Однако у меня нет ни малейшего шанса завоевать сердце Марики, и, к счастью, я отдаю себе в этом отчет. Я счастлив уже потому, что в состоянии испытывать к кому-то чувства. Я замечаю, что не отхожу от нее ни на шаг, и стараюсь обратить на себя ее внимание. Но будущего у нас нет. В крайнем случае только после того, как у меня самого наметится будущее.

На принудительном лечение в психушке досье каждого пациента раз в два года подвергается оценке. Наблюдается ли прогресс в лечении, представляешь ли ты еще опасность для общества, имеется ли риск рецидива и всякое такое. Моя первая оценка была исключительно формальной. Лечение безрезультатно, определить риск рецидива невозможно, два года за то, что я совершил, слишком короткий срок. Вот мне его и продлили.

Предстоящей осенью мое досье снова будут рассматривать, и впервые за все это время мне кажется, что дело сдвинулось с мертвой точки. После того как я разобрался сам с собой, я стал лучше себя чувствовать, и я действительно верю, что у меня есть шанс выйти на свободу.

Я отправляюсь на вторую беседу с доктором Мандерсом и доктором-неумейкой. Сегодня мы поговорим о том, как прошли терапевтические сеансы с доктором-неумейкой, и попробуем сформулировать ответы на поставленные ключевые вопросы. Остаток дня я свободен. Я взял выходной (у нас здесь все как в настоящем мире). Порисую, займусь муравьями и помечтаю о Марике.

Доктор Мандерс поднимается с места, чтобы пожать мне руку, когда я вхожу в кабинет. Чем ставит доктора-неумейку в неловкое положение, ведь теперь ему придется сделать то же самое. Перегнувшись через стол, он изображает что-то вроде вялого рукопожатия. Выглядит это довольно неуклюже.

— Здравствуй, Беньямин. Проходи, садись, — говорит доктор Мандерс.

Чтобы произвести впечатление, я тоже прихватил с собой блокнот. Они записывают — я записываю. Этот блокнот дала мне Марика (она тогда уже была неотразима!) для ведения моих расходов.

— Мне любопытно послушать о ваших успехах и в особенности о твоих, Беньямин. Патрик, может, ты вкратце расскажешь, как идут дела.

— С радостью. Сразу начну с плюсов: мы придерживаемся установленного графика и уже видим, как всплывают на поверхность некоторые важные выводы.

Никак не могу привыкнуть к их психиатрическому жаргону. Выводы, всплывающие на поверхность. Как это понимать? Есть еще выводы, идущие ко дну? На всякий случай я записываю эту фразу в блокнот Марики.

— Мы подробно обсуждали ключевые вопросы и даже попытались найти на них ответы. Будет лучше, если Беньямин сам об этом расскажет.

Доктор-неумейка обращается ко мне:

— Подай мне знак, если тебе понадобится моя помощь.

Мой выход. Коротко, но ясно изложить то, что доктор Мандерс жаждет услышать. Следуя домашней заготовке. «Мотор!»

— Я жил бессодержательной жизнью. У меня не было ни желаний, ни целей, ни направления, ни структуры. Но самое главное, у меня не было в этом ни малейшей потребности. Я идеализировал свою пустую жизнь и прославлял ее еще более бесполезными вещами, такими, как алкоголь и наркотики.

Я погрузился в вакуум. Как в космос. Пустота вокруг заставляла меня нащупывать собственные границы. И чем чаще я их переступал, тем призрачнее они становились. Вакуум разрастался и превращался в бескрайнюю вселенную.

Доктор Мандерс энергично кивает по ходу моего повествования. Когда я прерываюсь, он спрашивает:

— А вы обсуждали источник этой, гмм… безграничности?

Теперь слово берет доктор-неумейка. Что касается анализа моей жизни, мы представляем собой сыгранное трио. Может, нам стоит надеть майки с подобающим текстом. «We’re with stupid»[46] или что-нибудь в этом духе.

— Источник кроется в некоторых искаженных идеях из прошлого. Беньямин не был обделен талантами и возможностями. Постоянное изобилие наложило негативный отпечаток на его мировоззрение.

