2‑го (15‑го июля) Мейерхольд проезжает Венецию. За неделю до его приезда голуби св. Марка были встревожены все теми же футуристами. «8 июля 1910 года 800.000 листков с футуристским манифестом венецианцам были брошены футуристскими поэтами и живописцами с высоты башни часов на разряженную толпу, возвращавшуюся с Лидо. В манифесте, подписанном именами Маринетти, Бочионни, Карра, Русоло, говорилось о необходимости отвергнуть старинную Венецию, истощенную болезненными вековыми наслаждениями, Венецию иностранцев, “рынок плутоватых антиквариев и старьевщиков, магнитный полюс снобизма и всемирной глупости, кровать, продавленную бесчисленными караванами любовников, драгоценную купальню космополитических куртизанок, огромную клоаку пассеизма”». Манифест призывал засыпать «мелкие вонючие каналы», сжечь гондолы. И заканчивался восклицанием: «Да придет, наконец, ослепительное Царство божественного электричества, которое избавит Венецию от ее продажного лунного света, меблированного отеля».
В Мюнхене, в котором Мейерхольд закончил свое путешествие, ему удалось пробыть всего лишь два дня — 3 и 4 июля. 3‑го он побывал на спектакле «Erdgeist», в котором играл сам автор Ведекинд. Он познакомился с Ведекиндом после первого действия и первое впечатление от Ведекинда у Мейерхольда осталось: «Ведекинд — болен». В самом спектакле Мейерхольду понравился только финал и по постановке и по игре. 4‑го Мейерхольд был на мюнхенской выставке мусульманского искусства, которая была одним из самых крупных событий художественного сезона. Тут было и восточное мусульманское искусство (Персия и Индия), и центральное (Сирия, Месопотамия, Турция, Египет), и западное (Северная Африка и Испания). Оружие, костюмы, материи, ковры, переплеты для книг, резное дерево и слоновая кость, бронза, ювелирные произведения, эмали, керамика и персидские миниатюры образовывали «сказочный сад», по выражению художника В. Кандинского. 4‑го же вечером Мейерхольд побывал в знаменитом мюнхенском театре — театре марионеток. Этот театр сам по себе представлял по своему убранству изящнейшее создание декоративного искусства. «Зеленые занавески, стянутые в полоски, обрамляют квадратные зеркала; светло-зеленый шелк, в виде полушарий, украшал люстры. Светло-зеленые колпачки надеты на свечки бронзовых бра, — так описывает мюнхенский театр Н. В. Дрезен, — сцена вогнута как плато и скрыта в центре металлическими воротцами. Когда воротца раздвигаются, обнаруживается другой занавес подстать сцене с овальным рисунком символического характера».
Благодаря краткости своего пребывания в Мюнхене, Мейерхольд не успел побывать в знаменитом мюнхенском «Kьnstlertheater», в котором в то лето играла труппа Макса Рейнгардта. Гвоздем сезона был первый опыт Рейнгардта в области пантомимы — восточная сказка «Сумурун». В этой пантомиме больше всего обращало на себя внимание начало, когда по идущей через всю залу над партером на сцену цветочной дороге, идея, которая Рейнгардтом была заимствована у японцев, тихо и медлительно проходит торговец Нур Альдан (его играл Александр Моисси), садится по восточному перед задернутым занавесом и произносит несколько слов пролога. В тот же год опыт постановкой пантомимы был сделан в Дрездене, где силами оперных артистов была поставлена пантомима Шницлера — Донаньи «Покрывало Пьеретты», послужившая материалом и для Мейерхольда. «Покрывало Пьеретты», под названием «Шарф Коломбины», была инсценирована Мейерхольдом в тот же год в «Доме интермедий».
Не пришлось Мейерхольду побывать и в Обераммергау, лежащем в трех часах езды от Мюнхена, где как раз летом 1910 года, после десятилетней паузы были возобновлены «Страдания Христа» в исполнении местных крестьян.
