<tab>Лукиан оказался почти неутомимым. Наверное, будь я его любовником, то смог бы оценить такую силу и здоровье, но мне хотелось только одного: поскорей бы… Когда тот благополучно всё же кончил, то упал рядом и не думал даже засыпать или хотя бы дремать. Он сладострастно улыбнулся и выдохнул в меня:

<tab>— Неплохо для начала.

<tab>Стал кормить меня из своих (я подозреваю, грязных) рук. Действительно, складывает мне в рот орехи и финики, несколько виноградин и какую-то кислую ягоду. Я же не птица! Мне бы мяса или рыбки, что залитая соусом лежит на огромном серебряном блюде. Но, видимо, рабов не принято кормить нормальной пищей. Противен себе, я послушно открываю рот и жую весь этот растительный корм, принимаю его поглаживания, чувствую, как задний проход саднит.

<tab>— Буду называть тебя Альбус⁹, введу в свою фамилию, — почти ласково урчал довольный хозяин. — А ты расскажи мне про свой народ. Ты же не ахеец? И не дак?

<tab>Наступаю на глотку своему великодержавному патриотизму с триколором над Зимним дворцом и заявляю уверенно:

<tab>— Я тревер.

<tab>Вакуум моментально заполнил комнату, повис на мгновение… Вдруг железная ручища Лукиана сдавила мне горло:

<tab>— Врёшь! Они не такие!

<tab>— Я тревер! — упрямо процедил я. И почему-то даже страх улетучился: очевидно, треверы — сильный народ, даже их этноним придаёт дерзости.

<tab>— О, Юпитер! Он ведь лжёт! — с этим вскриком меня вновь развернули на спину. Минотавр уселся сверху, придавил мои плечи руками и разглядывал меня, раздувая ноздри. И не было больше похоти, только ярость. Выискивал в моём лице варварские черты, выветренный рельеф, закалённый боями цвет глаз. И не находил. Какой из меня варвар? Изнеженный комфортом полупатриций из высокомерного северного города. Понятно, что он не верил: — Ты лжёшь! Скажи, что лжёшь!

<tab>— Я тревер! — И получаю по морде наотмашь. Пытаюсь увернуться, ухватить его за руки, но он же воин! Причём не я — фальсифицированный тревер — а самый настоящий, испытанный и прославленный. Получаю ещё и ещё, а потом он обхватывает шею мою лживую, сейчас умру…

<tab>— Господин… — услышал я краем уха, и сразу смерть отступила, оставляя вместо себя только живительный кашель и сладкий до боли вдох. В комнату вошёл Иоаннес. — Господин, Кассиан просит носилки, он слишком пьян, чтобы дойти до дома.

<tab>— Зачем спрашиваешь? Когда я отказывал ему в такой малой услуге? Он мой друг! — заорал Лукиан на незадачливого надзирателя, моего спасителя. — Пусть принесут вина! Забери его! — кивнул он на меня. — Пусть Палла придёт!

<tab>Плохо помню, как меня доставили в узкую тёмную комнату с деревянной кроватью, так как захлёбывался в кашле и попытках изрыгнуть что-нибудь злое и наглое этому шрамированному Минотавру. Иоаннес накрыл меня каким-то чахлым одеяльцем и поставил рядом маленький кувшинчик.

<tab>— Что ты сделал? Как ты смог его так разозлить?

<tab>— Я солгал…

<tab>— Он успокоится, он простит… Палла, что смотришь? Тебя хозяин ждёт! А ты выпей — и будет лучше…

<tab>Удивительный надзиратель поднял мою голову и стал вливать в меня пряно-сладкую жидкость — видимо, вино типа хереса. Тепло и истома разлились по телу, стало сразу легче.

<tab>— Поспи, — приказал синеглазый испуганный мальчишка. И я послушался, на излёте сознания подумав: «Бедный Палла, пошёл к зверю в клетку…»

<tab>Много раз просыпался, так как при любом движении тело ломило. Однажды почувствовал на себе чьи-то руки, смазывающие ссадины маслом. Потом ощутил под боком тёплое тело — Палла, вроде живой… Ещё в меня вливали то же вино, усыпляя вторично, протирали лоб тряпицей. Иногда мне казалось, что это рядом Пашка согревает меня и хлопочет. Иногда чётко видел женщину неопределённого возраста в жёлтеньком халатике. Вот-вот — и вынырну в своём времени, где рабство осуждено международными конвенциями и общественной моралью.

