VII

«Кто ищет, тому назначено блуждать…»

Иоганн Вольфганг фон Гёте.

2043г.

Антон Кириллов.

Выезд состоялся только через три дня, прошедших для меня в депрессии и самокопании, — это время было необходимо для сбора ребят из поисковой группы «Из Варягѣ в Греки». До отъезда жил в гостинице, домой возвращаться не стал, не то настроение.

В Архангельске потеряли еще два дня на общение с местными следопытами, посиделки и шашлыки.

Все это время, я не звонил Вере, — расстались, значит расстались.

Из Архангельска пришлось катером подниматься по Северной Двине до Холмогор, около восьмидесяти километров. Потом по одному из рукавов, километров пять до бывшей деревни Мишанинская, она же Денисовка, она же Ломоносово, в которой когда-то родился русский Леонардо да Винчи. Туда мы добирались ради памятной книги Куростровской Дмитриевской церкви, в которой якобы было упоминание об идоле Юмалле, — ему поклонялась чудь заволоцкая. Карамзин упоминал об этом идоле в Истории Государства российского, как о верховном боге Ливи и Чуди.

Но, разговоров и посиделок, сдобренных байками и невнятными слухами, совершенно недостаточно для начала серьезного поиска. Я посетовал на свою крайнюю занятость амурными делами, из-за которой поехал в экспедицию совершенно без подготовки. Такой подход мне определенно не свойственен.

Пока мы бодро шли на лодке — тракере с мощным мотором, вверх по Северной Двине, я пробежался по просторам инета, в поисках информации об этом чудном народе, и нашел фотокопию «Заволоцкой чуди», издания 1869 года, составленную действительным членом Архангельского губернского статистического комитета и членом-сотрудником Императорского Русского Географического Общества, П. С. Ефименко. Что примечательно, описание идола, которое должно было быть на 138 странице, отсутствовало, как впрочем, и вся страница. Странное совпадение.

Пришлось искать описание в других источниках. Благо, история русского севера исследовалась многими энтузиастами, и нашлись перекрестные ссылки.

«Истукан бога Юмаллы, сделанный весьма искусно из самого лучшего дерева, был украшен золотом и драгоценными камнями, ярко озарявшими все вокруг. На голове Юмаллы блистала золотая корона с двенадцатью редкими камнями. На коленях его стояла огромная чаша, наполненная золотыми изделиями и монетами. Его одежда превосходила ценою груз самого богатого корабля».

Единственное, что осталось на следующей, 139 странице фотокопии «Заволоцкой чуди», — это комментарий: «Впрочем, может быть, это были монеты норвежския или англосакския».

Жаль, другой информации нет, а имеющаяся, совершенно несущественна, настолько, насколько бестолкова вся эта затея, с поиском языческого деревянного идола, который, если и существовал когда-либо, скорее всего, сгнил уже давным-давно.

В Ломоносово, мы встретились с настоятелем церкви Дмитрия Солунского, протоиреем Никодимом.

Импозантный, неторопливо — монументальный в движениях и речи, с достоинством и некоторым шиком даже, несущий свой серебряный крест на черной рясе. Извинялся, пеняя на занятость делами церковными, но доброжелательно пообещал назавтра, после заутрени, принять нас и возможно, поручить одному из служителей найти необходимую книгу за 1887 год, но ничего гарантировать не мог. Времени с тех пор прошло достаточно много и вихрей враждебных, сжигающих все на своем пути, пронеслось немало.

Мы поблагодарили и пошли устраиваться на постой.

Хозяйку, приютившую за смешную плату нашу группу на ночь, звали баба Маня. Она оказалась сухонькой, подвижной и улыбчивой. На ужин баба Маня, приготовила отварную картошку в мундирах, к ней подала квашеную капусту с клюквой, и свежий черный хлеб, на котором толстым слоем лежала вкуснятина, под названием «намазка». Хозяйка с гордостью поделилась с нами ее рецептом: сало пропускается через мясорубку, вместе с чесноком, укропом, петрушкой, солью и черным перцем. Просто объедение!

Поутру, умывшись ледяной водой в сенях деревянной!, как будто на дворе не XXI век, избы, мы поблагодарили бабу Маню и собрались уходить, но встретили такое яростное негодование с ее стороны, по поводу неблагодарности людской, что тихонечко ретировались обратно, и расселись по лавкам, ниже травы, тише воды.

— Ну, что же вы идолы вытворяете! Я встала, ни свет, ни зоря, яичек теплых еще набрала… Гренки — блины состряпала… А вы…

Этого шмурыганья носом, и вытирания уголков глаз платочком, не вынес бы никто.

Блины с брусничным вареньем под горячий чай, оказались именно тем недостающим звеном в цепи наших гурманских предпочтений. А гренки, со сливочным маслом и кружочками, купленной нами еще дома, сухой сырокопченой колбасы, с чашкой крепкого, пускай и растворимого кофе — следующая ступень эволюции изысканного вкуса. Баба Маня осталась довольна, и приглашала возвращаться, если дела не позволят уехать из Курострова, обещая в следующий раз, попотчевать отменными щами на куре.

— Жалко только, что не курит из вас никто… — опечалилась она на прощание.

