Шли очень долго. Все молчали. Я думал о дедушке и бабушке. Наверное, они говорят о нас. Дедушка сидит в своем кресле, вздыхает, кротко приободряет бабушку, а сам печально смотрит своими выцветшими глазами куда-то в темный угол.

— Где будем ночевать? — спросила мать, когда стало темнеть.

— Скоро дойдем до села, там и переночуем, — спокойно ответил отец.

Тропа снова подвела нас к обрыву. Опять приходилось отворачиваться от головокружительной кручи. Наконец мы вышли на небольшую площадку, которую пересекал хрустально чистый ручей.

— Остановись! Убью!..

Я услышал металлический звук. Это щелкнули затворы винтовок. Два дула смотрели на нас со скалы.

Все остановились. Только Реаш, как и в прошлый раз, пошел дальше.

— Останови осла! — приказал тот же грубый голос.

Отец побежал останавливать нашего неразумного катера. В это время из ложбины показался человек, старательно укутанный башлыком. Лица его не было видно, сверкали только злые глаза.

Одет человек был по-свански.

— Коция, мы шутить не намерены! — неожиданно он назвал отца по имени. — Кто нас обманет, того ждет вот что, посмотри!

Бандит револьвером, который он держал в руке, показал в сторону от родника.

Под деревом валялись два трупа в окровавленной и растерзанной в клочья одежде. У меня в глазах потемнело,

На этот раз мы попали к настоящим бандитам. Правы были те, кто останавливал нас.

— Все, что вам нужно от меня, берите, пожалуйста. И нас не нужно будет убивать, — сказал отец неожиданно спокойным голосом.

— Давай деньги, да поживей!

— Пожалуйста, бери! — отец протянул все медяки, которыми снабдил его дедушка Гиго.

— Больше нет?

— Можешь обыскать, — отец высоко поднял руки.

— У аи, у меня есть! — испуганно воскликнула мать и протянула кошелек, подаренный Виктором.

— Ах ты, бессовестный обманщик, — обрушился бандит на отца. — Ты хотел провести нас, бедных людей! Где у тебя совесть? Молись богам, у тебя жена разумная!

— Вот бессовестная скотина! Вот безбожник! — заворчали бандиты, сидящие за камнями с винтовками наготове. — Убить бы его, да жена выручила.

— Извините, добрые люди, — Отец, видимо, извинялся вполне искренне. — Совершенно забыл о кошельке, он у жены был...

— Как можно забыть о таких больших деньгах, что мелешь? — бандит осмотрел кошелек и, увидев большую добычу, радостно подбросил его в руке, а затем уже спрятал в карман.

— Говорят, эти деньги не имеют силы, — как на грех добавил отец, — поэтому я и не обращал на них внимания.

— Ты опять нас хочешь обмануть? Мы убьем тебя! — воскликнул бандит и начал наводить на отца револьвер.

— Стой, не стреляй! — Из-за кустов вышел человек. — Ты забыл приказ Тенну?

— Счастье тебе сопутствует, Коция, — бандит опустил свой револьвер. — Иначе был бы ты вместе с ними, — он снова показал револьвером на трупы около родника.

Мы облегченно вздохнули.

— А ну, веди своего ишака вон туда, — скомандовал он, взмахнув револьвером в сторону родника. — Там вместе с другими ляжете и будете лежать,  пока не позволим подняться. Не вздумайте между собой говорить — убьем, как собак!

Он повел нас за родник, мимо окровавленных трупов. На небольшой полянке, среди елей, лежало на земле лицом вниз человек десять. Нам было приказано лечь точно так же. Мы послушно исполнили приказание, только одна Вера долго не соглашалась ложиться вниз лицом и заработала несколько подзатыльников. Реаш спокойно развалился возле нас, не дожидаясь приглашения. При этом он, как всегда в подобных случаях, издал вздох облегчения.

Через некоторое время я, почти успокоившись после пережитых; волнений, уснул. На рассвете меня разбудили. Все мы беспощадно продрогли на голой земле.

— Нет, никого не видно! — крикнул кто-то.

— Ушли, богами проклятые, — разом проговорило несколько человек.

Оказалось, что, ограбив и уложив всех на полянке в стороне от дороги, бандиты спокойно убрались. Мы же, перепуганные, лежали до самого утра.

