семерку молодцов, как мои сыновья! Чтоб они, когда надо, могли так же быстро расчистить в лесу поляну под пашню, хоть, может, мне и не к лицу самой о том гово¬ рить. Или найдите вы мне землепашца, который бы лучше, чем мой муж, умел пройти пшеничное поле во главе жнецов, оставляя за собой самое чистое жнивье. Как отец, он щедрей иного лорда: его сыновьям довольно назвать место, где они хотели бы обосноваться, и он тот¬ час отводит им во владение целое поместье — и безо всяких купчих и расписок. Заключив так свою речь, жена скваттера рассмеялась хриплым язвительным смехом, и за ним, точно эхо, раз¬ дался смешок маленьких подражательниц, которых она учила жить той же беззаконной и необеспеченной жизнью, какой жила сама. Полная опасностей, эта жизнь имела, однако, свою особую прелесть. — Эгей! Истер! — донесся с равнины внизу знакомый окрик.— Ты что там, празднуешь лентяя, пока мы рыщем для тебя за дичью и буйволятиной? Сходи вниз, сходи, старушка, со всеми птенцами и помоги нам притащить провизию. Что, обрадовалась, старая? Сходи Iе, сходите вниз, мальчики сейчас подойдут, так что работы тут хватит на вас на всех! Ишмаэл мог бы доставить своим легким вдвое меньше труда, и все-таки его услышали бы. Едва окликнул он по имени жену, как девочки, сидевшие вокруг нее на кор¬ точках, вскочили все, как одна, и, сбивая друг дружку с ног, кинулись в необузданном нетерпении вниз по опас¬ ному проходу в скалах. За ватагой девочек более умерен¬ ным шагом следовала Эстер. И даже Эллен не нашла нужным, хотя бы из благоразумия, остаться наверху. Итак, вскоре они все до одной собрались на открытой равнине у подножия цитадели. Здесь они увидели скваттера, пошатывающегося под тяжестью превосходной оленьей туши, и при нем двух или трех младших его сыновей. Почти сейчас же показался и Эбирам; а несколько минут спустя подошли и прочие охотники — кто по двое, кто в одиночку, но каждый с тро¬ феями своей охотничьей доблести. — Равнина чиста от краснокожих — во всяком случае, на этот вечер,—сказал Ишмаэл, когда сумятица встречи немного улеглась.— Я своими ногами исходил но прерии много долгих миль — а уж я ли не знаток в следах индей¬ 127

ского мокасина! Так что, хозяйка, зажарь нам по куску дичины, и можно будет поспать после трудового дня. — Я не присягнул бы, что поблизости нет дикарей,— сказал Эбирам.— Я тоже кое-как умею распознать след краснокожего; у меня ослабли глаза, но я готов по¬ клясться, что неподалеку затаились индейцы. Подождем, пока не подойдет и Эйза. Он проходил в том месте, где я как будто нашел следы, а мальчик тоже знает толк в этом деле. — Да, мальчик во многом знает толк, даже слишком во многом,— угрюмо ответил Ишмаэл.— Было бы лучше для пего, когда бы он думал, что знает не так уж много! Но что нам тревожиться, Истер! Пусть все племена этих сиу, сколько их есть к западу от Большой реки, собе¬ рутся в миле от нас! Не так-то просто им будет залезть на эту скалу, когда ее обороняют десять смелых мужчин. — Уж скажи двенадцать, Ишмаэл! Скажи прямо — двенадцать! — крикнула его сварливая подруга.— Если уж ты причислил к мужчинам своего друга-приятеля, ловца мотыльков п букашек, то меня посчитай за двоих. Дайте мне в руки мушкет или дробовик, и я не уступлю ему в стрельбе. А уж в храбрости... Годовалый телок, которого у нас угнали ворюги тетоны, был среди нас самым пер¬ вым трусом, а вторым после него — твой пустомеля док¬ тор. Эх, Ишмаэл! Ты редко когда идешь на торговые сделки и еще ни разу не был в барыше. А уж самое твое убыточное приобретение, скажу я,— этот человек! Подумай только! Когда я ему пожаловалась на боль в ноге, он мне присоветовал наложить припарку на рот! — Очень жаль, Истер,— спокойно ответил муж,— что ты не наложила: от этого, верно, был бы прок. Вот что, мальчики! Если индейцы и впрямь неподалеку, как думает Эбирам, то нам, чего доброго, придется залезть на скалу, бросив тут свой ужин. Так что унесем-ка скорее дичь, а о том, хорош наш доктор или плох, поговорим, когда у нас не будет другого дела. Спорить никто не стал, и через несколько минут вся семья перебралась с открытого места наверх, где она была в относительной безопасности. Здесь Эстер принялась за стряпню, с равным усердием трудясь и бранясь, пока не поспел у нее ужин; тут она кликнула мужа к костру тем зычным голосом, каким муэдзин призывает правовер¬ ных к молитве. 128