Ах, как красиво, и эту фразу я заношу в блокнот моей прекрасной Марики.

— Совершенно очевидно, что ему недоставало целей и структуры, но самое главное: ему не хватало желания интегрировать их в свою жизнь. Нарциссическое расстройство личности усугубило проблему. История его жизни является наглядным примером гибельного сценария поколения прагматиков.

— Понятно, — доктор Мандерс снова на некоторое время заполняет кабинет своим спокойствием. — Хороший анализ, Патрик. Пожалуйста, включи его в письменный отчет. А как это подействовало на тебя, Беньямин? Как ты справлялся со всем этим в последнее время?

— Для меня многое прояснилось. Сначала мне было тяжело и страшно, но потом я многое осознал (возможен ли какой-то другой ответ?).

— В таком случае пора сделать следующий шаг. (Вот что я хотел услышать, и держу ручку наготове.)

— Мы должны наметить маршрут. Маршрут в будущее. Этим вы и займетесь в ближайшее время, если не возражаете. Что означают приобретенные знания для твоей будущей жизни, Беньямин, и какие практические условия важны для конечной цели: твоего безопасного возвращения в общество.

Я ликую. Меня собираются вернуть в общество! Другими словами, если я не наломаю дров, этой осенью они не станут продлевать мне срок!

Мой день уже ничто не испортит. Я крепко пожимаю руки господам докторам и выбегаю из кабинета. Мне срочно надо с кем-то поделиться новостью. Но какой именно? Что я приступаю к новой фазе лечебного плана? Не слишком интересно. Да и кому мне рассказать? Марике? Но для нее я меньше всего хочу быть пациентом. И вот я праздную свой успех, как и все предыдущие мини-успехи, наедине с самим собой и сигаретой, которую выкуриваю в саду.

Перед обедом у меня остается немного времени для муравьев. У них сегодня тоже врачебный день. Пора проверить их здоровье. Но как определить, здорово ли общество? Обычно бывает наоборот — общество ставит мне диагноз. Лучше всего взять инструкцию.

Звучит логично. Доктор Мандерс уже говорил об этом. О дорогах в будущее. Мои муравьи тоже трудятся над своими жизненными путями — на это я, по крайней мере, надеюсь. Но на всякий случай делаю эскиз их ходов в своем блокноте.

Я медленно возвращаюсь в гостиную. Я не единственный, у кого сегодня выходной. Гровер сидит в гостиной в ожидании велосипедной прогулки вдоль реки Фехт. Рядом с ним за большим столом у окна примостилась Марика. Они сортируют карточки, собранные во время «Радужного парада».

— А, Бен, как прошла встреча с доктором? — Марика отодвигает стул, приглашая меня сесть рядом.

— Хорошо. Очень хорошо. Мы приближаемся к концу моего лечения, — говорю я как можно легкомысленнее и сразу перевожу разговор на другую тему. — Это желания из заключительного спектакля? Много?

— Сто четыре, — отвечает Гровер, который сегодня разговорчивее, чем обычно.

— Да, и среди них масса всего интересного. И смешного, — Марика берет стопку и зачитывает.

— Уроки плавания, чтобы уплыть в Данию. Еды, чтобы хватило всем в мире начиная с нашей группы. Новый нападающий для «Аякса». Мир на земле — попалось раз двадцать. Завод по производству яблочного сиропа. Гадальный шар.

Зачитывая эти откровения, Марика беззвучно смеется плечами и головой. Смешно, конечно, но вообще-то скорее печально. Кто-то мечтает о заводе по производству яблочного сиропа, но шанс на то, что его мечта когда-нибудь сбудется, ничтожно мал.

— Теперь нам нужно постараться исполнить все эти желания, — размышляю я вслух. Окончательное физическое воплощение даже не столь важно. А вот чуточка внимания порой творит чудеса. — Придумал! — вскрикиваю я, сам поражаясь звучности своего голоса. — Я исполню эти желания! Я их нарисую!