Смесь фарса и гиньоля дурного тона определяет стиль этого неудачного спектакля. Театр Красной Пресни считается в театральных кругах новаторским. Но подлинного новаторства, новаторства идеи в его спектаклях мы не найдем. Новаторство театра ограничивается трюками, технической выдумкой, к тому же очень бедной и ограниченной до масштабам. Театр хочет удивить зрителя необычайностью сцены, вынесенной в зрительный зал, и крикливой пестротой своих спектаклей.

В основе последних работ театра лежит грубый натурализм приемов, соединенный с ослабленным идейным замыслом.

В «Разбеге» это чувствовалось не так сильно. Острый, политически злободневный материал повести В. Ставского был чересчур близок и понятен аудитории. То, чего не было в спектакле, досказывал сам зритель. В «Железном потоке» чисто внешний характер новаторства Охлопкова обнаруживается с чрезмерной ясностью.

Что можно сказать об исполнителях «Железного потока» — лоскутного, грубо натуралистического, не имеющего четкого замысла спектакля?

В инсценировке нет ни одного связного, живого образа. Здесь актеру играть не приходится. На его долю остается невеселая участь надрываться, ломать руки и выкидывать разнообразные «коленца».

Добросовестность, с которой проделывает все это труппа театра, заслуживает лучшего применения.

Прежде всего — это талантливо. И как все талантливое, пьеса и спектакль поражают своей неожиданностью, новизной открытия, «лица необщим выраженьем».

Раздвигается первый занавес, играет музыка, и с огромного белого холста второго занавеса вырастает в зрительный зал фигура комсомольца с поднятой рукой и с открытым улыбающимся, немного торжественным лицом.

Краски этого полотна нарядны; в них есть легкость и прозрачность. В самой фигуре комсомольца, обтекаемой воздухом, дана веселая приподнятость и праздничность.

Поднимается второй занавес, и перед зрителями — просторная белая комната с легкими занавесками на больших окнах; много воздуха и света.

На сцене появляются два персонажа комедии. Один из них выходит к авансцене и в шутливой речи, словно конферансье, знакомит зрителя с местом действия и с хозяйкой этой комнаты.

Спектакль начинается легко, как игра, как импровизация. И этот импровизационный стиль сохраняется до самого конца представления. Действующие лица перебрасываются на сцене вольными репликами, эпиграммами и афоризмами. Они подхватывают друг у друга слова, отбрасывая их, словно упругие и легкие мячи. Диалог развивается непринужденно, реплики связываются неожиданно и рождают новые ситуации.

Действие движется как будто самопроизвольно, не по заранее задуманному сценарию, но словно случайно цепляясь за отдельные слова и делая внезапные повороты. Оно развивается в прихотливом свободном рисунке.

Текст в этой комедии является основной действенной тканью пьесы. Он динамичен и точен по выбору слов. В нем есть та легкость, та простота и прозрачность, которые идут от ясного глаза художника, от продуманной мысли и отчетливого замысла. Когда слушаешь эту талантливую комедию, приходят на память слова Теофиля Готье: «Я швыряю свои фразы в воздух, как кошек, зная, что они упадут на ноги».

Действительно, реплики и монологи соловьевской комедии словно взлетают на воздух. Конца тирады не предугадываешь, кажется, что рассуждения персонажа отрываются от прямой темы диалога, стремительно уходят вверх, делая петли и повороты. И неожиданно одна или две фразы падают на землю, возвращают разговаривающего к исходной теме и освещают ее по-новому, меткой афористической сентенцией.

Испытываешь удовольствие от этой мастерской игры со словом, в которой на глазах у зрителя, словно в физическом воплощении, рождается, созревает и формулируется остроумная мысль, возникают разнообразные положения и складываются образы персонажей.

Это — не игра метафорами и афоризмами, не каскад слов, подобранных по чисто формальному признаку, но умное искусство организованной человеческой мысли, выраженной в лаконичных и точных словах.

Комедия В. А. Соловьева написана в стихах. Мы отвыкли от стихов на театре. Пятистопный ямб традиционной стихотворной драмы кажется нам скучным и тяжеловесным, чересчур стилизующим словесный материал. Даже классика требует сейчас другого стихотворного перевода, для того чтобы текст пьес доходил с наибольшей остротой до зрителя.

В комедии Соловьева стих предельно приближен к разговорной речи, но к речи ритмически организованной, получающей большую стремительность и сжатую лаконичность благодаря стиху. Рифма у Соловьева почти всегда приходит только для смыслового акцента. Она естественно замыкает мысль автора, делает ее выпуклой, придает ей отчетливую крылатую формулировку.

Зритель вообще может не заметить, что пьеса написана в стихотворной форме. Очень редко в ней чувствуется насилие над естественным движением и построением фразы в угоду стиху. Особенности стихотворной речи ощущаются аудиторией чисто непроизвольно. Они сказываются в легкости диалога, в музыкальной инструментовке словесного материала и в его афористичности.

Но афоризмы «Личной жизни» очень мало походят, например, на афоризмы «Выстрела». В комедии А. Безыменского их произносит сам автор, каждый раз заставляя своих персонажей поворачиваться для этого лицом к зрительному залу и выходить на авансцену. В комедии Соловьева они создаются самими действующими лицами, рождаясь как счастливая находка в живом диалоге, в горячем споре, в поисках наиболее убедительных слов и отчетливости характеристик.

Именно поэтому каждый раз такой афоризм для зрителя звучит как неожиданность, как новый и естественный штрих в комедийной ситуации и в образе персонажей.

Когда проходят первые такты этой комедии, кажется, что перед аудиторией будет разыграно легкое шутливое представление типа «обозрения», где можно весело посмеяться, но где не будет ни сколько-нибудь серьезной мысли, ни даже единой тематической установки. Действительно, на протяжении всего спектакля есть много поводов для смеха. Действительно, все идет на сцене так, как будто перед нами бездумная шутка.

Актеры выходят временами из образа и принимают на себя амплуа конферансье. Никаких особо серьезных событий не происходит. Если действие иногда как будто и уклоняется в драматический план, то оно тут же возвращается в иронический, комедийный тон.

Конфликты в этой комедии не грозят катастрофой, серьезными последствиями. И разрешаются они сравнительно быстро и безболезненно, к общему благополучию.

На первый взгляд трудно найти и центральную тему пьесы, которая была бы разработана с достаточной полнотой. Тема ее как будто определяется самим названием «Личная жизнь». Но она уж чересчур всеобъемлюща. Личная жизнь — это ревность и любовь, шелковые чулки и казенный подход к людям, губная помада и изобретение нового станка, вопросы производства, индивидуализм и многое другое, что действительно и фигурирует в пьесе Соловьева.

Автор довольно весело и свободно управляется с этим многообразным тематическим материалом. Ни на одном из перечисленных вопросов он не останавливается более подробно. Все они следуют один за другим пестрой вереницей.

Такое же равное внимание автор уделяет и многочисленным персонажам своей комедии. Инженера Строева, проповедника индивидуалистической морали, сменяет комсомолец Сеня, любитель галстуков и модных костюмов. Секретарь парткома Лена уступает место пустой мещанке Тамаре Петровне. Комсомолка Маша, меняющая свое имя на Району и мечтающая о красивой жизни, стоит рядом с молодым рабочим Васей — своего рода совестью комсомольского коллектива.