Ограбленный сван считает себя обесчещенным. Поэтому все пострадавшие встали, почистились от грязи и молча разошлись.

— Этот бандит тебя знает, — сказала мать, когда мы были снова в пути.

— Это, по-моему, люди Тенгиза Дадешкелиани.

— Ну, что ты опять говоришь вздор? — возразила мать. — Как может князь заниматься разбоем на дорогах? Он же князь!.. Ты, Коция, всегда говоришь опасные слова. Помни пословицу: «Никто про тебя не скажет так много плохого, сколько говоришь ты сам».

— Хе, опасные слова!.. Да ты знаешь ли, что .бессовестнее этих бандитов Дадешкелиани на свете нет, — махнул рукой отец.

— Замолчи, замолчи, — теребила его за рукав мама, пугливо озираясь вокруг, хотя услышать нас никто не мог.

— Они и друг друга убивают, травят, — не унимался отец. — Они не знают ни родства, ни богов.

После полудня дорога увела нас в сторону от Ингура. Мы шли по могучему лесу. Вокруг в величавом спокойствии покачивались ветви елей, сосен, дубов, пихт. Стволы были затянуты плющом и ломоносом. Внизу подлесок и папоротник также образовали густые заросли, в которых легко было скрыться не только пешеходу, но и всаднику вместе с лошадью.

Только выйдя из леса, мы снова увидели яркий дневной свет.

Наш шумный спутник Ингур вновь приблизился к тропинке. Теперь его рычание было особенно яростным. Казалось, он злился на то, что горы сжали его в своих объятиях, он задыхался, бросал в них клочьями холодной пены, кричал, но горы были невозмутимы. Они не обращали внимания на неистовство реки.

Пахло сыростью. С почти отвесных скал падали ручейки. Это было мрачное царство камней. Чудилось, что мы попали к ним в плен. Куда ни глянешь — всюду камень.

Если раньше противоположный берег Ингура отходил от нас далеко, то теперь, казалось, протяни руку — и дотронешься до его уступов и скал.

От сырости, холода и страха мурашки забегали по спине.

Тропинка, выдолбленная в скалах, была здесь настолько узкой и пологой, что, казалось, могла вот-вот оборваться. И тогда мы неминуемо очутимся в объятиях разъяренного Ингура.

На тропе мог уместиться только один человек. Наш Реаш, груженный вещами, был в самом невыгодном положении.

Он каждую минуту мог задеть тюком за многочисленные выступы скал и упасть в пропасть. Его, скорее всего, спас спокойный характер. Он шел и не замечал опасности.

— Сурмилдаш — ворота в Сванетию, — пояснил отец каким-то необычным голосом, глухим, как бы тоже придавленным камнями. — Силой через них не пройдешь. Только хитрость могла проползти здесь  в Сванетию. Обманом можно и через ушко иголки проскочить. В этом месте достаточно нескольких человек с ружьями, чтобы не пропустить никого.

Наконец Сурмилдаш остался позади. Мы приободрились. С отцовского лица градом катился пот. Мать была необычно бледна. Только Верочка да Реаш были невозмутимы...

Главные трудности остались позади. Теперь можно было без опаски смотреть по сторонам. Особенно привлекали мое внимание водопады. Их здесь было много. Около каждого водопада отец тормошил меня, торопя в путь. Но оторваться от сверкающей, разбивающейся в белую пыль воды было невозможно. Еще интереснее казалось мне стоять у подножья водопада и чувствовать его нежные брызги на своем лице.

Здесь и деревья были не такими, как у нас в Лахири. Прежде я не представлял, что, кроме дубов, сосен и пихт, есть другие деревья, такие, как лавровишня и платан.

У родника, выбегающего из камней, отец решил сделать привал. Не успели мы расположиться, как к нам подошли два человека. Я не знал их имен, но помнил, что они бывали у нас в гостях.

— Коция, добрый путь тебе! — в один голос приветствовали они отца. — Куда путь держишь в такое время да еще с птенцами?

— Доброго вам пути, дорогие Ило и Косда, — отозвался отец и повторил то же, что уже говорил многим людям.

— В Дали? — переспросили путники и переглянулись.

Отцу уже надоело рассказывать о цели нашего путешествия, высказываемые всеми опасения осточертели ему. Поэтому он молча разгрузил Реаша, отвел его на полянку, поросшую сочной травой, достал из хурджина[4] закуску и только после этого сказал: