Тоскливое настроение не отпускало меня всю дорогу, пока я медленно ехала вдоль Белмонт, направляясь к себе домой на Расин. Какой-то частью своего мозга я втайне надеялась, что мистер Контрерас и Пеппи еще не ложились и встретят меня, но остальная часть сознания противилась тому, чтобы пожилой человек все время был занят мною. Однако мои тайные надежды, возможно, и спасли мне жизнь.

Я задержалась у входной двери в квартиру мистера Контрераса на первом этаже, опустила на пол записные книжки, чтобы завязать шнурок на кроссовке, но медлила, поджидая, пока мое присутствие разбудит чуткую собаку и у меня появится компания перед сном.

Тишина за дверью означала, что квартира пуста. Пеппи непременно дала бы знать, что почуяла меня, а пожилой человек никогда не оставил бы ее одну снаружи поздним вечером. Я взглянула на лестницу, наивно полагая, что они ждут меня наверху. Неожиданно я подсознательно поняла: что-то не так. Я застыла, пытаясь заставить свой усталый ум соображать. Верхняя площадка была погружена во тьму. Одна лампочка, положим, могла перегореть, но чтобы обе в один вечер — это уж слишком странная случайность. Коридор, однако, был освещен, и это означало, что любого, кто поднимается по ступенькам на третий или четвертый этаж, можно увидеть сверху в пролет лестницы. С самой верхней площадки слабо доносилось какое-то воркование, не похожее на голос мистера Контрераса, беседующего с Пеппи. Одной рукой я подняла кипу записных книжек, другой вытащила оружие и сбросила предохранитель. Затем повернулась лицом к выходу и, пригнувшись, открыла наружную дверь. Я выскользнула в ночь.

Никто не выстрелил в меня. Единственным прохожим на улице был угрюмый молодой человек, который жил в нашем квартале. Он даже не взглянул на меня, когда я торопливо пробежала мимо него, устремляясь на Белмонт. Я не пожелала сесть в свой автомобиль — если кто-то ждет меня еще и снаружи, то он наверняка следит за моим «шеви». Пусть думает, что я все еще мнусь у входа. Если кто-то действительно ждет… исключено, что именно страх и усталость толкнули меня в фантастический мир ночных огней и уличных звуков.

Выйдя на Белмонт, я засунула «смит-и-вессон» за пояс джинсов и взяла такси до дома Лотти. Всего-то миля, не больше, но я была не в состоянии пройти пешком такое расстояние сегодня ночью. Я попросила таксиста подождать, пока не узнаю, появится ли кто-то, чтобы впустить меня в дом. В принятой у нынешних таксистов манере он огрызнулся:

— Вы мне не хозяйка. Я вас подвез, дальше — не моя забота.

— Отлично. — Я спрятала пятерку, которую протянула ему. — Тогда я заплачу вам после того, как узнаю, останусь ли здесь на ночь.

Он стал кричать на меня, но я проигнорировала его недовольство и открыла дверцу. Это разъярило его, и он попытался применить силу: развернувшись на сиденье, он замахнулся на меня. Со всей силой сдерживаемого последние дни отчаяния я хлопнула его по руке стопкой дневников.

— Сука! — зарычал он. — Уходи! Убирайся из моего такси. Мне не нужны твои деньги.

Я соскользнула с заднего сиденья машины и выбралась, а затем искоса следила, пока машина не рванулась с места, резко взвизгнув шинами. Все, что мне было нужно теперь, это чтобы Лотти оказалась дома, а не на срочном вызове, и не спала слишком крепко, чтобы не услышать звонка.

Но боги распорядились, чтобы со мной не случилось несчастья в тот вечер. Через несколько минут, в течение которых мое раздражение нарастало, я услышала ее голос через переговорное устройство.

— Это я — Виктория. Могу я подняться?

Она встретила меня в дверях квартиры, облаченная в ярко-красный халат, похожая на маленького китайского мандарина. Она щурила со сна свои темные глаза.

— Извини, Лотти… прости, что разбудила тебя. Мне пришлось выйти сегодня вечером. Когда я вернулась домой, то мне показалось, что там кто-то поджидает меня.

