Деамайна бесили умные небесно-голубые глаза, её чистая сущность и то, как Лура ворчала на него, поднимая шерсть на холке, и как спокойно, совершенно естественно принимал её Кейне. Но всё-таки было во всей ситуации и кое-что обнадёживающее: ненависть. Пожирающая и огненная, она ревела внутри эктоса, желая мести, и именно она должна была стать ключом. Деамайн отлично знал, насколько сильным бывает это чувство. Главное — раскрыть ученику глаза, правильно его направить и подтолкнуть, и тогда всё пойдёт само собой, так, как было задумано.

Уже не первый день мужчина думал о различных способах, а ответ пришёл случайно, как всегда. Пока его Кейне пропадал в лесу, блуждая среди деревьев и пытаясь найти облегчение и смысл жизни, Деамайн искал нечто, что способно было помочь в его игре. Неважно какими способами, он должен был пробудить жестокость Кейне: ту, которая положена ему по природе. Он же изранен, он страдает, и его ненависть может обратиться не только к тем, кого он косвенно винит в смерти целителя, но и ко всем проявлениям жизнь вообще. Нужно было лишь совсем немного... и, идя по улицам небольшого тихого городка, наполовину заполненного путниками, Деамайн, у одного из постоялых дворов, понял, что ему поможет.

- Ну и зачем мы здесь? - хмуро спросил Кейне, осматривая простые деревянные ворота, украшенные лебедем.

- Ты предлагаешь всё время ночевать на улице? - вопросом на вопрос ответил старший некромант.

Кейне помрачнел, но ничего не ответил. Его, кажется, мало волновало, где и как именно они проводят время, и поэтому спорить с учителем он не стал, как Деамайн и рассчитывал.

Они взяли просторную комнату с двумя кроватями, на втором этаже, откуда из окна открывался чудесный вид на засыпанные снегом улицы, на которых, крича и смеясь, играли дети. Посмотрев на них, Кейне поморщился и, вздохнув, наложил на окно заклинание, не позволяющее звукам извне проникать в комнату. Деамайн усмехнулся, но ничего не сказал.

Они просидели молча почти до самого вечера, занимаясь своими делами, и когда солнце совершенно очевидно было на полпути к тому, чтобы скатиться за горизонт, мужчина предложил спуститься и поужинать. Кейне было плевать, особого аппетита он не чувствовал, но, с другой стороны, когда занимаешь себя чем-нибудь, в голову перестают лезть терзающие мысли — после смерти Люце это он довольно быстро понял. Так что глупо было отказываться. И уже там, внизу, ковыряя распластанное по тарелке мясо, он столкнулся с тем, чего ему сейчас никак нельзя было видеть...

Его звали М<b>и</b>ал, и он был самозабвенно, абсолютно счастлив. Сын хозяев постоялого двора, светловолосый и светлоглазый, тонкий и гибкий, светящийся тем светом благополучия и наивности, который вспарывал Кейне душу. Миал помогал родителям, собирая со столов посуду, разнося тарелки и выпивку, шутя с гостями, задорно смеясь и словно заливая лучами солнца тесное мрачное помещение.

- Что-нибудь ещё? - расцветая, спросил мальчик, подлетая к столику некромантов, и Кейне поймал взгляд его глаз цвета васильков.

Большие и глубокие, с длинными пушистыми ресницами, смотрящие на мир честно, ожидая от него чего-то чудесного и волшебного. Кейне невольно стиснул кулаки.

- Нет, спасибо, - процедил эктос сквозь зубы.

- Ещё вина, - усмехнувшись, мягко сказал Деамайн, всматриваясь в юное сияющее лицо с тонкими аккуратными чертами.

Кейне знал этот взгляд слишком хорошо, и он знал последствия, к которому он обычно приводит. Но делать ничего не собирался. Внутри была не то чтобы апатия, а радостная, острая злость, ширящаяся при одной лишь мысли о том, что может старший некромант сделать с этим чёртовым ребёнком.

