— Гав, гав.

— Что?

— Гав, — отвечает Боко очень дружелюбно и… улыбается. Ну, то есть, не скалится глумливо, а вежливо растягивает рот и вывешивает кончик языка наружу, как это делают обычные собаки.

Вот и скажите теперь, что эта злобная бестия, оставившая на моих ногах и рукам множество шрамов, просто неразумное животное!

— Чи, это ты его подучил? — тихонько спрашиваю я.

— Ни в коем разе, — отвечает тот. — Сам не ожидал.

— Ладно, — говорю я Боко. — Сразу я тебя топить в пруду не стану. Поглядим на твое поведение.

Вообще-то, у меня была идея сплавить псину в приют. От греха подальше. Я нормально к животным отношусь (ками столько лет терплю, например), но с Боко у нас особые взаимоотношения, основанные, по сути, на презрении и ненависти.

«Ничосе! Это ты меня терпишь? — где-то в голове среди извилин шипит Сяомэй. — А не наоборот, случаем? Это я тебя терплю, соплячка!»

Подумаешь, обидчивый какой нашелся! Надо было кедр в квартире оставить, тогда хоть сутки напролет смотри телевизор и матерись.

«Засохни, короста!»

Ладненько! Мне как бы не до тебя, стеснительный ты наш дух. Понравилось мне, как ронин тогда сказал про Сяомэя. Кстати, а где Рё? Что-то волнуюсь я за него. У Мин Джуна спрашиваю, а на душе неспокойно. Тот говорит, что отправил Рё в морг, а потом в похоронное бюро. Когда стану Мастером Горы приму ронина в клан. Нам такие люди нужны. Если он, конечно, не передумает к тому времени.

Перед дядюшкиной фотографией в траурной рамке из белых хризантем горят поминальные палочки. Мой покойный родич смотрит с неё взглядом суровым и честным, словно всю жизнь только тем и занимался, что учил деток в школе разным хорошим вещам. Даже повязка на глазу не портит благородный образ. Все-таки, как обманчива внешность, ты подумай!

«Это ты про меня, свинота?» — ревниво вопрошает Сяомэй.

Да у меня таких замаскированных пруд пруди! Сейчас вот прямо займусь выяснением, кто из братьев высокого ранга не совсем рад моей кандидатуре.

«Поможешь ли ты мне, о дивный ками, разобраться с этими подонками рода людского?» — мысленно спрашиваю я, совершая ритуальные поклоны перед портретом усопшего.

«А то!»

Если бы кедры цвели, то на миниатюрном сокане сейчас бы распустились цветы размером с кулак.

К удивлению моему в доме все, как при жизни дяди, даже обувь расставлена в прежнем порядке. А ведь тут больше суток толклись все легавые города, обнюхали, поди, каждый уголок, заглянули под каждую Бокову шерстинку. Но мне от всего этого пиршества закона и порядка остался только контур тела на входе в ванную комнату. Как там, на Западе, говорят про мирскую славу? Она проходит.

Боко, тварь хитрая, семенит сзади изображая маленькую милую собаченьку. Ни разу не попробовал цапнуть, это ж надо! Может, рассчитывает потом к горлу подобраться?

Захожу в ту самую комнату, где несколько дней назад началась эта вся безумная катавасия — темное дерево панелей, раздвижные двери в сад, отполированный множеством ног до зеркального блеска пол, и прямо чувствую, что стою сейчас на перепутье. Почему так?

«Потому что — дура», — ворчит Сяомэй. И как только я ставлю кедр на низенький столик, он выпуливается оттуда весь в призрачной броне с веером своим гадским наперевес. Реконструктор исторических персонажей, блин.

— Что, братья-кланники, — обращаюсь я к сидящим за столом мрачным чувакам, — еще не передумали признать меня главой «Трилистника»? Потому что самое время поведать мне о своих сомнениях и высказать претензии.

Молчат мои братцы, сопят, но взгляды не отводят. Значит, не против выслушать. Человеку непривычному, наверное, дурно бы стало в компании с такими зверскими рожами, но я-то их всех с детства знаю. Они именно такие — бандиты в натуре.

— Хорошо, я объясню, как собираюсь распорядиться наследством. Тебя, брат Иккей, — говорю я толстяку с тоненькими усиками, что сидит по правую руку, — я оставлю в чине Церемониймейстера. Мин Джун будет моим Командиром охраны, и это не обсуждается.

«Трилистники» и не возражают. Все логично. Я доверяю Мелкому всецело, а он мне полностью предан. Таким и должен быть один из 438-ых.

— «Веером из белой бумаги» станет, разумеется, Юто. Прости, брат Ву Линь, но тебе придется уступить место моему человеку.

В принципе, могла бы и не извиняться. Я в своем праве. Но Ву Линю от этого не легче. Он не из тех, кто так просто отдает власть. Поэтому следующее назначение должно объяснить брату Ву о том, как рискованно будет ему что-то предпринять в этом направлении.

— Чжун Ки, ты останешься «Красным шестом».

Командир боевиков самый молодой среди «трехзначных» братьев, в свои тридцать четыре выглядит сущим подростком с девичьим личиком. Дядя Кента в свое время сделал ставку именно на его молодость, и не прогадал. За ванильной внешностью мальчика из ночного клуба скрывается безжалостный боец и нехилый стратег.

«Ну, стратег из него пока, как из пальца…» — хихикает Сяомэй, жеманно обмахиваясь веером.

Вот ведь сволочь! Попробуй только матюкнуться, кедровая моль!

«А что я такого сказал? Парень неглупый, но ему бы подучиться маленько не мешало».

— Благодарю, Хозяйка, — кланяется Чжун Ки, не меняя каменного выражения лица.

«Доволен, как слон, — комментирует из-за спины старого-нового „Красного шеста“ ками. — И очень хотел бы потеснить Мелкого в твоей постели».

Все «знают», что я сплю с Мин Джуном — и свои, и «драконы» с «лотосами». Ну и пусть, мне все равно. Только Кохей теперь в курсе, что это не так. Всю предыдущую ночь Мелкий (тот еще ханжа и моралист, на самом деле) просидел на пороге моей спальни. Стерег мою честь от посягательств коварного «дракона».

Сяомэя аж передергивает. Не любит он современной романтики, не понимает.

А 432-ой, брат Даи, смотрит на меня не столько вопросительно, сколько с любопытством. Вот уж чьи амбиции нисколько не пострадают в любом случае. Он — незаменим, и даже если бы я хотела (а я не хочу), не стала бы его смещать.

— Ну ты понял, брат 432-ой, — улыбаюсь я ему.

— Само собой, Хозяйка Рин, — кивает тот и тут же обращается к Ву Линю: — Пойдешь ко мне заместителем, братец?

«От этой парочки жди подвоха», — предупреждает Сяомэй, шлепая веером по начинающей лысеть макушке отставного 415-го.

Ву Линь при этом чувствует, должно быть, неприятный озноб, потому что морщится и нервно поводит плечами. Эдак его ками до сердечного приступа доведет. А еще говорил, что духи не имеют права вмешиваться в жизнь людей.

«Я никуда не вмешиваюсь, не выдумывай! — тут же вскипает Сяомэй. — Я создаю эмоциональный фон».

То-то у брата Ву физиономия багровыми пятнами пошла вся, словно его удар вот-вот хватит или он прямо сейчас пойдет в ванную и там утопится.

«Теперь задвинь им что-нить умное. Про честь клана, про достойные проводы дорогого дядюшки и прочую лабуду. Мужики это любят, да, — советует ками. — Задвинь повнушительнее, ага?»

Признаюсь честно, «задвигать», как выразился Сяомэй, я не умею и никогда не пыталась научиться. Молча дать в зубы или там обматерить — это запросто. Вежливо тоже умею, с аргументацией, но только по делу.

— Ладно, — говорю. — У нас остался последний и самый важный вопрос. Я бы сказала архиважный.

Кланники, конечно, сразу напряглись, а я медленно так поворачиваю голову и смотрю на Боко. Долго смотрю, пристально.

— Нам нужно решить, что делать с собакой: утопить самим или продать в ресторан экзотической кухни? Какие еще будут предложения, братья? — спрашиваю.

И тут же получаю по хребту призрачным веером.

— Гав-гав, — говорит Боко с укоризной и снова виляет крысиным своим хвостом.

Обстановка разрядилась, братья ржут.

«Тебе бы все хиханьки, сучка неблагодарная! — орет мне прямо в мозг Сяомэй. — Зачем, о боги, я связался с этой лахудрой?»

И лупит, лупит веером. Согласна, от этих нематериальных шлепков такой мерзкий эмоциональный фон. Жуть!

Потом приезжает Жмот и привозит с собой Красавчика — слегка нетрезвого, а потому грустного и обиженного на весь мир в моем лице.