фамилий. Не забудь моих слов, потому что, если недоволь¬ ство Совета падет на кого-либо из твоего племени, это мо¬ жет вылиться в большую неприятность для всех вас. Не попадались ли тебе за последнее время другие драгоцен¬ ности, кроме этого кольца неаполитанца? — Ничего интересного, кроме того, что обычно остав¬ ляют в залог, благороднейший синьор. — Посмотри на это, — продолжал синьор Градениго и, порывшись в потайном ящике, вынул оттуда клочок бу¬ маги, к которому был прилеплен кусочек воска. — Не мо¬ жешь ли ты догадаться по оттиску, кому принадлежит печать? Ювелир взял бумагу и поднес ее к свету; его горящие глаза тщательно изучали оттиск. — Это выше мудрости сына Давида! — сказал он по¬ сле долгого и, очевидно, бесплодного осмотра. — Здесь не что иное, как причудливая эмблема галантности, какие любят употреблять легкомысленные кавалеры Венеции, когда хотят обольстить слабый пол прекрасными словами и соблазнительными приманками. — Это сердце, пронзенное стрелой амура, и девиз: «Думай о сердце, пронзенном любовью». — И ничего больше, если мои глаза еще служат мне. Я не склонен думать, синьор, что за этими словами скры¬ вается какой-либо иной тайный смысл! — Может быть. Тебе не приходилось продавать дра¬ гоценности с этой эмблемой? — Праведный Самуил! Мы сбываем их ежедневно, продаем христианам обоих полов и всех возрастов. Я не знаю эмблемы более распространенной, и, выходит, что этот пустяк хорошо служит своей цели. — Тот, кто воспользовался им, поступил достаточно хитро, скрыв свои тайные мысли под такой обычной мас¬ кой! Я бы дал сто цехинов в награду тому, кто сумел бы выследить владельца этой печати. Осия уже хотел было вернуть оттиск и сказать, что он не в силах определить владельца печати, но, услышав по¬ следние слова синьора Градениго, сразу изменил свое на¬ мерение. Через мгновение глаза его вооружились увели¬ чительными стеклами, равными по силе микроскопу, и бумага с оттиском снова была поднесена к лампе. — Я продал не очень ценный сердолик с такой эмбле¬ мой жене императорского посла, но, думая, что в этой по¬ 82

купке нет ничего, кроме женской прихоти, я не пометил камень. Один господин торговал у меня аметист с такой же надписью, но и этот я тоже не пометил... Ха! А ведь здесь, на оттиске, осталась отметинка, которая, очевидно, была сделана моей рукой!.. — Неужели ты нашел примету? О какой пометке ты говоришь? — Ни о чем более, благородный сенатор, как о пят¬ нышке на букве, которое не привлекло бы внимания лег¬ коверной дамы. — И кому же ты продал эту печать? Осия колебался, боясь испортить дело и потерять обе¬ щанную награду, назвав имя владельца печати слишком быстро. — Если это так важно, синьор, — сказал он нако¬ нец, — то мне придется заглянуть в свои книги. В таком серьезном деле сенат не должен быть введен в заблу¬ ждение. — Ты прав! Дело действительно серьезное, и награ¬ да — доказательство того, как высоко мы ценим эту услугу. — Вы что-то говорили, благороднейший синьор, о ста цехинах, но, когда дело касается блага Венеции, такие пустяки меня не интересуют. — Сто цехинов — это обещанная мною сумма. — Я продал кольцо с печатью, на которой был тот же девиз., женщине, служащей у самого высокого лица из свиты папского нунция 1. Но эта печать не может быть от¬ туда, так как женщина ее положения... — Ты уверен? — с живостью перебил его синьор Гра- дениго. Осия внимательно посмотрел на своего собеседника и, поняв по выражению его лица, что такой оборот дела вполне подходит, поспешно ответил: — Так же верно, как то, что я живу по закону Мои¬ сееву! Безделушка долго валялась у меня, и я отдал ее за ничтожную цену. — Ну что ж, цехины твои! Эта тайна разгадана до конца. Иди, ты получишь свою награду и, если найдешь какие-нибудь подробности в своих секретных книгах, без 1 Папский нунций — дипломатический представитель римского папы, в ранге посла. 4* 83