<tab>Но нет. Вынырнул, а рядом восседает синеглазый Палла, рассматривает меня.

<tab>— Больно? — вместо приветствия сказал он.

<tab>— Терпимо. А ты как?

<tab>— Я привычный! Слушай, я ведь вчера спросил у господина, бывает ли такое, что рабы выкупаются. Он сказал, что такое возможно! Но он сказал, что у меня не хватит никаких денег…

<tab>— Хватит! — я в порыве привстал с ложа и тут же застонал от боли. — Только надо как-то из дома выйти и найти дорогу, по которой меня привезли.

<tab>— Тебе надо поправляться. Какой из тебя ходок? А по какой дороге тебя привезли?

<tab>— Они ехали в Равенну с севера, сказали, что потеряли мильный камень на Попилиевой дороге, что где-то должно быть пересечение с Эмилиевой дорогой.

<tab>— По Попилиевой дороге? Так она мимо хозяйских земель проходит! Мы же как раз на севере города находимся! Хочешь, я попрошу Иоаннеса разрешить прогуляться по землям господина, пока он в термах будет? Этот бугай тебя вроде жалеет, разрешит, наверное!

<tab>— Здорово. Конечно, попроси. А я смогу! Челюсть болит, нос опух, в боку колет, но ноги-то целы!

<tab>Услышав это, Палла слинял из комнаты. Пропадал минут двадцать. Я даже переживать начал. Но он торжественно вошёл в комнатку с кувшинчиком и худой плетёной плошкой в руках. В ней лежал хлеб, капустный лист и куски чего-то белого: то ли сыра, то ли творога.

<tab>— Нам разрешили! Только сначала надо поесть! Смотри, что нам Кикилия дала!

<tab>Несмотря на то что и хлеб, и творог были пресными, абсолютно без соли, сбрызнуты тёмным оливковым маслом, мне показалось, что это самая вкусная еда на свете. Хотя и есть было больно. В комнате обнаружились мои серые штаны и сандалии с длинными ремешками. Я осторожно облачился и наконец почувствовал себя человеком, а не наложником. Под зад не поддувало, в желудке плотно улёгся хлебушек, на меня весело смотрел Палла. И мы пошли разыскивать мой денежный схрон.

<tab>Странно, что я не увидел надсмотрщика. Мы уверенно вышли из домуса не на улицу, а во двор и прямо по зелёному полю наискосок протопали к маленькому редкому лесочку. Сквозь него — и мы на дороге.

<tab>— Ну, вот! Это виа Попилия. Там север, — он махнул левой рукой. — А там юг и Равенна. У нас есть время до зенита, пока нас не кинулись искать. Пойдём?

<tab>— Пойдём!

<tab>И мы пошли. Дорога поражала качеством и шириной. Природа тоже впечатляла — свежестью и изобилием. Виды как с открыток, воздух пропитан золотом сладкой пыльцы, винными парами земли и хвойным соком сосен. Да ещё и вёрткий, добродушный парень рядом, болтает без умолку, интересуется моим самочувствием, рассказывает совершенно непонятные прибаутки. Иногда оглядывается и прислушивается, объясняя тем, что если чужаки по дороге пойдут, то надо успеть спрятаться, иначе сочтут за беглецов. После часа ходьбы я стал внимательнее смотреть вокруг, но похожих пейзажей долго не было. Ещё через какое-то время Палла первым заметил людей, идущих навстречу, мы успели укрыться в колючем кустарнике, а после продолжили путь, хотя с каждым километром Палла становился всё грустнее.

<tab>Вряд ли бы я обнаружил нужное место, если бы не маленький мешочек с красной верёвочкой по верху, что валялся на обочине дороги. Это же тот самый кошелёк для золотых монеток! Видимо, я его выпотрошил, оставил на траве, а ветер перенёс его к дороге.

<tab>— Здесь! — патетически провозгласил я и свернул на лужайку. — Вот, у этого камня я проснулся! А вот и дерево над ручьём! Ну-ка! — Я засунул руку в дупло, и — о чудо — ауреи здесь! Осторожно вытащил их и протянул в открытых ладонях навстречу взлохмаченному Палле. Золото с ликом императора хищно сверкнуло, ловя лучи солнца, что уже практически достигло зенита. Парень с любопытством рассматривал деньги.

<tab>— И правда золото… — задумчиво протянул он. — Сколько здесь?