Полноприводная «Нива — Арктика» медленно, но бодро отсчитывала километры по каменистому проселку, явно предназначенному для более проходимого транспорта. Вековой смешанный лес — ель, сосна и береза, обступал его с обеих сторон, обжимая молодняком колею так, что тоненькие деревца сливались в сплошную стену уже сантиметрах в сорока от боковых зеркал. Дима вел машину уверенно, временами притормаживая, чтобы взять вброд очередной, пересекающий дорогу ручей или перевалить через торчащий валун, временами разгоняясь на сравнительно ровных участках. Несколько раз проезжали мимо больших лишаев вырубок, топорщившихся низенькими полусгнившими пнями посреди черных разливов болот, интуитивно выбирая правильный путь на внезапно появлявшихся развилках и неожиданных перекрестках, самых причудливых сочетаний, — шести, семи, восьми дорог.

Остававшиеся пятьдесят километров ехали почти три часа. Пришлось поменять колесо, прорезанное сбоку неудачно подвернувшимся острым, достойным стать наконечником титанического копья, обломком камня. Ничего страшного — в экспедиции, наученный горьким опытом Дима, всегда брал два запасных колеса и латки с клеем. Сказал, что при горе и на соплях, хоть как-то, а доковылять до цивилизации можно.

На юго-восточный берег Лешозера, покрытый крупным кварцевым песком и отдельными разноцветными валунами, выехали в полдень. Погода радовала солнцем, теплом и отсутствием ветра. Черная вода поблескивала зеркалом полного штиля, и противоположный берег озера просматривался отчетливо, не смотря на то, что мы находились в самой широкой его части.

Скала на доступном берегу отсутствовала.

Я, честно сказать, не очень верил своему сну. Подсознание любит всякие символы, и нельзя все воспринимать буквально, особенно памятуя Фрейда, — он бы точно увязал фаллизм скалы с моей нереализованной сексуальностью, а утопленное золото, с утраченными сокровищами матримониальных отношений. Мои увлечения, назвал бы трансформацией либидозной энергии, в энергию поиска, а занятия экстремальными видами спорта, обозвал бы сублимацией, что есть то же самое, только в профиль. Но надежда на правдивость сна, особенно подогреваемая последними событиями, подсказывала — не прав ты, дедушка, не прав!

На этой оптимистичной ноте, я достал из багажника надувную лодку с компрессором, и принялся наполнять ее воздухом. Выносливый и неприхотливый «Вихрь-5Д», на пять дизельных лошадок, тихонько тарахтел на транце кормы, мы же с Димой, лениво переговариваясь, всматривались в проплывающий мимо берег. Решительно ничего, напоминающего виденного во сне, мне не встретилось и мы, пройдя мимо устья, впадавшей на юго-западе Тонды, решили, пока есть время, перебраться на соседнее озеро, в четырех километрах севернее. По-моему, оно называлось Малое Лешозеро.

Снова тихонько тарахтит мотор, мы вглядываемся в берега и жуем бутерброды. Озеро поменьше, с вытекающей на юге речушкой, в общем, тоже облом. Высадились на берег. Дима остался собирать дрова и разжигать костер, а я взял две удочки и пластиковую коробочку, купленных еще дома, уже вялых червяков. Решил посвятить оставшийся час-полтора до темноты, рыбалке.

Окунь клевал хорошо и бойко. Попались пяток плотвичек. Все — мелочь. Я вспомнил, как отец ловил большого окуня на живца и, размотав вторую удочку, до которой пока не доходили руки, настроил ее и забросил крючок с плотвичкой в воду за другой борт.

Занятый вытаскиванием мелочевки, я не сразу заметил, отсутствие поплавка на второй удочке и спохватился только тогда, когда она уже согнулась практически в бублик и начала страдальчески потрескивать. Удочка — это не спиннинг, и дергание, воспринимаемое на нем, как трепыхание, на удочке кажется борьбой, по меньшей мере, с акулой. Дрожащими руками я боролся с чем-то на той стороне лески, боясь сделать резкое движение, позволить выскочить ему в свечке из воды, и не дай бог из-за этого упустить добычу. Минут через двадцать, с той стороны устали бороться, и я начал осторожно вываживать добычу. Подсаки с собой не взял, совершенно не рассчитывал на крупняк. Единственной доступной снастью оказалось пластмассовое ведро, наполовину наполненное мелочью и водой. Пришлось всю ее выплеснуть за борт. Опустив ведро в воду, я медленно подводил рыбину к нему, аккуратно отводя удочку назад до тех пор, пока не смог подсунуть его под рыбу и быстро — плавно вытащить в лодку. На том конце лески оказался огромный по моим понятиям окунь: почти круглый, горбатый и пузатый, сантиметров сорок пять в длину и весом под три килограмма. Такого гиганта я не видел никогда, и факт поимки его на простую удочку, можно было считать необыкновенным чудом!

Огласив округу ликующим воплем, я не стал отцеплять добычу, решив сделать это на берегу. Просто сложил удочки, осмотрел воду вокруг — вся выпущенная мелочевка успешно скрылась в глубине, и погреб к берегу, где, обещая уютное тепло и вкусный ужин, манил всполохами пламени, небольшой костерок.

