Топтуны были в курсе происшествия по слухам и по газетным сообщениям.  

 - Живого или мертвого, лучше живого, - более спокойно сказал начальник, - начальство ещё не в курсе, но если узнает и мы ничего не сможем выложить на стол, то всем нам не сдобровать, и в первую очередь вам всем. Идите и ищите.

    Анжей и Коваль сидели в тени акации и потягивали не совсем свежее пиво в ожидании очередного «языка». Они не суетились, не бегали по городу разыскивая злоумышленников или пропавшего мальчика. Много интересного можно было узнать всего за один-два стакана позавчерашнего пива, кто кого и за что подрезал в пьяной драке, почему повесился племянник миллионщика Бродского, кто истинный отец незаконнорожденного ребенка у белошвейки Рахили и как это жена почмейстера Криворучко спустила с лестницы одесского пижона Фиму Кукса, который потом два месяца  залечивал поломанную ногу и три ребра в еврейской больнице.

 - Ша, сы гейт цинг[11], - почти беззвучно процедил сквозь зубы Анжей, когда к ним приближался в развалочку Степка-болт. Это был гигант, широкая грудь выпирала из ободранной тельняшки. «Рябчик» он не снимал никогда. Такое впечатление, что он носил его со дня рождения. Иногда тельняшка  имела  вид слегка постиранной, но это только после его купания в море, купаясь и стирая одновременно. Соленая морская вода уносила  с  собой  пот  и  грязь  с его одежды и Степка-болт какое-то   время ходил  как начищенный самовар к Пасхе, но это продолжалось недолго. Каким-то чудом вся грязь пыльных одесских улиц, сухого навоза Староконного базара и будяки Сенной площади цеплялись к нему. Это его нисколько не волновало. Главная цель - заработать и купить домой хлеба, селедки и цветы своей дорогой и любимой жене-хромоножке. Удивительное дело. Бедный, малограмотный, грубый и взрывной, Степан Буряк, прозванный одесситами «Степка-болт», неземной любовью боготворил свою жену.  

    Что  он  в  ней   нашел, тихой, забитой  тяжелой   жизнью, больной девушке, да ещё хромающей на укороченную и сухую левую ножку? Она целыми днями сидела  у  дверей  их  лачуги, грела на солнце свою больную ногу и спокойно, почти безразлично смотрела на бегущую мимо их дома шумную одесскую жизнь с пьяными свадьбами на пролетках, драками на мостовой до первой крови и другими бурными проявлениями улицы. Степка всегда был готов к работе. И днём и ночью. Стоило только крикнуть: «Степка, принеси», «Степка, помоги», «Степка, подскочи на Привоз и купи полдюжины арбузов» и он громко и радостно кричал: «Болт»!!! [12]

 - Шолом Алейхем, - приветствовал «топтунов» Степка-болт,- вус цицех ын дер велт[13]. Он говорил по-еврейски почти без акцента. Да и кто не говорил на идиш в Одессе? Будь ты грек, итальянец или молдаванин, но если ты не говорил по-еврейски, то ты не одессит. Идиш был языком общений, ругани и деловых сделок в Одессе. Это не мешало в пьяной драке или скандале по бытовым вопросам, кричать:                                 

 «Жидовская  морда, пархатый  жид, всех  вас перережу, что загубили нашего Христа». В пьяном угаре, в бешенной злобе на тяжелую жизнь, на нищету и бесправие, а не на таких же бедных и обездоленных евреев, мыкающих горе наравне с пёстрым одесским людом.

 - Сы цит а хойшех,[14] прямо дым идет, - в тон отвечали ему Анжей и Коваль. – Ну, что скажешь, Степан, как житуха?

 - Какая житуха? Уже шарик шпарит в макушку, а я не заработал ни гроша. Податься на вокзал, што ли, скоро московский пришпилит, может чего перехвачу.

 - Ну, до московского ещё целый цугундер (много), сядь и потяни пивка холодного. Анжей пододвинул к краю камня мутный стакан, налил в него до верха пива, призывно, широким жестом приглашая Степку в компанию.

  - Да. Жутко стало жить в нашей тихой Одессе, - издалека начал Коваль, вызывая собеседника на разговор.

 - Шо говорить. Вот, днясь, заграбастали Петьку с братвой в академию (тюрьму), избили его до бездыханности,- с сожалением сказал Степан. - Та шо за жизнь, вон ужэ солнце башку шмалит, копейки не заработал. Да, я это уже говорил.

 - Это ничего, отоспится, похлебает кваску и будет как стеклышко, - в ответ бросил Анжей. – Хуже того, пацаны стали пропадать. Куда их девают? Зарезали и на Привоз заместо говядины продают по дешёвке?

