В храме отец Жоэль тихо проскользнул в алтарь. «Господи… утиши скорби сердца моего, Ты знаешь искушения мои, дай силы претерпевать их, заступи и сохрани меня, ибо давит меня слабость моя. Если Ты не удержишь, отторгнешь меня от руки Своей, минуты не устоять мне. Ты — Лоза, я — ветвь Твоя, не дай иссохнуть мне, да не будет душа моя яко земля безводная Тебе…»
Глава 10. «...ты многого не знаешь обо мне…»
В храме на мессу собралось немало людей, в основном, простецов, но были и несколько аристократок, сркди который аббат узнал госпожу д'Эпине, никогда не пропускавшую его служб и проповедей. Это не радовало отца Жоэля: мадам д'Эпине пожирала глазами его самого, но на исповедях неизменно склонна была во всех грехах винить кого угодно, кроме себя. Отец Жоэль в предшествующие дни не обращался к пастве, ибо знал, что от него ждут слова об ужасном преступлении — несколько раз прихожане спрашивали его мнение, но он молчал. Сейчас тяжесть его души, скорбные мысли и плотские слабости вылились наконец в тихих словах.
— Дети мои… Земля наша переживает ныне лютые времена смуты и искушений бесовских. Святыни попраны и оплёваны, кощунствующий еретик сеет плевелы, драконовы зубы неверия и сомнений, аристократия превратилась в банду бессовестных и алчных стяжателей, в душах оскудевает любовь Божья и, воистину, Господь, придя, найдет ли веру на земле? Мы малодушы и слабы, искушения кажутся нам непреодолимыми. Но это только наше малодушие, отсутствие мужества, упадок духа. Малодушие — это немощь души.
Ведь что такое человек? Это тело и дух. Дух человеческий всегда обращен к Богу, но если сердце не исполнено Божественной благодатью, если в глубине сердечной не изжиты грубые страсти и влечения, дух слаб. Чем более сердце свободно от страстей — тем сильнее дух человека. Быть сильным духом вне истинной веры невозможно.
Сила души — воля. Она может быть направлена как на добро, так и на зло. Сильная воля вне благодатной жизни, не укрепляемая Божественной благодатью, страшна. Крайним проявлением ее будет преступление. Но сила воли в преступлении есть свидетельство слабости духа. Насильник избирает жертвой женщину, грабитель нападает на беззащитного, вор ночью пробирается в дом без хозяев, убийца из укрытия производит свой зловещий выстрел, — здесь нет никакого мужества. В преступниках и грешниках только подобие силы духа. Но это трусы и слабые люди, ведь они позволили порочным мыслям пленить свою душу, и позорно поддавшись этому пленению, встали на преступный путь, избирав способы преступлений, свойственные только трусам.
Все мы чувствуем себя немощными и испуганными этим взрывом бесовских страстей на кладбище Невинных. Но эта немощь обманчива. Слово Господа апостолу Павлу гласит: «Сила Моя в немощи совершается» Что есть эта немощь? Осознание своей слабости и понимание, что без Господа мы не сотворим ничего. Осознаем же это, и пусть дух наш будет силен и устремится к Господу — и Господь укрепит нашу расслабленную волю, даст силы противостоять злу.
…После службы, уже сняв столу, орнат и альбу, аббат, покидая ризницу, почувствовал, что заметно приободрился. На душу снизошел покой. Жоэль возблагодарил Господа, и уже отдавал было последние распоряжения аколиту и церемониарию, как неожиданно остановился позади главного алтаря, заметив в печальной укромной апсиде, походившей на беседку из окаменевших цветущих деревьев, тень. Уголок этот тускло освещался стрельчатыми окнами в сетке крошечных стекол, затемненных налетом пыли. В перевитые переплетами окна, словно в сети, попадались просеянные в мутном потоке воздуха золотистые рыбки солнечных бликов. По воскресеньям, за поздней обедней, эта апсида всегда оставалась пустой. Жоэлю показалось, что он узнал фигуру в коричневом плаще, причём, раньше глаз это поняла душа. Он отдал ключи и двинулся к выходу через боковой вход. Пройдя мимо ниши, понял, что не ошибся.
