Итак, мировоззрение Торо проникнуто эстетическим мироощущением. Прекрасное оказывается важнейшим критерием истинности. Однако, если иметь в виду близость взглядов Торо к философским идеям Платона и Шеллинга, закономерно предположить, что помимо эстетической стороны абсолютная гармония обладает и этическим аспектом. И это предположение верно. В романтической идее гармонии этическое приравнено к эстетическому, и оба момента поглощаются идеей блага (абсолютного духа).

Но внесение нравственно-гармонического принципа в широкий контекст бытия («Нравственное начало пронизывает всю нашу жизнь», — писал Торо (9, 256)) вызывает ряд теоретических трудностей. Одна из них связана с этико-эстетическим осмыслением «мрачных» сторон природы. Если гармония человека имеет свой прообраз в гармонии природы, то как надо понимать природные феномены, за которыми укрепилось значение нравственно отрицательных? Например, борьба особей, гибель и уничтожение жизни в одних существах и жадное, неуемное стремление к жизни у других? Как надо понимать «ночь» и «ночные» аспекты природы?

Если признать за ними отрицательный смысл, то гармония разрушается. Если «мрачное» в природе «корреспондируется» с «мрачным» в человеке и обществе, то восхождение к абсолюту через природу теряет свой философский смысл. Перед лицом этого противоречия Торо решает оправдать теневые стороны природы. «Почти всякий раз, открывая зимним вечером дверь, я слышал ее (совы. — Н. П.) звучное „Ух-ух-ух — ухххух-ух…“.

Самый удивительный диссонанс, какой мне когда-либо пришлось слышать! И все же, если у вас тонкий слух, вы уловили бы в нем элементы гармонии, еще не звучавшей на этих равнинах» (там же, 316–317). Какую гармонию подразумевал Торо? И вновь он обращается к символу ночных сил природы, к образу совы: «Мудрые ночные ведьмы!., они заставляют меня заново ощутить просторы и многообразие Природы — общего нашего жилища» (там же, 148–149). По мысли Торо, в природе осуществляется полная гармония, даже если на первый взгляд это не соответствует нашим представлениям о добре и зле, о красоте и безобразии. Человеческое сознание освоило лишь часть гармонического строя природы, наделив непознанную часть отрицательным значением. По инерции и в силу ложного представления эта непознанная природа отождествлялась со злом в человеке и обществе. Однако все в природе закономерно, истинно, красиво и нравственно. Преступлений против духа она не совершает. Даже смерть не нарушает ее единства и красоты.

Мир природы непорочен — вот главный вывод Торо. Этот мир красив и морально совершенен. И только человек своим присутствием и своей деятельностью вносит в него порок и безобразие. Что же касается «корреспонденции» нравственного зла, то ее по существу нет. «Корреспонденция» идет только по духовно и нравственно восходящей линии. Поэтому Торо никогда не согласился бы с образом «цветов зла» (Ш. Бодлер). Цветы для него — символы добра. У Торо нетронутость, дикость, первозданность природы оказываются критериями гармоничности. Для него, как и для Гёте, природа всегда права!

В человеке и обществе изначальное единство этического и эстетического нарушается и закрепляется формами общественного сознания и деятельностью социальных институтов. Поэтому «возрождение» личности — обретение ею единства нравственного и эстетического в восприятии мира — возможно только через процесс самосовершенствования, а важнейшим фактором этого процесса становится созерцательное освоение природы.