промедления сообщи об этом мне. Ну, ступай, добрый Осия, и будь внимателен, как всегда. Я устал от постоян¬ ных размышлений. Ювелир, в восторге от своих успехов, удалился с хит¬ рым и алчным видом через ту же дверь, в которую вошел. Теперь как будто приемы этого вечера были окончены. Синьор Градениго тщательно осмотрел замки на несколь¬ ких потайных ящиках своего шкафа, потушил лампы, вы¬ шел и запер все двери. Некоторое время, однако, он еще шагал из угла в угол в одной из главных приемных ком¬ нат своего дома, пока не наступил привычный час от¬ дыха, и дворец заперли на ночь. Читатель, вероятно, уже составил себе некоторое пред¬ ставление о характере человека, который играл главную роль в описанных сценах. Синьор Градениго родился с теми же зачатками доброты и чуткости, как и все другие люди, но случай и воспитание, полученное в этой пропи¬ танной ложью республике, превратили его в человека из¬ воротливого и хитрого. Венеция казалась ему свободным государством, поскольку он сам широко пользовался пре¬ имуществами ее общественного строя; и, хотя он был дальновиден и практичен в повседневной жизни, во всем, что касалось политической жизни страны, проявлял ред¬ костную тупость и беспринципность. Он красноречиво разглагольствовал о честности и добродетели, о религии и правах личности, но, когда приходило время действовать, все эти понятия сводились у него к личным интересам так же неизменно, как неизменна сила земного притяже¬ ния. Как венецианец, он был одинаково против господ¬ ства одного человека или господства большинства; в отно¬ шении первого он был яростным республиканцем, а в от¬ ношении последнего был приверженцем того софизма, ко¬ торый провозглашает, что господство большинства — принцип многих тиранов. Короче говоря, он был аристо¬ кратом; и ни один человек не убеждал себя более стара¬ тельно и успешно в незыблемости всех догм, которые были благоприятны его касте, чем это делал синьор Гра¬ дениго. Он был могущественным поборником законных прав, ибо это было выгодно ему самому; он живо интере¬ совался новшествами в обычаях и превратностями в исто¬ риях старинных семейств, так как предпочитал действо¬ вать согласно не принципам, а своим склонностям. И он всегда умел защищать свои взгляды, приводя аналогии из 84

библии. Он утверждал, что раз сам бог учредил такой по¬ рядок в мироздании, что ангелы на небе превратились в людей на земле, то можно без опаски следовать этой бес¬ предельной мудрости, и такая философия, видимо, удовле¬ творяла его. Основы его теории были непоколебимы, хотя применение ее было огромной ошибкой, ибо невозможно представить себе, что какое-либо подобие природы может пытаться вытеснить самое природу. Глава VII Луна зашла. Не видно ничего. Лишь слабая лампада Мадонну освещает. Роджерс, «Италия» К тому времени, когда окончились тайные аудиенции во дворце Градениго, веселье на площади Святого Марка начало заметно спадать. В кафе оставались лишь группы людей, для которых мимолетные шутки и беззаботный смех на площади не составляли веселья; у них было до¬ статочно денег, чтобы веселиться иначе. А те, кому при¬ шлось вернуться к заботам о завтрашнем дне, толпами направились к своим бедным жилищам и жестким по¬ душкам. Однако один из этих бедняков не ушел; он стоял там, где сходились две площади, так неподвижно, словно его босые ноги приросли к камню. Это был Антонио. Луна освещала мускулистую фигуру и загорелое лицо рыбака. Темные глаза его тревожно и сурово глядели на озаренный луной небосвод, словно рыбак стремился про¬ никнуть взглядом в другой мир в поисках спокойствия, которого не знал на земле. На его обветренном лице за¬ стыло страдание, но это было страдание человека, чьи чувства уже притупились, ибо он привык к доле низшего и слабого. Тому, кто считает жизнь и людей лучше, чем они есть на самом деле, он показался бы трогательным примером благородной натуры, страдающей гордо и при¬ выкшей страдать; и в то же время тому, кто принимает преходящие общественные порядки как законы, данные свыше, он бы представился натурой упрямой, недоволь- 85

пой и непокорной, справедливо подавленной властной рукой. Из груди старика вырвался глубокий вздох. Он при¬ гладил поредевшие от времени волосы, поднял с мостовой свою шапку и собрался уходить. — Поздненько ты сегодня не ложишься спать, Анто¬ нио, — сказал вдруг кто-то совсем рядом. — Должно быть, ты по хорошей цене продал свою рыбу или ее было очень много? Иначе человек твоего ремесла не может позволить себе в этот час прохлаждаться на площади! Ты слышал? Часы пробили пятый час ночи. Рыбак повернул голову и безучастно взглянул на чело¬ века в маске, не выражая ни любопытства, ни волне¬ ния. — Ну, раз ты меня знаешь, — ответил он, — значит, ты знаешь и то, что, покинув площадь, я приду в опу¬ стевший дом. Если ты меня хорошо знаешь, ты должен так же хорошо знать и мои несчастья. — Кто же обидел тебя, достойный рыбак, что ты осмеливаешься так храбро говорить о своих несчастьях под самыми окнами дожа? — Республика. — Святому Марку так отвечать безрассудно. Если бы ты сказал это погромче, мог бы зарычать вон тот лев. Но в чем же ты обвиняешь республику? — Проводи меня к тем, кто послал тебя, и я все ска¬ жу прямо им, без посредников. Я готов рассказать о сво¬ их горестях самому дожу, сидящему на троне, потому что мне, старику, уже не страшен его гнев. — Ты думаешь, меня послали к тебе как доносчика? — Тебе лучше знать свое поручение. Человек снял маску и повернул голову так, что луна осветила его лицо. — Якопо! — воскликнул рыбак, вглядываясь в выра¬ зительное лицо браво. — Человек твоего ремесла не мо¬ жет иметь поручения ко мне. Даже при лунном свете было заметно, как краска за¬ лила лицо браво; но больше он ничем не выдал своих чувств. — Ты ошибаешься. У меня есть к тебе дело. — Разве сенат считает, что рыбак из лагун достаточ¬ но важная персона, чтобы удостоиться удара кинжалом? .Тогда выполняй свою работу! — сказал Антонио, взгля¬ 86