Но спустя пару минут, когда на столе появилась бутылка, ничего не произошло. Мужчина просто поблагодарил, не делая никаких предосудительных попыток сблизиться, и Миал отошёл от них, вернувшись в центр зала, откуда уже через несколько мгновений донёсся его звонкий, беззаботный смех.

- Миал, дорогой, не мешай гостям! - притворно строго окликнула мальчика мать, выходя из кухни.

- Я им не мешаю, - с детским упрямством ответил тот, хмурясь и тем самым вызывая смех у сидевших за столом постояльцев.

- Он не мешает, - улыбнувшись, ответил бородатый мужчина лет пятидесяти, судя по виду, какой-то мелкий торговец из западных земель.

Женщина вздохнула и, покачав головой, ушла обратно на кухню, а Миал, как ни в чём не бывало, вновь принялся сновать туда-сюда по залу, искрясь жизнью, будущим и беззаботностью. Поймав в очередной раз взглядом фигуру мальчика, Кейне, поморщившись, встал из-за стола.

- Я иду наверх, - безапелляционно заявил он Деамайну, и тот отпустил его, не сказав ни слова.

Потом они оба сидели в комнате, словно ничего не было и не будет, и старший некромант умело делал вид, что верит этой маленькой лжи, хотя прекрасно видел, что наживка проглочена. Когда город мягко и окончательно обняла ночь, а комнату осветили жёлтые свечи, Кейне, встав с кровати, накинул дорожный плащ.

- Куда ты? - изогнув бровь, спросил Деамайн.

- Неважно, - бросил ученик, выходя за дверь.

Лура тихо заурчала в углу, беспокойно прижимая уши к голове, и мужчина, глянув на неё с нисхождением, довольно улыбнулся: всё получалось гораздо лучше, чем он планировал...

В темноте он не был хищником и не был крадущейся тенью. Он был самим собой: укутанный в плотный плащ сын Смерти, ступающий по каменной мостовой и зовущий свою жертву. Песня душ — так зовётся его магия. Это голоса умерших, тихие и вкрадчивые, проникающие в сердце и затуманивающие разум. На самом деле они не сильные, и любой маг бы мог их почувствовать и отклонить, не поддаться. Но цель Кейне — не маг.

Здесь был тихий переулок, заканчивающийся тупиком, в череде домов и изгибов улиц, залитый серебряной тьмой и усыпанный тонким слоем снега. Спокойное дыхание расплывалось из-под глубокого капюшона белым облачком, растворяясь в морозном воздухе, и в хрустальной полуночной тишине раздался хруст чужих шагов.

- Привет, - откидывая капюшон, Кейне выдвинулся вперёд, гадая, насколько быстро его узнают.

- Здравствуйте, - в очарованном, безэмоциональном под действием песни голосе не слышалось страха.

Кейне, усмехнувшись, подошёл вплотную к жертве, обрывая магию и ломая, в щепки разнося равнодушие мальчика. Миал, вскрикнув, отшатнулся назад. Он не знал, кто такой Кейне, но безошибочно чувствовал угрозу. Он не помнил, как пришёл сюда, но одного лишь взгляда на это место было достаточно, чтобы запаниковать.

- Что происходит? - севшим тихим голосом произнёс Миал, дрожа всем телом, и Кейне, ловя осколки ужаса в наивных глазах, усмехнувшись, провёл пальцами по покрасневшей от мороза коже щеки.

- Что вы хотите? - пискнул мальчик, попытавшись отстраниться, но одним сильным, жестоким движением некромант развернул его спиной к себе, заломив руку.

Юное тело забилось, Миал закричал, но откуда ему было знать, что звуконепроницаемый купол поглотит малейший шорох? Его голос, срывающийся и звонкий, захлёстывал Кейне, будоражил кровь и заставлял губы расплываться в садистском довольном оскале. Чужая боль, чужое несчастие и понимание того, что он рвёт наивность и веру в чудо на куски, как тоненькую простую рубашку на гибком теле, били в голову дурманящей волной.