не усомнится, кто знает, какова любовь краснокожего к бледнолицым. Но они нас считали и считали, пока не сби¬ лись со счета, а в здравом уме им все же не откажешь. Так что мы еще не обречены; но, боюсь я, для пауни надежды мало! Умолкнув, старик медленно направился к тому, о ком были его последние слова, и остановился невдалеке от столба. Здесь он стоял, храня молчание и с тем выраже¬ нием на лице, с каким приличествовало глядеть на такого славного воина и знаменитого вождя, как его пленный товарищ. Но Твердое Сердце смотрел неотрывно вдаль и, казалось, не думал об окружающем. — Сиу ведут совет о моем брате,— молвил траппер, когда понял, что, только заговорив, привлечет к себе вни¬ мание пауни. Верховный вождь пауни, спокойно улыбаясь, повернул к нему голову и сказал: — Они считают скальпы над вигвамом Твердого Сердца! — Бесспорно, бесспорно! В них закипает злоба, когда они вспоминают, сколько ты сразил тетонов, и для тебя сейчас было бы лучше, если бы ты больше дней провел в охоте на оленя и меньше на тропе войны. Тогда какая- нибудь бездетная мать из их племени могла бы принять тебя к себе взамен своего потерянного сына, и жизнь твоя потекла бы, исполненная мира. — Разве отец мой думает, что воин может умереть? Владыка Жизни не для того открывает руку, чтобы взять назад свои дары. Когда ему нужны его молодые воины, он их зовет, и они уходят к нему. Но краснокожий, на кото¬ рого он однажды дохнул, живет вечно. — Да, эта вера утешительней и смиренней, чем та, которой держится этот бездушный тетон! В Волках есть нечто такое, что открывает для них мое сердце: то же му¬ жество, да, та же честь, что в делаварах. И этот юноша... Удивительно, куда как удивительно!.. И годы его, и взор, и сложение... Они могли бы быть братьями!.. Скажи мне, пауни, ты слышал когда-нибудь в ваших преданиях о мо¬ гущественном народе, что некогда жил на берегах Соле¬ ной Воды, далеко-далеко, у восходящего солнца? — Земля бела от людей того же цвета, что мой отец. — Нет, нет, я говорю сейчас не о бродягах, которые пробираются в страну, чтоб отнять ее у законных владель¬ 296

цев,— я говорю о народе, который красен... был красен —1 и от краски, и по природе,— как ягода на кусте. — Я слыхал, старики говорили, будто какие-то отряды скрывались в лесах под восходящим солнцем, потому что не смели выйти в бой на открытые равнины. — Ваши предания не рассказывают вам о самом вели¬ ком, самом храбром, самом мудром народе краснокожих, на какой дохнул когда-либо Ваконда? Отвечая, Твердое Сердце поднял голову с таким досто¬ инством, с таким величием, что даже узы не могли их принизить: — Может быть, годы ослепили моего отца? Или он видел слишком много сиу и начал думать, что больше нет на земле пауни? — Ах, такова суетность и гордость человеческая! — в разочаровании сказал по-английски старик.— В красно¬ кожем природа так же сильна, как в груди любого белого. Ведь и делавар мнил бы себя куда могущественнее какого- то пауни, как пауни кичится, что он-де из князей земли. И так оно было между французами из Канады и англича¬ нами в красных мундирах, которых король посылал, быва¬ ло, в Штаты, когда Штатов еще не было, а были беспокой¬ ные колонии, вечно подававшие петиции; они, бывало, воюют и воюют меж собой и бахвалятся напропалую по¬ двигами, выдавая их перед миром за. свои собственные доблестные победы; и неизменно обе стороны забывали на¬ звать скромного солдата, которому на деле обязаны были победой и который тогда еще не допускался к большому костру народного совета и не часто слышал о своем по¬ двиге после того, как храбро его совершил. Когда он дал таким образом волю своей дремлющей, но не вовсе угасшей солдатской гордости, помимо его созна¬ ния вовлекшей его в ту самую ошибку, которую он осуж¬ дал, его глаза, засверкавшие на миг отсветом былого пыла, обратили ласково-тревожный взор на обреченного пленника, чье лицо снова приняло выражение холодного спокойствия; и снова казалось, что мыслями пауни унесся вдаль. — Юный воин,— продолжал старик с дрожью в голо¬ се,— я не был никогда ни отцом, ни братом. Ваконда назна¬ чил мне жить в одиночестве. Он никогда не привязывал мое сердце к дому или полю теми ремнями, которые при¬ вязывают людей моего племени к их жилью; будь это 297,

