- Но… Почему мне сразу не сказали?

- Потому, курсант, что это не просто экзаменационный полёт. Тут такая тонкая политика завязана, что без поллитры не разберёшься. Объяснять не буду, не затем такая секретность разводилась. Итак, напоминаю. Ты летишь вторым пилотом, но в случае непредвиденных или экстренных ситуаций имеешь право взять управление в свои лапы… эээ… То есть, руки. Вот тебе код доступа к аварийной системе. А вот на тему того, какая именно ситуация будет экстренной или аварийной — этого никто не знает. А вся ответственность — на тебе. Поэтому, товарищ курсант, на тебя вся надежда. Ну, будь умницей. Иди, с Богом!

Я отдал честь и направился к лифту, который как раз спустился вниз. Что происходит? Никто ничего мне не сказал, и вообще никому ничего не сказал. И вдруг — мне в качестве напарника выдают инопланетянина. Причём, ещё озаботили следить за ним. То есть, играть роль второго пилота и следить за ситуацией… Ничего не понимаю! А чего раньше не предупредили? Мимо медленно ползла громада корабля, и я понял, что вот до этого у меня был просто великолепный пульс и отличное самочувствие.

А ещё понял, что мне не хочется никуда лететь. Хочется развернуться, плюнуть на всё, на эту секретность, на эти полёты…

Я вздохнул. Никуда я не плюну. И они, эти чмыри внизу — прекрасно это знают. Потому что не затем я тут шестой год штаны протираю, чтобы перед экзаменом развернуться и гордость свою обиженную показать. Дан приказ ему на «Запад». Ну, поглядим, что это за хаарши такой. И какие из них пилоты. Ой, уже переходной шлюз! Ой, надо же делать шаг… Ну, Колёк, давай. Не съест тебя этот хаарши. И вообще. Чего ты тут затрясся, как лист на дубе том? Подумаешь, экзамен не сдашь…

Он стоял спиной ко мне в стандартном скафандре. И не скажешь же, что не человек. Но почему не поворачивается!? Противно на людей смотреть? Ну, я тоже не в восторге от такого соседства, но молчу же! А чего я молчу?

- Добрый день. Ну, что, давайте знакомиться?

Всё-таки есть что-то сверхъестественное в ритуалах. Казалось бы: ненужное и отживающее наследие предков. В наш век скоростей и эффективности древние ритуалы кажутся постыдной и бесполезной тратой времени. Ну, к чему все эти «Есть», «Слушаюсь», «Разрешите обратиться»? Прям, можно подумать, не разрешат! А если не разрешат — всё равно же можно высказаться…

Некогда!

- Курсант Петров, курсант Громыко, доложите предпусковую готовность!

Курсант Громыко? Вот это да! Но удивляться некогда. Вбитые до автоматизма слова вызывают безусловную реакцию. Знакомиться катастрофически некогда. Я кидаюсь в кресло второго пилота, хаарши Громыко (нет, ну, надо же! Откуда? С чего бы?) кидается в кресло первого. Мы затягиваем ремни, регулируем высоту и наклон, проверяем амортизаторы. Даже переглядываемся вскользь. В скафандре особенно много не разглядишь, но что я, хаарши не видел, что ли? Взгляд лупоглазый, морда собачачья, как только перчатки скафандра ему подходят? Хотя на собак они не похожи, но это наиболее близкое, что на ум приходит.

- Курсант Громыко докладывает готовность к полёту!

Надо же, а голосок тоненький. И слова так странно звучат.

- Курсант Петров, доложите предпусковую готовность!

Я судорожно смотрю на циферблаты и экраны, пытаясь вспомнить всё, чему учился за стендом. Нет, ну, не гады? Так ошарашить студента прямо перед экзаменом! Тут что угодно из головы вылетит, тут как тебя зовут забудешь!

- Студент Гро… Ой, то есть, Петров, к полёту готов.

Хаарши часто задышал в шлемофон и тоненько взвизгнул.

- Без шуточек! До старта одна минута. Удачного полёта, курсанты!

- Спасибо! - хором ответили мы.

Вот оно. Мой первый корабль, мой первый самостоятельный полёт. Можно сказать — самостоятельный. Потому что хаарши — не в счёт. Я настоящий капитан, хотя и вынужден играть роль запасного.

- Десять. Девять. Восемь. Семь…

Мамочки! Уже! Вот прямо сейчас…

- Четыре, три…

Корабль начинает дрожать. Когда дрожит восемьсот тонн — это очень впечатляюще! А ты сидишь внутри и знаешь, что несмотря на достижения человечества и прогресс во многих областях — аварии ещё случаются. В том числе — и на старте.

Стартовые столы сейчас очень удобные. Бедные предки, которым приходилось стартовать на химических двигателях! Из тех семисот тонн, которые весила ракета-носитель «Протон», девяносто девять процентов уходило в пустоту! В никуда! В атмосферу! И за ГСО вылетало всего семь тонн, включая еду, кислород, электричество и тоненькие стеночки, едва защищающие от жёстких космических излучений. А сейчас силовые стартовые столбы прикладывают к нашему кораблю накопленную заранее энергию, и корабль вылетает по этому энергетическому каналу, как пуля по стволу.

- Два, один, пуск. Поехали!

Возможно, я что-то должен сказать. Или сделать. Ну, чтобы попасть в историю. Сказал же Гагарин своё знаменитое «Поехали», и вот! Всё! На века!

