Отец Тихон не упражняется в схоластике, а пытается с помощью учения Церкви ответить на вопросы реальной, обыденной жизни. Это отчетливо прослеживается во всех его статьях «холмского периода»: «О подвижничестве», «Вегетарианство и его отличие от христианского поста», «За что Церковь называют матерью нашей», «Орган при богослужении», «Весна — образ нашего обновления», «Милость Божия к русскому народу», «Слово о духовном образовании», «Чему поучает нас осень?», «Что такое храм для христианина?» и др.

За пять лет управления духовной школой раскрылся и организационный талант молодого ректора. Его стараниями в семинарии был устроен второй храм — во имя новоявленного угодника Божия святителя Феодосия Черниговского (храм обустраивался исключительно на средства благочестивых жертвователей, среди которых первыми были отец Иоанн Кронштадтский и служащие Холмской семинарии). По воскресеньям преподаватели стали проводить публичные чтения для всех горожан, ищущих религиозно-нравственного просвещения, что сблизило семинарию с местным обществом. По почину отца Тихона в Холме, где не было монастыря, появилось отрадное нововведение — пение с канонархом[6]… Кроме того, на отца ректора были возложены многие обязанности вне семинарии: член, а потом и председатель Холмско-Варшавского Училищного совета и Совета Холмского Свято-Богородицкого братства, цензор изданий братства, благочинный женских монастырей епархии… Сослуживцы отмечали его «энергичный и предприимчивый характер, способность к разносторонней деятельности, осторожность, бережливость и хозяйственную расчетливость».

Никогда отец Тихон не отказывал священникам, приглашавшим его украсить своим служением небогатые сельские храмы. К любимому холмичанами архимандриту всецело относятся слова о духовном облике пастыря, с которыми он обратился к оканчивающим семинарию воспитанникам в 1893 году:

— Кому не известно, что центр тяжести всякого нравственного влияния и воспитания заключается в силе любви? Разве не бывает, что часто даже порочный человек скорее готов послушать одного слова того, кто его любит, чем целых речей и убеждений тех, которые к нему равнодушны? Воля влияет на волю лишь тогда, когда выходит из себялюбивой самозамкнутости и любовно сливается с волею другого. Поэтому и у пастыря должна как бы исчезать личная жизнь, и он должен сливаться со своею паствою, радоваться ее радостями, болеть ее печалями. Как истинная мать теряет ощущение личной жизни и переносит ее в семью, как птица насыщается сытостью своих детенышей, так подобное же перенесение своей личной жизни в жизнь других должно быть и у пастыря. Это мы видим на примере Пастыреначальника нашего Христа Спасителя: через всю жизнь Его проходит самоотречение и любовь.

Архиепископ Холмский и Варшавский Флавиан уже в декабре 1896 года сделал представление Святейшему Синоду о назначении архимандрита Тихона, за уходом на покой епископа Гедеона, викарием Холмско-Варшавской епархии. Ходатайство было отклонено ввиду того, что кандидату не исполнилось даже тридцати двух лет, тогда как, по правилам Церкви, в епископы посвящали с тридцати трех.

Архиепископ Флавиан около года оставался без викария и вновь обратился с ходатайством в Святейший Синод, теперь уже не только от себя, но и от православного населения края. 4 октября 1897 года государь император утвердил доклад Святейшего Синода «о бытии ректору Холмской духовной семинарии архимандриту Тихону епископом Люблинским, викарием Холмско-Варшавской епархии, с тем, чтобы наречение и посвящение его в епископский сан произведено было в г. С.-Петербурге».

18 октября 1897 года, при наречении во епископа Люблинского, архимандрит Тихон обратился к присутствующим на этом торжественном акте (во главе с первенствующим членом Святейшего Синода митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Палладием) с речью:

— Ваше Святейшество, богомудрые архипастыри и милостивые отцы!