— Если ты хочешь, чтобы я пошла с тобой и вступила в перестрелку с несколькими грабителями, то я со всей определенностью отвечу «нет», — ехидно сказала Лотти. — Но я рада, что ты все же несколько беспокоишься о своей шкуре, чтобы преследовать их самой.

Я не могла разделить ее веселого настроения:

— Я хочу позвонить в полицию. И не хочу возвращаться на Расин, пока у них есть шанс обследовать местность.

— Очень хорошо, в самом деле, — воскликнула изумленная Лотти. — Начинаю думать, что тебе, может быть, удастся дожить до сорока.

— Премного благодарна, — буркнула я, направляясь к телефону. Не люблю подключать других к решению своих проблем. Но отказаться от помощи только потому, что Лотти источает сарказм, казалось мне безумием.

Бобби Мэллори оказался дома. Как и Лотти, он был настроен поддеть меня по поводу моего обращения за помощью, но стоило только ему получить сведения, как профессионал в нем взял верх. Он задал мне несколько четких вопросов, а затем заверил, что пошлет бригадную машину без полицейских огней до того, как сам выйдет из дома. Прежде чем повесить трубку, он все-таки не удержался и ткнул меня носом:

— А ты оставайся там, где находишься, Вики. Я поверить не могу, что ты предоставишь полиции возможность заниматься их собственным делом, но помни: меньше всего мы хотим, чтобы ты крутилась подле и встревала между нами и парой подонков.

— Хорошо, — сердито сказала я. — Я загляну в утренние газеты, чтобы узнать, чем кончилось дело.

Он повесил трубку. Ближайший час я провела в беспокойстве, меряя шагами гостиную Лотти. Поначалу она пыталась уговорить меня заснуть, потом приготовила мне горячее молоко с бренди, но в конце концов оставила меня в покое.

— Мне нужно поспать, даже если ты не собираешься ложиться, Виктория. Я не стану читать тебе лекцию о необходимости отдыха после тяжелого физического испытания. Если ты и теперь не понимаешь, что должна делать, то у меня нет слов, которые возымели бы действие. Только помни: твое тело — стареющий организм. С течением времени он будет восстанавливаться все более и более медленна, и чем меньше ты будешь помогать ему, тем меньше сможешь рассчитывать на него.

По ее тону и лексике я поняла, что Лотти действительно злится, но я все еще была слишком разбитой, чтобы хоть как-то отреагировать. Она любит меня, она боится, что я подвергну себя такому риску, в результате которого умру или покину ее. Я поняла это, но я просто не могла думать об этом сегодня ночью.

Только когда она сердито захлопнула дверь, я вспомнила про записные книжки Чигуэлла. Не время стучать в дверь ее спальни и просить помочь в расшифровке медицинских сокращений. Я выпила немного молока и прилегла на кушетку, сбросив ботинки, но не смогла расслабиться. Единственное, о чем я могла думать, так это о том, что я убежала от своих проблем, передав их полиции, а теперь смиренно жду, как настоящая старомодная барышня, не способная рисковать.

Это было уже слишком. Немногим за полночь я снова надела кроссовки. Оставив записку для Лотти на кухонном столе, я выбралась из квартиры, бесшумно закрыв за собой дверь. Я пошла на юг, держась главных улиц и надеясь поймать такси. Моя неуемная энергия не поддавалась усталости. Когда я добралась до Белмонт, я остановилась, высматривая такси, но последние полмили прошла быстрым шагом.

Я представляла себе улицу во вспышках голубых и белых огней и одетых в полицейскую форму мужчин, дежурящих вокруг. К тому времени, когда я добралась до дома, от всякой активности полиции не осталось и следа. Я осторожно вошла в вестибюль, пригнулась и, держась стены, поднялась на один марш.

Лампы на верхнем этаже снова горели. Дойдя до первой лестничной площадки, я вжалась спиной в стену, но тут открылась дверь квартиры мистера Контрераса. Вслед за стариком выскочила и Пеппи.

Когда он увидел меня, слезы побежали по его щекам.

— Ох, куколка, благодарю Бога, что с вами ничего не случилось. Здесь были полицейские, они ничего не захотели сказать мне и не позволили узнать, где вы находитесь. Они не сказали мне и то, знают ли они, где вы. Что с вами случилось? Где вы были?