Совершенно исключительный успех в тот год выпал за границей и на долю русского балета в Париже. Это был четвертый русский сезон, во время которого С. Дягилев показал «Карнавал» Шумана, «Шехерезаду» Римского-Корсакова и «Жизель» Адама. Все балеты ставил Фокин. Танцевали же Карсавина, Лопухова, Ида Рубинштейн, Фокин, Булгаков и Нижинский. Анализируя русский сезон, Я. Тугендхольд в «Аполлоне» писал, что «в русском балете семена дункановских вдохновений встретились с созвучными элементами в глубинах русской души и русского быта, с той плясовой традицией, которая жива еще в русском народе, как в испанском». Явились «откровением» и декорации и костюмы Леона Бакста. Одновременно с русским сезоном редактор «Аполлона» С. Маковский открыл в Париже выставку театральных эскизов, декораций и костюмов.
Конец лета омрачился тремя актерскими смертями. На западе умер Иосиф Кайнц, у нас балетмейстер Мариус Петипа и Михаил Провыч Садовский, прослуживший в Малом театре более 40 лет.
Свое летнее путешествие Мейерхольд в одном из писем называл «учебой». Так оно и было на самом деле. И особенно пригодилась Мейерхольду греческая поездка, когда ему пришлось ставить «Электру» Рихарда Штрауса в Мариинском театре. Воспоминания об архаике и о Микенах отразились на стиле этой оперной постановки. В Греции же, как мы писали выше, созрели замыслы и «Дон-Жуана», постановку которого Мейерхольд осуществил в следующую за этим летом зиму.
Режиссерский совет Александринского театра. — «Лес» в постановке А. П. Петровского. — Петербургские драматические театры. — Режиссерские перемещения. — Е. Б. Вахтангов. — «Дом интермедий». — «Шарф Коломбины». — «Дон-Жуан» Мольера в Александринском театре. — «Братья Карамазовы» в МХТ. — Увлечение балетом. — Упадок драматургии. — Эпизодические спектакли. — Выступления С. М. Волконского. — Новые литературные группировки. — Живопись. — Музыка. — А. Скрябин. — Вторая программа «Дома интермедий». — «Обращенный принц» Е. Зноско-Боровского. — Прием гротеска. — Постановка М. Рейнгардтом «Царя Эдипа». — «Thйвtre des Arts» в Париже. — Жак Руше. — «Борис Годунов» в Мариинском театре. — Коленопреклонение Шаляпина. — Увольнение Нижинского. — Речь Пуришкевича о русском театре. — Уход профессуры из Московского университета. — «Красный кабачок». — «Гамлет» в постановке Ю. Озаровского. — Ослабление режиссерского курса. — «У жизни в лапах» в МХТ. — Усиление западных влияний. — Жак Далькроз. — Полемика Э. Бескина и Н. Попова об А. П. Ленском и А. И. Южине. — Новое художественное поколение.
Сезон 1910 – 1911 в Александринском театре отличался от предшествующих сезонов усилением режиссерского влияния. Мы уже писали во второй главе настоящей части о той докладной записке, какую выработали Ю. Э. Озаровский и В. Э. Мейерхольд относительно задач Александринского театра.
Весной эта записка была принята во внимание при выработке репертуарного плана, а с осени в театре начал собираться регулярно режиссерский совет, в который в качестве членов входили: М. Е. Дарский, А. И. Долинов, А. П. Петровский, Н. А. Коренев. Председателем состоял Ю. Э. Озаровский, секретарем В. Э. Мейерхольд. Кроме того с совещательным голосом присутствовал перешедший из Художественного театра в Александринский в качестве помощника режиссера А. Н. Лаврентьев, которому была поручена организация кадра статистов для участия в драматических спектаклях. В этом же году в режиссерскую часть был принят Н. В. Петров.
На отдельных заседаниях, на которых решались руководящие вопросы, присутствовал и заведующий репертуаром Н. А. Котляревский. Обычно же режиссерские заседания носят технический характер; устанавливался недельный репертуар, порядок репетиций и дежурства режиссеров. Несколько заседаний было посвящено обсуждению доклада о правах и обязанностях очередных режиссеров и об установлении института статистов нового типа. Совет установил, что статисты зачислялись в кадр после двойного испытания и разбивались на различные разряды. В первый раз режиссерский совет собрался 9‑го августа. Конечной целью работ режиссерского совета было превращение Александринского театра в театр классического репертуара, в своего рода русскую «Comйdie Franзaise». Собственно с этого сезона и началась для Мейерхольда его деятельность в области новых инсценировок классических пьес, так как до этих пор, ставя «У врат царства» и «Шута Тантриса», Мейерхольд был, как и раньше, постановщиком модернистской драмы.