Природа, несущая в себе присутствие идеала, по мысли Торо, обладает большей полнотой жизни, чем человек и общество: «В жизни наших городов наступил бы застой, если бы не окружающие неисхоженные леса и луга. Дикая природа нужна нам, как источник бодрости; нам необходимо иногда пройти вброд по болоту, где притаилась выпь и луговая курочка, послушать гудение бекасов, вдохнуть запах шуршащей осоки, где гнездятся лишь самые дикие и нелюдимые птицы и крадется норка, прижимаясь брюхом к земле. В нас живет стремление все познать и исследовать и одновременно — жажда тайны, желание, чтобы все оставалось непознаваемым, чтобы суша и море были дикими и неизмеренными, потому что они неизмеримы. Природой невозможно пресытиться. Нам необходимы бодрящие зрелища ее неисчерпаемой силы, ее титанической мощи… Нам надо видеть силы, превосходящие наши собственные, и жизнь цветущую там, где не ступает наша нога» (там же, 366–367). Бодрость духа и моральный оптимизм — синонимы. Не находя в обществе своего идеала, человек обращается к природе, ибо для нравственного развития (самосовершенствования) необходимо присутствие идеала, к которому можно и надо стремиться, идеала, находящегося «впереди» и «выше». Необузданная дикая мощь природы показывает человеку, что есть силы, превосходящие его собственные, есть «цветущая» независимо от него жизнь. Итак, «корреспонденция», раскрывающая свой нравственно-практический смысл, влечет человека к природе и указывает ему источник оптимистической веры в грядущее. Созерцая бьющую через край жизненную силу, человек испытывает облагораживающее дух влияние скрытого идеального начала и приближается к абсолюту.

В нравственно-эстетическом подходе Торо к природе содержатся важные философские идеи:

— природа есть не только внешняя объективизированная реальность, но и источник нравственно-этических переживаний;

— природа требует к себе бережного и даже благоговейного отношения; нарушение ее гармонии пагубно отражается на нравственности людей;

— природа допускает лишь созерцательное освоение; человек не должен ни подчинять, ни изменять природу, а лишь осторожно внедряться в ее систему, становясь безмолвным, вдумчивым наблюдателем ее гармонического строя.

Эти выводы, вытекающие из философско-натуралистических взглядов Торо, несмотря на свою трансцендентально-идеалистическую суть, содержат зародыши идей, ставших популярными в XX в. Фактически Торо поднял и сформулировал сложнейшую проблему нравственного взаимодействия человека и природы.

Справедливости ради следует отметить, что у американского философа был современник, вплотную подошедший к этой же теме. Речь идет о выдающемся немецком натуралисте Александре фон Гумбольдте (1769–1859), авторе огромного числа научных произведений, многие из которых заложили теоретические основы различных естественных наук. Философские взгляды А. Гумбольдта не раз привлекали к себе внимание исследователей. Для нас особый интерес представляет его небольшая книга «Картины природы» (см. 23). Симптоматично, что в этом произведении, посвященном физической географии, Гумбольдт касался этических вопросов. Для ученого, являвшегося крупнейшим авторитетом в естествознании, этические аспекты познания природы нераздельны с чисто физическими: «…все, из чего составляется характер ландшафта: очертания гор, которые в туманной дали ограничивают горизонт, сумрак елового леса, лесной поток, с грохотом проносящийся между нависшими утесами, — все это находится в постоянной таинственной связи с внутренней жизнью человека» (там же, 61). Гумбольдт и Торо совершенно независимо друг от друга пришли к схожим выводам: созерцание ландшафта оказывает влияние на нравственность созерцающего его субъекта. Немецкий естествоиспытатель образно называл связь человека и природы «таинственным взаимным проникновением», Эмерсон вводил особый термин — «корреспонденция», придавая ему объективно-идеалистическое и трансценденталистское звучание. В свою очередь Торо занимал как бы срединную позицию: отвергая явный спиритуализм Эмерсона, он не шел так далеко, как А. Гумбольдт, в признании роли естественнонаучного материализма. Впрочем, в данном случае важен общий итог, к которому пришли все три философа и который формулируется как проблемный вопрос: становится ли человек нравственно лучше от созерцания и переживания картин природы?

Поиски ответа на него не прекратились и после исчезновения классического романтизма. В позднейшее время идея влияния природы на нравственность высказывалась самыми различными мыслителями, а современная экологическая ситуация придает ей особую значимость.