Уха удалась на славу. Дима сделал ее по своему рецепту, с кусочком сала, пшенной крупой, зеленью, неизвестно откуда им взятой, ста граммами водки и, обязательным обиженным шипением затухающей в кипящей воде головней. Получилось непередаваемо вкусно.

Этой ночью мне снились кошмары. Краткие отрывки, перехватывающие дыхание и леденящие сердце ужасом. Я то падал вниз с обрыва песчаного карьера, то бежал по лестницам разрушенного завода, давил каких-то глистов, клубками свивавшихся на полу у распоротого брюха их матки, долго, бесконечно долго безуспешно дергал кольцо парашюта и… Наконец-то проснулся, мокрый от пота и совершенно разбитый. Дима сочувственно смотрел на меня.

— Да, не надо было на ночь обжираться! Я тоже полночи промучился, пришлось часок погулять, только потом отпустило. Опять приснилось?

— Нет, фигня всякая, кошмары.

— Ладно, светает уже. Будем собираться на следующее озеро. Тут недалеко, пара километров. Завтракать будешь? — и, видя выражение моей физиономии, заржал.

— Смейся, смейся, нехороший человек! Вот выпадут у тебя зубки, не буду я тебе мясо жевать! — пригрозил я. — Пойдем, весельчак!

Третье озеро названия не имело, по крайней мере, ни в картах, ни в навигаторе оно не упоминалось. Просто безымянное озеро, каких тут тысячи. Дорога пропала как таковая, и мы медленно лавировали, рискуя провалиться колесом в один из многочисленных провалов между разнокалиберных камней, покрытых предательским ковром мха. Подъезда к берегу найти так и не получилось. Мы оставили машину на небольшой полянке среди валунов, предварительно развернувшись задом к озеру, чтобы удобнее было выгружать багаж. С собою взяли только бутылку питьевой воды и лодку с веслами — озеро ожидалось небольшим, и мы рассчитывали, на веслах выплыть на середину и спокойно рассмотреть недалекие берега. Битые полчаса мы пробирались непроходимыми буреломами, обходя завалы камней, пока, наконец впереди не забрезжил серый просвет в густом подлеске и не показалась вода, искрящаяся темной, размытой сепией желтизной янтаря, в лучах поднимающегося из-за корабельных сосен правого берега, Солнца.

Лодка не понадобилась. Мы выбрались из зарослей прямо у небольшого пляжа, обнимающего узкой полоской песка уютный заливчик, на левой стороне которого, выдаваясь на пятнадцать метров в озеро, высилась до боли знакомая серая скала.

— Она? — спросил Дима, опуская на песок баул с лодкой.

— Она! — выдохнул я, не веря своим глазам.

Предстояло возвращаться к машине за аквалангами, гидрокостюмами, фонарями и прочим снаряжением, без которого лезть в воду бессмысленно. Если там, под скалой, что-то есть, доставать его придется долго и утомительно. Кожаные мешки давно уже сгнили, и в лучшем случае сокровища лежат горкой в слое ила, или под ним. Главное, чтобы за прошедшие века не произошло обрушения скалы в том месте, где они лежат, иначе не видать нам золота, как своих ушей. В машине же, находился и компрессор для заправки баллонов, — придется периодически таскать их туда-сюда, но тут уж ничего не поделаешь. Как же, все-таки не удобно, что нет подъезда к берегу!

Лодку мы оставили на пляже, совершенно за нее не опасаясь, ни одного человека за последние дни мы не встретили, и окрыленные радужными надеждами полетели за снаряжением.

Вода, хоть и более светлая, чем в предыдущих двух озерах, с трудом пробивалась солнечным светом и оставляла на теле неприятное ощущение прилипания. Видимо, перед тем как попасть в озеро, она проходит сквозь торфяные болота, приобретая эту липкость, сопровождаемую едва заметным тухлым запашком. А под скалой, без фонарей делать вообще оказалось нечего, да и те мало помогали видеть сквозь поднятую взвесь ила и длинные водоросли. Под водой, у карниза, начинающегося у самого среза, оказался большой карман, пол которого находился на четырехметровой глубине. Углубление на пять метров уходило внутрь скалы, а буквально в метре от входа в него, многообещающе бугрились на дне горки ила.

Все-таки мы нашли легендарные сокровища Юмаллы!

До самого вечера ныряли, набивая мелкоячеистые сетки всем, что попадалось под руку. Нашли и «Золотую чашу». В легендах оказалось больше преувеличений и домыслов, чем заслуживала эта невзрачная посуда. Не чаша, а какой-то потускневший, совсем не похожий на золото, мини-тазик. Без орнамента, без барельефной выпуклости. Мятый золотой кривобокий таз, для мытья детских ног. Примерно такой же, только побольше, жестяной и с ручками, у нас дома в кладовке валялся. В моем недалеком детстве.

Более объемные находки — топоры, с окаменевшими рукоятями, мечи, кинжалы, пару мореных щитов с заросшей зеленью медной окантовкой, складывали отдельно, снаружи пещеры, в одном месте. Поднимем позже. Замутили воду основательно и около двух пополудни сделали перерыв на обед, чтобы дать возможность илу немного осесть, да и баллоны нуждались в очередной заправке. Находки раскладывали в предусмотрительно захваченные Димой высокопрочные пластиковые мешки. Их уже набралось три штуки, которые тоже необходимо оттащить в машину.