Когда каждый занял свое привычное и установленное место вокруг дымящегося блюда, скваттер, подавая при¬ мер другим, облюбовал и принялся отрезать для себя кусок превосходной оленины, приготовленной не хуже, чем тот бизоний горб, ибо и здесь искусная стряпуха по¬ старалась пе скрыть, а усилить естественные особенности дичи. Художник охотно избрал бы этот момент, если бы задумал перенести на холст эту дикую и своеобразную сцепу. Читатель, конечно, помнит, что своим убежищем Ишмаэл избрал одинокую скалу, высокую, иззубренную и почти неприступную. Яркий костер, разложенный посреди площадки на ее вершине, с тесной группой, деловито рас¬ положи ынейея вокруг него, придавал ей вид как бы вы¬ сокого маяка, воздвигнутого среди пустынных степей чтобы светить скитающимся в их просторе искателям при¬ ключений. Отсветы пламени перебрасывались с одного загорелого лица на другое; и каждое было отмечено своим особенным выражением; от невинной простоты па личиках детей со странной примесью дикости (оттенок, приданный полува рва рекой жизнью) до тупой и недвиж¬ ной апатии, лежавшей на лице скваттера, когда он не был возбужден. Минутами порыв ветра налетал на догорав¬ ший костер; и, когда выше вскидывалось пламя, в его свете была видна одипокая палатка, как будто повисшая в воздухе где-то выше в полумгле. А вокруг все ушло, как всегда в этот час, в непроницаемую толщу тьмы. — Не пойму, с чего это Эйза вздумал бродить один в такую пору! — сердито сказала Эстер.— Когда отужи¬ наем и приберемся, тут он явится, голодный, как медведь после зимней спячки, и заревет, чтобы его накормили. У него желудок, как самые точные часы в Кентукки: день ли, ночь ли, всегда без ошибки укажет время, и за¬ водить не надо. Наш Эйза умеет налечь на еду, особенно как малость поработает и проголодается! Ишмаэл строго обвел глазами круг своих примолкших сыновей, точно хотел проверить, осмелпгся ли кто из них что-нибудь сказать в защиту отсутствующего бунтаря. Но сейчас, когда не было ничего, что могло пересилить их обычную вялость, ни одип из них не пожелал превозмочь свою лень, чтобы вступиться за мятежного брата. Зато Эбирам, который после примирения все время проявлял — то ли искренне, то ли притворно — великодушную заботу 129

о своем недавнем противнике, счел нужным и сейчас выразить беспокойство, не разделяемое другими. — Хорошо, если мальчик не натолкнулся на тето- иов! — пробурчал он.— Эйза в нашем отряде чуть ли не самый стойкий —он и смел и силен; мне будет очень жаль, если он попался в лапы краснокожих дьяволов. — Сам не попадись, Эбирам! Да придержи язык, если он у тебя только на то и годен, чтобы пугать женщину и ее суматошных девчонок. Смотри, какого ты страху на¬ гнал на Эллен Уэйд: она совсем белая! Уж не на индей¬ цев ли она сегодня загляделась, когда мне пришлось пого¬ ворить с ней при помощи ружья, потому что мои слова не доходили до ее ушей? Как это вышло, Нел? Ты нам так и не объяснила, с чего ты вдруг оглохла. Щеки Эллен изменили свой цвет так же внезапно, как раздался тот выстрел, о котором скваттер папомнил сей¬ час. Жгучего жара хватило на все лицо, даже на шею лег его отсвет, нежно ее зарумянив. Девушка в смущении понурила голову, но не нашла нужным ответить. Лень ли было Ишмаэлу продолжать допрос или ему показалось достаточно и сказанных колких слов, но он поднялся на ноги и, погяиувшись всем грузным телом, как раскормленный бык, объявил, что намерен лечь. В семействе, где каждый жил только ради еды и сна, такое намерение не могло не встретить того же одобре¬ ния и у остальных. Один за другим все разбрелись по своим незатейливым спальням; через несколько минут Эстер, уже успевшая отругать перед сном детвору, оста¬ лась, если не считать часового внизу, совсем одна на го¬ лой вершине скалы. Какие бы иные не всегда благородные качества ни раз¬ вила в этой необразованной женщине ее кочевая жизнь, материнское чувство слишком глубоко угнездилось в ее душе, чтобы что-нибудь могло его искоренить. Нрав ее был буен, чтобы не сказать свиреп, и, когда она разой¬ дется, унять ее было нелегко. Но, если она и склонна была иногда злоупотреблять правами, какие ей давало ее цоложение в семье, все же любовь к своим детям, нередко дремавшая, никогда окончательно не угасала в ней. Мать смущало затянувшееся отсутствие Эйзы. Она сидела на камне, со страхом вглядываясь в темную бездну. Но страшно ей было не за себя — она не колеблясь пошла бы одна в ночную степь, однако хлопотливое воображение, 130