— Ma bien-aimée, — позвал он ее, и она смело шагнула к нему, сама не понимая, что делает. Хотелось, чтобы он поцеловал ее, мягко и едва касаясь губ, как целовал прежде. А еще Лиза вдруг подумала, что в последнее время была слишком холодна с ним и не единого раза не попыталась заставить его переменить принятое когда-то решение.
— Я люблю тебя, — прошептала Лиза и удивилась, что не ощутила при этом прежней теплоты в сердце. Словно по привычке сорвалось признание с губ и только.
— Я уезжаю после Масленичной недели, — этими словами он ударил ее наотмашь. Даже дыхание перехватило от боли, которой кольнуло каждое из них. — Я не волен дольше оставаться здесь — сами понимаете, мое положение не таково… Мой человек по-прежнему в Заозерном, так что вы не останетесь без защиты. Я буду писать к вам. Письма будут оставлять для вас на том же месте.
— И в той же книге, — медленно проговорила Лиза, вспоминая о тайнике, где он оставил для нее первое послание. — У вас исключительное чувство юмора…
— Помилуй бог, я не мог предугадать, что за книга будет стоять на той полке! — вспылил он. Но достойного ответа на ее последующее замечание, что он мог бы переменить книгу, найти все-таки не сумел.
— Прости меня, — он обхватил ладонями Лизино лицо и стал покрывать нежными поцелуями ее щеки, нос и лоб, стараясь не замечать, что она не отвечает ему, лишь безвольно стоит, опустив руки. — Прости меня! Если бы я мог!.. Если бы мог!
— Но вы не можете, — с легкой усмешкой проговорила Лиза. — Вы не можете…
И снова меж ними встало вежливо-равнодушное «Вы». Словно невидимая черта разделила их, несмотря на крепкие объятия, которые он не в силах был разомкнуть.
— Мы всего в шаге от финала, ma bien-aimée, — шептал он Лизе, гладя ее уже чуть растрепанные локоны. — Только шаг…
— Отчего вы решили, что остался лишь один-единственный шаг? — голос Лизы звучал отстраненно. Словно вовсе не она стояла на этой поляне, позволяя ему ласково касаться ее лица и волос, баюкать ее в колыбели своих рук. — По мне — так мы ни на шаг не приблизились к цели.
— Вы не знаете его так, как я! Всего шаг, ma bien-aimée.
— Вы так же, как и я, наслышаны о его renommée, — заметила Лиза. — Он не пошел под венец тогда, что заставит его сделать это ныне?
— Это было в прошлом. Тот случай изменил его. Кроме того, были свидетели невинности situation, и не было… урона.
Нет, это определенно была не она. И не он, человек, которого Лиза когда-то впустила в свое сердце. Человек, который сейчас целовал ее в щеку, едва касаясь губами, который сжимал ее в своих руках. Это определенно были не они, иначе даже задуматься о смысле его слов было больно.
— Я не прошу вас доводить до… — тут он не нашел слов, а руки сжались вокруг ее тела с такой силой, словно еще немного, и он переломит ее пополам. Голос опустился до свистящего угрожающего шепота, его буквально трясло от ярости и ревности. — Предоставьте все мадам Вдовиной, это же по ее части — защитить попранную честь дочери. Но только в случае, когда не будет иного…
— Господин Журовский сказал, что срок до Пасхи.
— Я помню, — мужчина закрыл глаза, чтобы хотя бы на миг забыться и не понимать, что происходит в его жизни. Времени было мало, а значит, и возможности для нее заполучить под венец Дмитриевского по своей воле тоже. Даже мысль о том убивала…
— Помни — это только в случае, ежели не будет иного…
Разве Лизе могло стать легче от этих слов? Разве ледяная змея, стянувшая ее сердце железными кольцами, могла ослабить свои объятия?
— Я обещаю, очень скоро мы будем вместе… и будем так счастливы… как ты когда-то мечтала, помнишь? Ты помнишь, ma bien-aimée?
Он целовал ее холодную руку, с которой она уронила перчатку в снег в нескольких сотнях шагов отсюда. Пытался согреть своим дыханием ее кожу. «Быть может, это удастся с моей ладонью, — с какой-то странной отрешенностью подумала Лиза, — но как, скажите на милость, можно отогреть замерзшее сердце?»
Спустя минуту Лиза все-таки выпростала руку из его пальцев, намеренно грубо и резко, понимая, что причиняет ему боль. Но ей безумно этого хотелось — увидеть муку в его глазах. И глядя, как он медленно отступает, скрываясь среди еловых лап, видя выражение его лица, она поймала себя на мысли, что желание сделать ему больно теперь стало настолько сильным, что она пойдет ради этого на все. Даже на то страшное для нее до сих пор… на иное…
«Боже мой! — с горечью подумала Лиза, когда наконец-то вышла из леса, с трудом ведя лошадь по глубокому снегу и волоча за собой влажный, а оттого такой тяжелый трен платья. — Боже мой, во что я превратилась!»
И только послание, изредка шуршащее бумагой у нее за пазухой, придавало сил не упасть в снег, отдаваясь на волю зимы, а вернуться назад. И лгать… Лгать, как прежде. Лгать и играть ненавистную, но с некоторых пор такую желанную для нее роль. Боже мой…
В отчаянии она закрыла лицо ладонями, а когда убрала их, действительно с трудом смогла удержаться на ногах и не упасть в снег рядом со своей каурой. Потому что, вздымая ворох снежных брызг из-под копыт, в ее сторону стрелой летел вороной, неся в седле человека в черном казакине и шапке из черно-бурой лисы…
Глава 9
Увидев темного всадника на белой глади луга, Лиза ощутила липкий ужас и панику, что с каждым мгновением только разрасталась в душе. С большим трудом она сдержала порыв оглянуться на лес, желая убедиться, что ее недавний собеседник уже скрылся среди еловых ветвей. Вцепившись в трен платья, с трудом удерживая в озябших пальцах тяжелую ткань, Лиза застыла на месте. Понимая, что нет для нее иного пути в эту минуту — как только смело встретить того, кто уже был так близко, что без труда угадывались серебряные пуговицы на его черном казакине.
Александр остановил коня в паре шагов от Лизы, но напрасно она ждала, что этот мужчина первым начнет разговор. Он только пристально смотрел на нее, удерживая на месте разгоряченного скачкой вороного. Показалось ли ей, или взгляд его действительно был тяжелым и осуждающим?
— Александр Николаевич! — Лиза вздернула подбородок, крепче сжимая пальцами трен платья и кожаные поводья. Что толку было ждать приговора, который так и висел невысказанным в морозном воздухе? Не лучше ли сразу и наотмашь?
— Лизавета Петровна, — проговорил Дмитриевский в ответ. Лиза напрасно надеялась по тону голоса понять, что было сейчас на уме у ее собеседника. И снова вспыхнула тревога в груди — как, скажите на милость, вести игру, когда не имеешь даже малейшего представления, что за ход может сделать противник?
— Я отстала от охоты, — Лиза решилась держаться придуманной для всех истории ее неожиданного исчезновения. — Обронила где-то перчатку ненароком, и Петр был так добр, вернулся за ней по нашему пути. К стыду своему, признаюсь, что еще и наездницей никудышной оказалась — соскользнула из седла… благо снег…
К концу объяснения она несколько смешалась под его внимательным взглядом, по-прежнему неотрывно устремленным на ее лицо. Александр вдруг усмехнулся и чуть склонился вперед, опершись локтем на переднюю луку седла.
— А в лесу вы, вестимо, птичьим пением решили насладиться?
Лиза была даже благодарна за иронию, отчетливо прозвучавшую в голосе Дмитриевского, за усмешку, столь знакомо изогнувшую его рот. Тревогу и панику моментально растворил в себе гнев, вспыхнувший в ней при этих словах. А его намеренно невежливое возвышение над ней, отчего приходилось стоять, задрав голову, окончательно вывело Лизу из себя.
— Вы действительно желаете знать, что я делала в лесу? — она отчеканила каждое слово, делая особый упор на слове «что». Ей хотелось, чтобы Александр смутился, подумав о совершенно непозволительных вещах. Это смущение даст ей некое преимущество, поможет взять верх над ним в этом словесном поединке. Пусть и на короткое время.
И тут же сама ужаснулась своей смелости. Даже кровь побежала быстрее, заставляя уши, прикрытые аккуратными локонами, покраснеть не от мороза, а от стыда после собственных слов. При этом Лиза не смогла утаить разочарования, видя, что Дмитриевский даже бровью не повел на ее выпад.