Корабль дрогнул особенно сильно, и нас вдавило в кресла. Тот, кто не стартовал на настоящем корабле — никогда не поймёт этого ощущения. Никакая она не «свинцовая», эта тяжесть. Это совершенно непередаваемо. Тебя вдавливает в кресло, но при этом никаких особых неудобств не испытываешь. Пока не пробуешь шевельнуть чем-нибудь. Вот тут понятно, что вообще ни двинуть, ни даже повернуться — никак нельзя. Это всего-то 5 g, это первые несколько секунд вообще не ощущается. Потом, на десятой, сердце соображает, что что-то не так, и начинает стараться с удвоенной, утроенной скоростью. Но к тому времени стартовый стол остаётся внизу, в нескольких сотнях метров, и усилия силового канала начинают слабеть. К первому километру ускорение падает до 4 g, когда пройдём стратосферу — будет чуть больше одного. Всего же нормальный старт занимает чуть больше трёх минут — двести секунд. Рррраз, и ты в космосе, не потратив ни грамма горючего.

Всё горючее, сколько его есть, потребуется там, в пустоте. Вот там, к сожалению, без химических двигателей — никак. На маневрирование, разгон и торможение, на всяческие массоперегрузки — всё то же самое, родное керосиново-кислородное топливо. Пока не изобрели антигравитацию — ничего лучше у человечества нет.

Про хаарши сказать пока ничего не можем. Не так давно эта раса появилась в зоне внимания землян и, насколько я знал, без всяких межзвёздных полётов обошлась.

Так что «курсант Громыко» - первый хаарши, кто взлетел выше неба. Если я не ошибаюсь. Вот и ГСО. Вообще-то термин неправильный. Геостационарная орбита — она только над экватором. Но сейчас это сокращение относится и к поясу Кларка, и вообще к высотам в тридцать пять тысяч километров над поверхностью геоида. Так что все понимают — отрыв прошёл, вот теперь мы никак с матушкой Землёй не связаны, только радиоканалом и родственными связями. Тут хаарши протягивает руку и активирует внутреннюю систему корабля. Вообще-то я сам хотел сделать это, но две секунды раздумий сделали своё дело. С другой стороны, если бы я сейчас полез бы — получилось бы нарушение субординации, я же только второй пилот…

- Ну, так всё-таки, познакомимся?

- Не сейчас, - заявляет это чудо, чуть оскалившись. И лихо начинает щёлкать кнопками, запуская систему ориентирования и прокладку маршрута.

- Что, тяжело даже сказать, как тебя зовут?

Хаарши стрельнул в меня глазами и спокойно ответил:

- Звать меня не надо, я рядом.

- Да не собираюсь я тебя звать! Ну, хоть как зовут — надо же знать?

- Зачем?

Я растерялся. Ну, как объяснить, зачем? Зачем люди знакомятся? Но меня отвлёк голос в шлемофоне:

- Запад-2 семнадцать-шестьдесят четыре! Запад-2 семнадцать-шестьдесят четыре! Приём!

- Семнадцать-шестьдесят четыре слушает! - бодро отрапортовал хаарши.

Я аж мурашками покрылся. У меня возникло стойкое ощущение собственной ненужности и неполноценности. Вместо сдачи экзамена по вождению челнока, к которому я честно готовился (и даже написал двадцать семь шпаргалок!) - сиди себе в уголке и скрипи зубами от злости! А вести его будет… этот!

И вот тут я всё понял.

Как бы я ни выпячивал грудь и ни вертел глазами, как бы ни готовил гневные речи и высокопарные позы — а мы здесь вместе. Вдвоём. Маленький пузырёк воздуха в необъятном космосе. Если я сейчас начну доказывать своё старшинство и умение — то запросто может остаться один. Кто их знает, тех хаарши, до какой степени они будут доказывать своё главенство? И кто из нас переступит черту?

И это — тоже экзамен, Колёк. Только это другой экзамен. Здесь — реальность большого космоса, здесь не ставят оценок, точнее, их ставит сама жизнь. Доехали, довезли корабль, доставили груз — молодец, пять. Умер — сам дурак. Кому нужны твои шпаргалки в космосе? Кому важно, что ты готовился, умеешь рассчитывать тангенциальные кривые, ориентируешься в массогабаритах спутников и знаешь наизусть триста орбит и высот? Если ты сейчас начнёшь дурацкую свару с напарником, пусть он тебе и не нравится…

- Семнадцать-шестьдесят четыре, по третьему каналу идёт метеосводка, солнечная вспышка ожидается через тридцать четыре часа, учтите при развороте. Кто сейчас за пультом?

- За пультом курсант Громыко, как приняли? Курсант Громыко!

- Курсант Громыко… Так, принято. Удачной вахты, курсант!

- Спасибо!

- Семнадцать-шестьдесят четыре, приём, Земля-главный, как слышите?

- Слышу отлично, Земля-главный.

- Семнадцать-шестьдесят четыре, у вас тангаж минус три и семь десятых градуса. Так и должно быть?

Мы оба нагнулись к пульту, но хаарши оказался быстрее.

- Видимо, так нас запустили! - в голосе напарника послышалось вполне человеческая неуверенность.

- Не исключено. Так и будете идти этим курсом?

Я следил, как пальцы скафандра тыкают кнопки борткомпьютера. Лихо тыкают, хотя я и знаю, что у хаарши когти, а сами пальцы выражены слабо. Но в перчатке не разглядишь, и кажется, что работает человек. Пасть приоткрыта, уши направлены вперёд, аки локаторы.