистолет у меня Дайити отобрал.

— Нестрашно, — говорит лис и нежно целует меня в лоб.

Затем протягивает руку к метелке, прислоненной к стене в углу. Раз — и она в его ладони, только это уже не метла, а здоровенная такая штуковина — широкое лезвие на длинном древке, вроде алебарды. Вещица прямиком из тех времен, когда Сяомэя звали иначе и был он еще живым и здоровым дядькой с жиденькой бородкой и гадским характером. Я в кино такое видела.

— Ну, вот, я готов, — заявляет вдруг Рё.

И я сразу понимаю к чему он готов и куда собрался, и что через мгновение он выпустит мою ладонь, развернется на пятках и уйдет вниз по тропе, махнув мне рукой на прощание. Это так невыносимо…

— Я тогда пойду.

Мои осиротелые пальцы безжизненно разжимаются, мои глаза отчаянно цепляются за каждую деталь — за смертельный блеск клинка на плече, за причудливый завиток деревянной заколки в волосах, за разворот широких плечей, чтобы запомнить и сберечь в памяти. И только мой язык намертво прилип к нёбу. Я стою, прислонившись к дверному проему, и смотрю вслед мужчине, который отправился на смертный бой. Как стояла бы девятьсот лет назад, и пятьсот лет и триста лет тому назад.

Мне было десять лет, когда Красавчик растолковал мне эту штуку. Одно дело, когда прибегает брат-кланник с воплем: «Нашим какие-то ублюдки наваляли, идем навешаем им в ответ». Берешь нож и идешь без всякой задней мысли, потому что уверен — за тобой сила и правда. И совсем по-другому, когда заранее знаешь, что, скорее всего, не вернешься живым. И те, кто с тобой идут — тоже. Этот день, вечер или ночь будут последними, не поцелуешь больше эти губы, не потрешься щекой, не обнимешь, не скажешь то, что надо было давным-давно сказать. И даже, если тебе повезет, то своего лучшего друга и побратима ты потом будешь хоронить и рыдать на его могиле.

Мне было двенадцать, когда дядя Кента взял меня с собой на «стрелку» забитую нашему клану некими отморозками. Чтобы я раз и навсегда запомнила как это, когда за тебя умирают другие. Как это сидеть на заднем сидении лимузина и видеть, как сотня мужчин режет друг друга под проливным дождем и понимать — если «трилистники» сейчас не выстоят, то ты тоже умрешь, причем смертью более страшной. И как со всем этим жить потом.

Не знаю, прав ли был дядя, но я запомнила ту ночь навсегда. И — да, я рыдала над урной с прахом паренька, который однажды подарил мне фломастеры. Я до сих пор молюсь в храме клана напротив его именной таблички. Его звали Чан Хи.

С тех пор много чего случилось между мной и моими кланниками. Они закрывали меня от пуль своими телами, я лила за них кровь, на то мы и давали клятвы друг другу.

Рё я не клялась в верности. И сейчас не буду. Ему мои слова в битве с демоном ничем не помогут. Но он ушел, чтобы заслонить меня собой и, если потребуется, то умереть. Потому и рассказал про тропинки, справедливо полагая, что потом не сможет этого сделать. Чтобы я смогла уйти, если захочу.

Но я никуда уходить не собираюсь. Я остаюсь в павильоне, нахожу маленький чайничек, неспешно завариваю чай и жду Рё домой. С победой. Или демона, который вырвет мое сердце, которое мне, в таком случае, больше никогда не понадобится. Разделить жизнь, смерть и участь с моим Лисом — это всё что я могу и я это сделаю.

Над священной горой дует ветер, он раскачивает полупрозрачные занавеси, свернутые до половины в рулоны, тихо звенят бамбуковые воздушные колокольчики, а я никуда не спешу. И нисколько не жалею, что не увижу эпической битвы девятихвостого лиса с демоном. Я видела в своей жизни достаточно ада. Сейчас самое важное — это чай.

Рё вернется, и я напою его самым фэншуистым чаем на свете. А какой он еще может быть, если сделан на священной горе в доме лиса-оборотня под музыку ветра? То-то же!

Рё приходит на закате. Приглаживает растрепанные волосы, моет руки в бадейке на веранде, ставит на место метелку-алебарду и садится напротив за столик, чинно разложив вокруг себя полы халата. А я… я наливаю ему чай в маленькую голубую чашечку. И он говорит:

— Я ужасно скучал по тебе.

А я говорю:

— Я люблю тебя.

— Я знаю, — отвечает Рё. — Я тоже тебя люблю.

И мы пьем чай. Совершенно так же, как те древние влюбленные на старинных рисунках. Пусть на мне узкая юбка и блузка без рукавов, и никаких шпилек-висюлек. Зато рядом со мной прекрасный благородный муж, воин, заваливший демона, и вернувшийся домой с победой.

— Ты больше не боишься моего человеческого сердца — непостоянного и ветреного?

— Не-а, — щурится лис лукаво. — Я тебе верю, так же как и ты веришь в меня.

— Тогда давай встречаться, — тут же предлагаю я.

— Давай, — степенно кивает он. — Сделаешь мне еще куриную грудку в остро-сладком соусе с яблочным соком и имбирем?

Ага! Значит, не зря я старалась!

— Обязательно. А ты мне тогда — капуччино с пенкой.

Я, кстати, не пила его все 204 дня. Назло себе самой и чтобы не забыть вкус того кофе, который сделал мне Рё.

— Ты такая упрямая, — смеется лис. — И храбрая. И умная. И красивая.

Каждая похвала идет с бонусом в виде чмока в нос. Оказывается, ничего не делает Мастера Горы счастливее, чем звонкий лисий чмок. Кто бы знал!

— Какой он был этот демон? На что похож? Или на кого? — спрашиваю я, набравшись только что расхваленной храбрости.

— На человека, на обычного человека. Ты бы ни за что не узнала его в толпе. Тем он и опасен.

— Ого! Отчего так?

— Потому что люди всего на одну ступень выше, чем демоны. Низшие из них настоящие чудовища, но чем сильнее и умнее, тем более становятся похожи на людей. Демонам, к счастью, никогда не переступить проведенную Небесами границу.

— А наоборот?

— Запросто.

— Вот как…

Кажется, я всегда это знала. Столько раз видела, как это происходит.