Ныне услышал я, что рече о мне Господь Бог (Пс. 84, 9), призывающий меня чрез Ваше Святейшество к епископскому служению, и ныне изрек на сие: благодарю, приемлю и ни-чтоже вопреки глаголю. А между тем в Священном Писании, которое всех нас умудряет во спасение и полезно для нашего научения и наставления (2 Тим. 3,15–16), есть примеры того, как иные избранники Божии, сознавая трудность служения и свою немощь, уклонялись от бремени, на них возлагаемого. Вот Моисей, которому Господь повелевает вывести народ Божий из работы Египетской; он говорит: кто я, чтобы идти к фараону? что сказать мне сынам Израиля? не поверят мне и не послушают голоса моего! и человек я не речистый! Господи, пошли другого (Исх. 3 и 4 гл.). А вот Иеремия; Господь от чрева матери избрал его, освятил и после поставляет пророком, а он отвечает: о, Господи Боже! я не умею говорить, ибо я еще молод (Иер. 1, 6). И из истории Церкви Христовой известно, что многие избранники Божии были при своем избрании в страсе и трепете мнозе и что великие и сильные духом Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и другие ужасались высоты, трудности и ответственности святительского служения и уклонялись от избрания на оное. А я, немощный, ничтоже вопреки глаголю на сие!

Да не подумает кто-либо при этом, что мне совсем неведома трудность епископского служения. Конечно, неведома она мне на опыте, на деле, но научен и знаю, что епископство воистину есть бремя. Когда-то, в дни ранней юности, епископское служение представлялось мне — да и мне ли одному! — состоящим из почета, поклонения, силы, власти. Егда бех младенец, яко младенец мудрствовах и яко младенец смышлях; егда же быхмуж, отвергох младенческая (1 Кор. 13, 11). Ныне разумею, что епископство есть прежде и более всего не сила, почесть и власть, а дело, труд, подвиг. И в самом деле, легко ли быть всем вся (1 Кор. 9, 22)? Легко ли изнемогать за всех, кто изнемогает, и воспламеняться за всех, кто соблазняется (2 Кор. 11, 29)? Легко ли быть образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте (1 Тим. 4, 12)? Легко ли суметь, когда следует одного обличить, другому запретить, третьего умолить со всяким долготерпением (2 Тим. 4, 2)? Легко ли нести ответственность и за себя, и за паству и пастырей? Легко ли все сие? Святый апостол Павел свидетельствовал о себе: по вся дни умираю (2 Кор. 15, 31). И истинная жизнь епископа есть постоянное умирание от забот, трудов и печалей.

Труды сии и печали епископского делания усугубляются в той области нашего отечества, в которую поставляюсь я архиереем.

У пророка Иезекииля говорится, что некогда израильтяне блуждали, как овцы без пастыря, и, рассеявшись, сделались добычею хищных зверей, пока Сам Господь не стал отыскивать и собирать их (гл. 34). И у нас в Холмской Руси почти триста лет овцы «не имели истинных пастырей»; они рассеялись и «блуждали по высокому холму» и сделались добычею чуждых пастырей, которые «правили ими с насилием и жестокостию», о благе их не заботились, и лишь «ели тук их и волною их одевались». Сжалился Господь над овцами и изрек: взыщу овец Моих от руки пастырей ложных, и не дам им более пасти овец, и исторгну из челюстей их, и не будут оне пищею их (гл. 34, 18). Четверть века тому назад одне из блуждавших овец сами пожелали возвратиться в истинный двор Христов, а другие стали разыскивать «по всем местам, в которые они были рассеяны в день облачный и мрачный». Но в долгое странствие и блуждание кроткие овцы переменились в дикие козлища. К тому же и прежние обладатели их не хотели без бою уступать их. И вот теперь и приходится отыскивать потерявшихся овец, возвращать угнанных, перевязывать поранных, укреплять больных, сокрушать разжиревших и буйных (ст. 16) и вести борьбу с похищавшими овец.

Не думаю, чтобы это было легко для всякого и наипаче для меня.

Бремя епископства возлагается на меня в сравнительно юные годы. Правда, в молодые годы у человека силы свежие, и больше у него отзывчивости, бодрости и одушевления, но зато не богат он житейскою опытностью, постоянством, настойчивостью, терпением, хладнокровием, серьезностью, рассудительностью, — словом, не богат тем, что так необходимо для успеха всякому делателю. В молодые годы человек сам нуждается в руководстве, а на меня возлагают руководительство других! Невольно при сем предносится мне предостережение святого апостола Павла Тимофею: никто же о юности твоей да не радит (1 Тим. 4, 12), то есть не доведи себя до того, чтобы тобою пренебрегали из-за юности твоей; напротив, поступай так, чтобы дела твои не давали видеть твоего возраста, и все имели тебя не как юного, а как старца; чтобы старшие возрастом краснели, не являя себя подобным тебе, в добрых нравах, а юные имели в тебе — сверстнике своем — учителя (см. св. Амвросия Медиоланского); для сего будь образцом для верных в слове, житии, в любви, в духе, в вере и чистоте (1 Тим. 4, 12).