 - Да, Б-г с тобой, что мелешь. До этого, не дай Б-г, ещё не дохромали. Народ говорит – евреям кровь требуется для мацы, но я не верю, не берут евреи кровь, сам видел на бойне, как они ту кровь выбирают, чтоб и следа не было в мясе, - убедительно высказал Степан.

 - Степан, скоро московский прибудет, дуй на вокзал, может чего перехватишь, - похлопав дружески по плечу Степана, сказал Анжей. Он понял, что от Степки больше ничего не узнаешь.

    Фёдор задумал одну комбинацию, чтобы окончательно привязать Маковского к этому делу. Ему необходимо было письмо, которое «незнакомец» передал Маковскому вместе с чемоданом, если, конечно, оно ещё цело и не порвано или выброшено самим Маковским. Федор крутился в толпе, собирающейся возле парадного подъезда на Ланжероновской, 26. Слухи расползлись по всему городу – известного миллионщика Маковского арестовали за убийство мальчика и кровь младенца пустили на мацу. Народу было интересно узнать подробности. Кто, как, зачем, кого и многое другое. Толпа временами увеличивалась, а то таяла, редела на время, наверное, чтобы сходить в Городской сад, а то и домой сбегать – пообедать или наспех перекусить и вернуться, чтобы, не дай Б-г, не пропустить чего-нибудь интересного.

    Интересного, в принципе, было мало. Практически, ничего нового не происходило, так толпа сама себя подогревала разными сплетнями, выдумками, рассказами о разных страшных случаях ничего общего не имеющие с похищением ребёнка. Но толпа была восприимчива к любым вымыслам.

 - А вот, вы слыхали, - подбрасывал в толпу кто-нибудь из народа, - нашли труп мальчика на Ближних Мельницах. Весь исколотый ножами. Ни кровинки в нём не осталось. И пошли пересуды. Люди перекрикивали друг друга, приводя все за и против ритуальных убийств евреями христианских младенцев для замеса мацы. Скоро ведь Пасха еврейская.

 - И почему это именно к еврейской Пасхе находят убитых младенцев? – бросил в толпу Фёдор, оказавшийся якобы  случайно на месте пересуд, сумасбродную идею. И про Пасху и про чемодан и извозчика, и двух бородатых цыган, помогавших Маковскому схоронить труп невинного младенца. Толпа быстро подхватывала новые «данные» с новыми «подробностями».

 - А вы читали…

 - А вы слышали…

 - А вы видели…

    Толпа гудела на Ланжероновской, занимая не только тротуар, но и мостовую, мешая нервно звенящим одесским трамваям двигаться по довольно узкой Ланжероновской.

    Кстати, за одесский трамвай. Одесский трамвай! Это отдельная и увлекательная поэма, это поэзия шуток и анекдотов, это предмет описаний серьезных писателей и куплетистов. Проект электрического трамвая был задуман Одесской городской думой ещё в 1908 г., в том же году началось строительство и в 1910 году, к дате открытия в Одессе Российской торгово-промышленной выставки, были пущены Русско-Бельгийским обществом первые трамвайные линии. Одесса таки да имела что показать, предложить, продемонстрировать. Ну, а то, что она умела удивить, ошеломить, и изумить, то об этом и говорить нечего. Планировали выставку 15 лет. Отвели для этого 18 гектар - значительную часть Александровского парка. 15 марта 1910 года выставка торжественно открылась. Павильоны проектировали выдающиеся архитекторы, такие как  А. Щусев. 73 иностранные фирмы демонстрировали все свои самые лучшие изделия – из Германии, Австрии, Франции, Англии в дополнение ко многим российским фирмам. Павильоны изощрялись в остроумии (все же Одесса), находчивости и просто в шутке, как могли. Одесские мукомолы – сидели в настоящей мельнице, в бутылке – стекольщики, в сапоге - сапожники, в почтовом штемпеле – почтовики и только нарождающаяся отрасль электросвязи (телеграфа и телефона). Павильон в стиле Людовика ХУ1 - производителей французских шампанских вин, пивовары – рекламировали себя в высотном здании из пивных бочек, на каждом этаже которого посетители угощались разными сортами пива. Не многие доползали до верхних этажей, не говоря уже о том, как трудно им было спуститься к матушке-земле, тогда как туалеты организаторы выставки не предусмотрели, а посетителей было много десятков тысяч. Производители чая выставили огромный самовар с чайником для заварки. А что говорить про кирпичный завод. Они выстроили сложный лабиринт из кирпича, выйти из которого могли только тогда, когда подписывали контракт на приобретение некоторой партии кирпича. Интересно представились портные Одессы. Ещё во времена порто-франко вывозить ткани за пределы города без пошлины не имели права. Тогда одесситы начали в массовом порядке шить и вывозить готовую одежду за пределы порто-франко без пошлины. Одесская находчивость и изворотливость. Сама история сделала Одессу – городом прекрасных портных.