В тёмном простенке между колонн стоял Камиль де Сериз. Рядом сидел согбенный старик, который при приближении священника с трудом поднялся и рухнул на колени, прося благословить его и помолиться о несчастном Роже. Заметив насмешливый взгляд Камиля, отец Жоэль поморщился, но догадался, что его сиятельство пришёл сюда специально для встречи с ним, ибо жил неподалеку от Арен Лютеции, далеко отсюда, и ему гораздо проще было бы зайти в Сен-Медар. При этом одного взгляда на раздраженное и нервное лицо Камиля де Сериза хватило для понимания, что свои догадки Жоэлю лучше держать при себе. Граф искал встречи, явно слышал его проповедь, но исповедоваться явно не собирался. Впрочем, Камиль лгал на исповедях ещё в колледже.
Не обращая внимания на язвительно-сардоническую насмешку де Сериза, священник спросил старика, в чём его нужда? Деньги? Нет, тот сводил концы с концами, да вот беда, скрутило его, а ведь живёт поставкой дров ко двору… Аббат, стремясь оттянуть разговор с де Серизом, возложил руки на голову старика и помолился о его здравии. Тот приник к руке аббата, и медленно пополз к выходу.
Жоэль же, не приближаясь к Камилю де Серизу, выразил радость встречи, правда, весьма умеренную.
Они вышли из храма. На площади Сен-Сюльпис, провинциальной и уютной, стояла лишь семинария, похожая на странноприимный дом, здесь, как и на примыкающих улицах Гараньер и Феру царили благодушная тишина и нежная сырость. Пахло немного орехами, старой древесиной, хвоей и чуть ладаном.
Они направились к Сен-Северену. Аббат жил к востоку от Сен-Жермен, на границе Латинского квартала, на rue Saint-André-des-Arts, одной из узких улочек, словно созданных для неспешных прогулок среди уютных фасадов старинных домов. Ему нравилось здесь, и он часто в часы досуга прогуливался по окрестностям, забредая в очаровательный двор Роан, с целой анфиладой крошечных внутренних двориков и башней, бывшей частью крепостной стены при Филиппе Августе. Однако, сегодня досуга у него не было.
Они вошли и расположились в гостиной. Полуночник испуганно шмыгнул под кресло и оттуда недоброжелательно озирал гостя и даже зашипел, когда Камиль де Сериз попытался приблизиться. Аббат удивился: кот не был пуглив и никогда не прятался от приходящих, но теперь было заметно, что Полуночнику мсье де Сериз куда как не по душе. Аббат сел в кресло, просто ожидая, пока Камиль заговорит, но тот долго молчал, зло косясь на огонь камина.
— Я случайно вспомнил, проходя мимо, что ты служишь в Сен-Сюльпис, — лениво солгал Камиль де Сериз. Он неторопливо развалился в кресле в позе излишне вольготной, и аббат понял, что это игра — Камиль всегда, даже в колледже, сидел напряженно, наклонясь к коленям. — Домик маловат, но ты, как я посмотрю, совсем не беден… — Насмешливо бросил он, оглядывая обстановку, лепнину потолков, мебель и портьеры, — а впрочем, я и забыл… твой клан никому из своих бедствовать не даёт…
Аббат молчал, внимательно слушая Камиля. Он знал, что разговор, начатый со лжи, не всегда потерянное время, и понимал, что де Серизу нужно было сильно нуждаться в нём, чтобы искать встречи. Сейчас он ждал, когда эта нужда проступит.
— Ты, как мне кажется, поумнел, Жоэль, не правда ли? Не суетишься, не суёшься с разговорами и проповедями. Ваше поповское сословие любит соваться куда не надо, но ты, видимо, не шибко ревностен, — по губам Камиля де Сериза скользнула высокомерная улыбка. — Я это оценил.
Аббат не дал себе труда даже поклониться, но не сводил глаз с бывшего сокурсника. Его молчание начало нервировать де Сериза.
— Ты тут недавно сказал, и странно, однако, что я это запомнил… что я ненавижу себя за совершенное и боюсь ада, а за эту боязнь — ненавижу себя уже до презрения, а презрение влечет меня к новым безднам… Это красиво звучало. Это вздор, но звучало красиво. — Он помедлил, потом зло продолжил. — Теперь я понимаю, что тогда поступил правильно. Если ни чувственность, ни ум, ни таланты не в силах победить женщину, мужчина должен хладнокровно прибегнуть к насилию, ибо самолюбие требует, чтобы он при любых условиях остался победителем. Я брал женщин везде — в будуаре, во время вечерней прогулки, в парке и в почтовой карете… И поверь, очень немногие приходят от совершившегося в отчаяние. К тому же они полагают, что, если взяты силой, то не совершают греха. Наконец, каждый знает, что множество женщин только и мечтают об изнасиловании. Насилие для многих неизмеримо повышает наслаждение. Женщины всегда обожали меня.