нув на свою обнаженную загорелую грудь. — Ничто на помешает тебе! — Ты несправедлив ко мне, Антонио. У сената нет такого намерения. Но я слышал, что у тебя есть причины для недовольства и что ты не боишься открыто говорить и на островах“ и на Лидо о таких делах, которые патри¬ ции предпочитают скрывать от бедняков. Я пришел как друг, и вовсе не для того, чтобы вредить тебе, а чтобы предостеречь тебя от последствий таких неразумных по¬ ступков. — Тебя послали сказать мне об этом? — Старик, годы должны были бы научить тебя при¬ держивать язык. Какая тебе польза от напрасных жалоб на республику и что, кроме зла, могут эти жалобы при¬ нести тебе самому и ребенку, которого ты так любишь? — Я не знаю... но, когда болит сердце, язык не может молчать. Они отняли у меня моего мальчика, и у меня не осталось ничего дорогого в жизни. И мне не страшны их угрозы, потому что жить мне все равно осталось недолго. — Ты должен усмирить свое горе разумом! Синьор Градениго давно уже дружески относится к тебе — я слы^ шал, твоя мать была его кормилицей. Попытайся же упро¬ сить его, вместо того чтобы злить республику жалобами. Антонио задумчиво смотрел на своего собеседника, но, когда тот умолк, он печально покачал головой, словно вы¬ ражая этим, что от сенатора помощи ждать нечего. — Я сказал ему все, что только может сказать чело¬ век, рожденный и вскормленный на лагунах. Он сенатор, Якопо, и не понимает страданий, каких не испытывает сам. — Ты неправ, старик, и не Должен обвинять в чер¬ ствости человека, рожденного в богатстве, только за то, что он не испытал бедности, от которой ты и сам бы от¬ казался, будь это в твоих силах. У тебя есть гондола и сети; с твоим здоровьем и умением ты счастливее, чем он, у которого ничего этого нет... Разве ты забросил бы свое искусство и разделил свой' скудный доход с нищим у храма Святого Марка, чтобы оба вы стали одинаково бо¬ гаты? — Возможно, ты и прав, говоря о нашем труде и до¬ ходах, но что касается наших детей — здесь мы равны. Я не вижу причин, почему сын патриция может разгули¬ вать на свободе, в то время как мой мальчик должен идти 87

на верную гибель. Или сенаторам мало их власти и бо¬ гатства и им нужно еще лишить меня внука? — Но ты ведь знаешь, Антонио, что государству нуж¬ ны защитники, и, если бы офицеры стали искать храбрых моряков во дворцах, подумай сам, смогли бы они найти там для флота тех, кто принес бы славу Крылатому Льву в трудный час? Твоя старческая рука еще сильна и ноги устойчивы в любую качку на море; вот они и ищут та¬ ких, как ты, привыкших с детства к морю. — Ты мог бы добавить, что моя старческая грудь покрыта рубцами. Тебя еще не было на свете, Якопо, ко¬ гда я пошел сражаться с нехристями, и кровь моя лилась, как вода, во славу отечества. Но они забыли об этом, а в храмах на мраморе высечены имена знатных господ, ко¬ торые вернулись с той же самой войны без единой цара¬ пины. — Все это я слышал от отца, — печально ответил браво изменившимся голосом. — Он тоже пролил кровь, защи¬ щая республику, и это тоже забыто. Рыбак огляделся вокруг и, заметив, что несколько че¬ ловек неподалеку о чем-то разговаривают между собой, сделал знак своему собеседнику следовать за ним и на¬ правился в сторону причалов. — Твой отец, — сказал он, когда они медленно пошли рядом, — был моим товарищем й другом. Я стар, Якопо, и беден, дни мои прошли в труде на лагунах, а ночами я набирался сил для завтрашних трудов. Но мне горько было услышать, что сын того, кого я очень любил и с кем так часто делил радость и горе в.ясный день и в нена¬ стье, выбрал себе такое занятие в жизни, если, конечно, молва не лжет. Золото, которое платят за кровь, никогда не приносит счастья ни тому, кто платит, ни тому, кто его получает. Браво не проронил ни слова, но рыбак, который в дру¬ гое время и в другом расположении духа отшатнулся бы от него, как от прокаженного, грустно взглянул на своего спутника и увидел, что мускулы его лица вздрагивают, а щеки покрыла бледность, которая при лунном свете де¬ лала его похожим на привидение. — Ты позволил нужде ввергнуть себя в смертный грех, Якопо, но ведь никогда не поздно воззвать к святым за помощью и не касаться больше кинжала. Не очень-то лестно человеку слыть твоим другом в Венеции, но друг 88

