чувство правоты, которого ему недоставало поначалу, пе-

ребил ее:

– Замки и засовы, сошники да бороны!. А почему не

печные решетки, рашперы и калросские пояски13? Да он

превратится в осла, который станет возить на себе свой

товар по стране, а ты будешь другим ослом, который водит

того на поводу. Эх, девочка моя, разум, что ли, покинул

тебя? Или ты думаешь, люди в наши дни выложат тебе

серебро за что-нибудь, кроме того, что им поможет защи-

тить свою жизнь или убить врага? Нам, мужчинам, нужен

меч, чтобы в любую минуту мы могли постоять за себя,

глупая ты девчонка, а не плуг, чтобы обрабатывать землю

под посев, когда мы, может быть, и не увидим, как он

взойдет. А хлеб насущный… Кто силен, тот берет его си-

лой и живет в довольстве, кто слаб, тот его выращивает для

других, а сам помирает с голоду. Благо человеку, если он,

как мой достойный сын, может добывать свой кусок хлеба

иначе, нежели острием того меча, который он кует. Про-

13 Поясок – тонкая железная посудина, которой пользуются для приготовления

излюбленного шотландского лакомства – овсяного кекса. Город Калросс с давних пор

славился своими поясками. (Прим. автора.)

поведуй ему мир сколько пожелаешь – на это я никогда не

скажу тебе «нет», но предлагать первому оружейнику

Шотландии, чтоб он бросил ковать мечи, секиры и латы…

да это самого терпеливого человека приведет в бешенство!

Уходи с моих глаз!. А утром, если тебе посчастливится

увидеть Генри-кузнеца (хоть ты своим обхождением с ним

никак того не заслужила), то, прошу тебя, не забывай: пе-

ред тобою человек, которому нет равного среди шотланд-

цев в искусстве владеть палашом и боевой секирой и ко-

торый может, не нарушая праздников, заработать пятьсот

марок в год.

Дочь, выслушав слова отца, сказанные таким повели-

тельным тоном, низко поклонилась и, не промолвив ни

слова, удалилась в свою спальню.

ГЛАВА III

Кто этот Смит?

Пусть рыцарь, лорд, – но прадед

Был тот, кто с молотом кузнечным ладит.

Верстиган

Сердце оружейника, переполненное самыми противо-

речивыми чувствами, билось так сильно, что, казалось,

вот-вот разорвет кожаное полукафтанье, под которым оно

было заключено. Он встал, отвернулся и не глядя протянул

Гловеру руку, точно не желал, чтобы тот прочел на его

лице волнение.

– Нет, пусть меня повесят, если я так с тобою расста-

нусь, друг! – сказал Саймон, хлопнув ладонью по раскры-

той руке оружейника. – Я еще добрый час не пожму тебе

руку на прощание. Подожди минутку, друг, и я тебе все

разъясню, и, уж конечно, две-три капли крови из царапины

да два-три словца, оброненных глупой девчонкой, не раз-

лучат отца с сыном, когда они так долго не виделись. По-

сиди немного, если ты желаешь благословения отца и

святого Валентина. Тем более что нынче у нас, как нароч-

но, канун его праздника.

Вскоре зычный голос Гловера кликнул старую Дороти.

Послышался звон ключей, тяжелые шаги вверх и вниз по

лестнице, и Дороти предстала наконец пред гостем, неся

три больших стакана зеленого стекла – по тем временам

редкую и ценную диковину, – а следом явился и сам хозяин

с огромной баклагой в руках, вмещавшей добрые три

кварты – не то что бутыль наших упадочных дней!