иначе, я не совершил бы таких дальних странствий и не повидал бы так много. Но некогда мне довелось долго про¬ быть среди народа, который жил в упомянутых тобой лесах. Близко узнав этих людей, я полюбил в них честь и старался перенять их мужество. Владыка Жизни в каждого из нас, пауни, вложил сочувствие к человеку. Я не был никогда отцом, но я знаю, что такое отцовская любовь. Ты похож на юношу, который был мне дорог, и я даже начал тешиться мыслью, что в твоих жилах течет его кровь. Но так ли это важно? Ты правильный человек, я это вижу по тому, как ты верен слову; а честность — свойство слиш¬ ком редкое, ее не забываешь. Сердце мое тянется к тебе, мой юный друг, и я с радостью сделал бы тебе добро. Пауни выслушал его слова, такие правдивые в их силе и простоте, и в знак благодарности низко склонил голову. Потом, опять подняв темные свои глаза, он устремил их в ширь степей и, казалось, вновь задумался, далекий от заботы о своей судьбе. Зная, какую твердую опору дает воину гордость в тот час, который он считает последним в своей жизни, траппер с тем спокойствием, которому научился в долгом общении с этим замечательным наро¬ дом, смиренно ждал, чтобы юный его товарищ высказал свое желание. Наконец застывший взор пауни словно дрогнул, глаза его засверкали. Он быстро переводил взгляд со старика на горизонт и от горизонта опять на его резкие черты, как будто охваченный вдруг тревогой. — Отец,— отозвался наконец молодой вождь с дове¬ рием и лаской в голосе,— я слышал твои слова. Они вошли в мои уши, и теперь они во мне. У Длинного Ножа с белой головой нет сына; Твердое Сердце из народа пауни молод, но он старший в своей семье. Он нашел кости своего отца на охотничьих полях оседжей и отправил их в поля Доб¬ рых духов. Великий вождь, его отец, несомненно увидел их и узнал то, что есть часть его самого. Но скоро Ваконда призовет нас обоих; тебя, потому что ты видел все, что можно видеть в этой стране, и Твердое Сердце, потому что ему нужен воин, который молод. У пауни не будет времени исполнить перед бледнолицым свой сыновний долг. — Как я ни стар, как ни жалок и слаб против того, чем я был когда-то, я, возможно, доживу, чтобы увидеть, 298

как зайдет над прерией солнце. Ждет ли мой сын, что доживет и он? — Тетоны считают скальпы на моем жилище! — отве¬ тил юный вождь, и в его печальной улыбке загорелся странный отсвет торжества. — И они увидят, что их много — слишком много, чтоб оставить жизнь их владельцу, раз уж он попал в их мстительные руки. Мой сын не женщина и без страха глядит на тропу, которую должен пройти. Ему ничего не нужно шепнуть в уши его народа перед тем, как он сту¬ пит на нее? Эти ноги стары, но они могут еще отнести меня к излучинам Волчьей реки. — Скажи Волкам, что Твердое Сердце завязал на своем вампуме узел на каждого тетона! — сорвалось с губ плен¬ ника с тою страстностью, которая, вдруг прорвавшись, опрокидывает преграду искусственной сдержанности.— Если он хотя бы одного из них встретит на полях Владыки Жизни, его сердце станет сердцем сиу. Ох! Такое чувство было бы опасным спутником для белого человека, готового пуститься в последнее стран¬ ствие!— пробормотал старик по-английски.— Это не то, чему добрые моравские братья учили делаваров, и не то, что так часто проповедуют в своих поселениях белые — хотя, к стыду всей нашей белой расы, сами они плохо сле¬ дуют собственной проповеди!.. Пауни, я люблю тебя, но я христианин, я не могу нести такую весть. — Если мой отец боится, что тетоны услышат его, пусть он тихо шепнет эти слова нашим старикам. — Юный воин, постыдного страха в бледнолицем не больше, чем в краснокожем. Ваконда учит нас любить жизнь, которую он дает; но любить ее надо, как любят мужчины свои охотничьи поля, и своих собак, и своп кара¬ бины, а не безгранично и слепо, как любит мать свое дитя. Когда Владыка Жизни призовет меня, ему не придется дважды выкликать мое имя. Я равно готов отозваться на него и сейчас, и завтра, и во всякий день, какой назначит для того его всемогущая воля. Но что такое воин без своих обычаев? Мои запрещают мне нести такие слова. Величественным кивком вождь показал, что согласен с этим; и уже казалось, что так нежданно пробудившееся доверие сразу и угаснет. Старик, однако, был слишком растроган своими воспоминаниями, долго дремавшими, но неизменно живыми,— не мог он так просто оборвать раз¬ 209