твоего отца не отвернется от того, кто раскаивается. Оставь свой кинжал и иди со мной в лагуны. Ты найдешь там труд менее обременительный, чем преступление, и хотя ты никогда не смог бы заменить мне мальчика, ко¬ торого у меня отняли, — он ведь был невинен как ягне¬ нок, — все же ты останешься для меня сыном моего ста¬ рого друга и человеком с истерзанной душой. Пойдем со мной в лагуны: такого бедняка, как я, уже невозможно презирать более, даже если я стану твоим другом. — Что же говорят про меня люди, если даже ты та¬ кого мнения обо мне? — спросил Якопо глухим, срыва¬ ющимся голосом. — Ах, если бы все, что они говорят, оказалось неправ¬ дой! Но почти каждое убийство в Венеции связывают с твоим именем. — Почему же власти допускают, чтобы такой человек мог открыто плавать по каналам или свободно разгули¬ вать по площади Святого Марка? •— Мы никогда не знаем, как поступит сенат. Одни говорят, что твое время еще не пришло, а другие считают, что ты слишком силен, чтобы судить тебя. — Ты, видно, одинакового мнения и о правосудии и об инквизиции. Но, если я пойду с тобой сегодня, ты обе¬ щаешь мне быть более осторожным в разговорах с рыба¬ ками на Лидо и на островах? — Когда на сердце лежит тяжесть, язык старается хоть как-то облегчить ее. Я бы сделал все, чтобы заста¬ вить сына моего друга свернуть со страшного пути, но забыть о своем горе не могу. Ты привык иметь дело с патрициями, Якопо, скажи мне, может ли человек в оде¬ жде рыбака и с потемневшим от солнца лицом прийти к дожу к поговорить с ним? ~ С виду справедливости в Венеции хоть отбавляй, все дело в ее сущности. Я уверен, что тебя выслушают. — Тогда я останусь здесь, на камнях этой площади, и буду ждать того часа, когда дож поедет завтра на тор¬ жество, и попытаюсь склонить его сердце к милости. Он стар, как и я, и он пролил кровь за республику, так же как и я, а что самое главное — он тоже отец. — Но ведь и синьор Градениго тоже отец. — Ты сомневаешься в его сочувствии? — Что ж, попытка — не пытка. Дож Венеции выслу¬ шает просьбу от самого низшего из ее граждан. Я ду¬ 89

маю, — добавил Якопо едва слышно, — он выслушал бы даже меня. — Хоть я и не смогу выразить свою мольбу так, как положено говорить с великим принцем, но зато он услы¬ шит правду от несчастного человека. Они называют его избранником государства, а такой человек должен охотно прислушиваться к справедливый просьбам. Да, Якопо, пусть это жесткая постель, — продолжал рыбак, устраи¬ ваясь у подножия колонны святого Теодора,— но ведь я спал и на худшей и более холодной, а причин для этого у меня было меньше... Доброй ночи! Старик скрестил руки на своей обнаженной груди, ове¬ ваемой морским ветром, а браво еще с минуту постоял ря¬ дом с ним, но, когда он понял, что Антонио хочет остаться один, он ушел, предоставив рыбака самому себе. Ночь была уже на исходе, и на площадях осталось мало гуляк. Якопо взглянул на часы и, внимательно огля¬ дев площадь, направился к причалу. Глубокая тишина царила над всем заливом; у при¬ чалов, как обычно, стояли гондолы. Вода слегка потем¬ нела от налетавшего ветерка, который скорее гладил, чем шевелил ее поверхность; ни одного всплеска весла не слышно было среди леса мачт между Пьяцеттой и Джу- деккой. Браво мгновение колебался, но вот, окинув взгля¬ дом площадь, он снова надел маску, отвязал одну из ло¬ док и вскоре уже скользил прочь от причала, к середине гавани. — Кто идет? — спросил человек с борта фелукки, ко¬ торая стояла на якоре несколько поодаль от других судов. — Тот, кого ждут, — последовал ответ. — Родриго? — Он самый. — Ты опоздал, — сказал моряк из Калабрии, когда Якопо ступил на нижнюю палубу «Прекрасной соррен- тинки». — Мои люди давно уже спят, а мне за это время три раза успело присниться кораблекрушение и два¬ жды — ужасающий сирокко. — Значит, у тебя было больше времени, чтобы наду¬ вать таможенников. Как фелукка — готова к работе? — Что касается таможенников, то в этом жадном го¬ роде много не заработаешь. Вся прибыль достается сена¬ торам и их друзьям, а мы на своих судах слишком много