– Отведай этого вина, Генри, оно старей меня раза в

полтора. Его прислал в подарок моему отцу верный Краб-

бе, фламандский механик, который так отважно вел защиту

Перта в малолетство Давида Второго. У нас, перчаточни-

ков, всегда хватает дела во время войны, хоть мы и меньше

имеем к ней отношения, чем вы, работающие с железом да

сталью. Мой отец сумел удружить старому Краббе – рас-

скажу тебе при случае, чем и как и сколько лет пришлось

хранить эти сулеи под землей, чтоб не добрались до них

загребущие руки южан. Итак, осуши чашу за упокой души

моего почтенного отца – да простятся ему все грехи! До-

роти, выпей и ты за помин его души и уходи к себе на

чердак. Я знаю, у тебя ушки на макушке, голубушка, но

мне нужно сказать Генри Смиту, моему названому сыну,

кое-что такое, чего никто, кроме него, не должен слышать.

Дороти не стала спорить и, храбро осушив стакан, или,

вернее, кубок, удалилась, как велел хозяин, в свою спа-

ленку. Друзья остались одни.

– Я сожалею, друг Генри, – сказал Саймон, наполняя

стаканы себе и гостю, – от всей души сожалею, что моя

дочка упорствует в своей нелепой дури, но сдается мне, ты

еще можешь поправить дело. Зачем тебе приходить сюда,

бряцая мечом и ножом, коли девчонка по глупости своей не

переносит их вида? Забыл ты разве, что вы с нею повздо-

рили еще до твоего отъезда из Перта, потому что ты не-

пременно хотел ходить вооруженным, точно какой-нибудь

подлый латник на службе у знатной особы, а не честный и

мирный горожанин? Впрочем, и приличному горожанину

нередко приходится вооружаться, когда гудит общинный

колокол и призывает нас выступить в полном воинском

облачении.

– Добрый мой отец, моей вины тут нет. Не успел я сойти

с коня, как побежал сюда сказать, что вернулся. Я думал

спросить у вас совета, как мне стать на этот год Валенти-

ном госпожи Кэтрин, если это не противно будет вашему

желанию, и тут я услышал от госпожи Дороти, что вы от-

правились послушать обедню у Черных Братьев. Вот я и

решил пойти туда же – отчасти ради того, чтобы послушать

одну с вами службу, отчасти же – да простят мне пречистая

дева и святой Валентин – чтобы взглянуть на ту, которая

обо мне и думать не желает. А когда вы входили в церковь,

мне показалось, будто два-три опасных с виду человека

сговариваются между собой, поглядывая на вас и на нее, и

среди них, между прочим, сэр Джон Рэморни, которого я

сразу узнал, даром что он переоделся и надвинул бархат-

ный колпак на самые глаза да епанчишку напялил пло-

хонькую, точно у слуги… Вот я и подумал, отец Саймон,

что вы для драки стары, а этот щенок из горцев еще

слишком молод, так пойду-ка я потихоньку за вами следом,

а тою штукой, что висит у меня на боку, я живо образумил

бы всякого, кто посмел бы вас побеспокоить. А там, как

помните, вы сами углядели меня и затащили к себе. Не

получись оно так, уверяю вас, я не показался бы на глаза

вашей дочери иначе, как в новом кафтане, сшитом в Берике

по новейшему покрою, и не появился бы я перед нею при

оружии, которое так ей противно. Хоть, сказать по правде,

из-за разных недоразумений столько людей со мною в

смертельной вражде, что мне скорей, чем кому другому в

Шотландии, надо расхаживать по вечерам с оружием.

– Глупая девчонка об этом и не думает, – сказал Саймон

Гловер. – Не хочет понять, что в нашей дорогой Шотлан-

дии каждый почитает своим особливым правом и долгом

мстить самому за все свои обиды. Но, Гарри, мальчик мой,

позволь мне тебя пожурить: зачем ты так близко прини-

маешь к сердцу ее речи? Я видел не раз, что с другими

девицами ты куда как смел, – что же ты с нею так тих и

язык у тебя точно на привязи?

– Потому что она не очень-то похожа на других девиц,

отец… Потому что она не только красивей других, но и

разумней, выше, недоступней и будто бы вылеплена из

лучшей глины, чем все мы, чем всякий, кто смеет к ней

приблизиться. У майского дерева я перед девицами лицом

в грязь не ударю, но когда подступаю к Кэтрин, я чувствую

себя земной, грубой, злой тварью, едва достойной взгля-