— Почему, бабушка? Это же вредно! А особенно для пассивного кури…

— Покурили бы, — перебила баба Маня, едва начавшуюся лекцию Димы о пользе здорового образа жизни, — да в избе мужиком бы запахло! Муж мой покойный курил… Эх, ладно, чего уж там, ехайте! — она перекрестила нас на прощанье сложным взмахом руки и отвернулась.

Мы, в свою очередь, обещали непременно вернуться, ежели что…

Утро выдалось солнечным и теплым, не смотря на неутешительный прогноз смартуотча. Я всегда подозревал метеорологов в ненаучном подходе к предсказанию погоды. Именно предсказанию, а не прогнозу. На внутренностях они там гадают, или пасьянсы раскладывают, но уж точно не алгоритмы многолетних измерений — изменений анализируют. И если попадают, то исключительно пальцем в небо. В процентах восьмидесяти случаев. Сегодняшний, чистый до самого Архангельска горизонт, лучшее тому подтверждение.

Протоирей Никодим уже ждал нас в заднем приделе церкви, сидя за грубым столом со скатертью, окаймленной своеобразной вышивкой, в которой преобладали коловраты, птицы, дивные звери и люди. Там, где по полю всходили цветы и выпускались листья, пестрели темнотой отверстия пробивки, впрочем, тоже не ровные, а в виде сдвоенных крестов, восьмиконечных звезд и квадратов.

Заметив мой неподдельный интерес к скатерти, он улыбнулся и, показывая на лавку возле стола, приветствовал:

— Проходите, люди добрые, присаживайтесь.

Мы не стали заводить речь о том, что время — деньги. Не к месту. И не к человеку. На это ума хватило у всех, слава богу.

— Здравствуйте, батюшка, — в нашей компании по серьезному, но шаткому, без основательной доказательной базы делу, разговариваю обычно я. — В Вашей церкви хранятся памятные книги, как мне говорили, чуть ли не с закладки этой церкви в XII веке, но уж с XIV века точно, когда священником был в ней некий Илья Пострига…

Никодим был заинтригован.

— Ого! Позволю себе спросить, молодой человек, откуда Вам известны такие детали? Мало кто сейчас интересуется историей, не то чтобы отдельных, не сказать даже церквей, — просто памятных и осененных истинной благодатью мест. Откуда?! Из какого источника, почерпнуто знание сие? Не вижу в том большой тайны, но…

— Не буду вводить Вас в заблуждение, святой отец, просто вчера вечером, я зашел в магазин за минеральной водой…

— А-а… Федька, шельмец!

— Не вините его слишком строго, батюшка.

— И полгода не прослужил в церкви, а рассказов-то, рассказов, побасенок и сплетен, на всю жизнь. Вот уж беспутная голова!

Узнав источник моей осведомленности, отец Никодим заметно успокоился. Не знаю, что за тайны Мадридского двора мог выдать алкаш Федька, и какова роль во всем этом самого святого отца, но реакция протоирея меня позабавила, и я взял ее на заметку. Вдруг, на пенсии захочется славы Эркюля Пуаро? Вот тогда и вернусь на Куростров, чтобы сделать первые шаги в частной практике. Впрочем, никаких препон батюшка нам не чинил, мало того, помог лично и мы, буквально через пару часов, имели фотокопию страницы из книги, где серым по желтому, ибо выцвело, было написано:

«Ни денег, ни идола украсть было нельзя, потому что Чудь крепко берегла своего бога; постоянно около него стояли часовые, а дабы они не пропустили каких-либо воров, около самого идола были проведены пружины; кто дотронется до идола хоть одним пальцем, сейчас пружины заиграют, зазвенят разного рода колокольчиками и тут никуда не уйдешь, часовые сейчас же подбегут».

В целом, поездка в такую даль, оказалась безрезультатной. Ничего нового мы не узнали…

Все поменялось, когда я зашел в магазин, купить продуктов в дорогу, и снова встретил Федьку.

— А-а, командир! Привет! Што узнал у Никоши? Аль ничего? А?

— Все, что хотел, все узнал… А ты что, живешь тут что ли? — я обвел руками пространство, от полупустого ободранного прилавка, до высокого стоячего столика для постоянных завсегдатаев.

Он непонимающе уставился на меня, а потом, пошатываясь и улыбаясь, шутливо погрозил мне пальцем.

— Ну, ну-у! Ладно, знаю зачем вы тут… За Чашей приехали? А?!

Я решил поддержать тему, с меня не убудет, а инфа не бывает лишней, и от прожженных алкашей, в том числе.

— Как ты догадался?

— Да я вас, болезных, издалека вижу! Ты тут даже не двадцатый! Ё! Все шастают, ё! Да про Золотую Бабу вынюхивают. Ё… Ик! И всем одного надо… Ик! — его крепко пошатнуло и пригнуло к полу.

Я подождал, пока Федька придет в себя. Он стер с лица ладонью хмель, восстанавливая равновесие и, по-видимому, сбившись с мысли, продолжил:

— Ну-у, баб вам тут точно не найти, эт вам в Холмогоры надо! Или… Во! В Архангельск! Там вааще! Баб — море! И все в ажуре, чюльки такие, панимаешь ли!? О! Да! Ка-а-кие хош! Бабы! Хоч негритоски!