На следующий день он не торопился. Не спеша позавтракал, запасся продуктами, побoлтался по дому книги на Новом Арбате, рассматривая прекрасно изданные тома писателей и поэтов, замалчиваемых в его время, купил подарок для дочки и, прихватив бутылку Калифорнийского вина, отправился в гости.

В Москве было лето. Мягкая погода, зелень и отсутствие трафика расслабляли, рождали воспоминания. Умиротворённый, он ехал по знакомым улицам своего города, который оставил больше 20 лет назад, и это навивало грусть, и почему то, покой. По дороге он плутал и добрался часам к пяти. Как в прошлый приезд, всё было по домашнему просто и гостеприимно. Он с удовольствием присоединился к празднику - играл с детьми, помогал за столом, участвовал в разговорах, шутил, и всё это время незаметно следил за хозяйкой, наблюдая как она развлекала гостей, справлялась с детьми, всё больше поддаваясь её внутреннему неназойливому очарованию.

Гости разъехались, дети ушли спать. Он беседовал с братом и посматривал, как она что то делала на кухне. Когда их глаза встретились, он вдруг сказал:

-Давай научу танцевать аргентинское танго.

-Так я ж не смогу, возразила она с улыбкой.

-Сможешь, я покажу. У тебя есть туфли на каблуках?

Пока она одевала туфли, он нашёл медленное и чувственное Bahía Blanca Carlos’а Di Sarli. Они встали в позу и он начал показывать базовые шаги. Она ойкала, смеялась, теряла равновесие, падала на него, говорила, что этому никогда не научится, а он, захваченный неожиданно острым желанием, чувствовал себя неловко под взглядами брата и его жены. Это было их первое, по существу формальное, объятие, но её дыхание на его щеке, смеющиеся глаза, податливое тело казались естественными, как воспоминание о знакомом, давно забытом, но не потерянном, а сохранившемся в душе. Ощущение было настолько ярким, что он испугался, что все видят, что с ним происходит. По её реакции он понял, что и она не остаётся равнодушной. Он чувствовал, что ему становится всё трудней преодолеть растущее желание прижать её к себе, целовать открытую шею, смеющиеся глаза, влажные губы. Чтобы не выдать себя, сослался на усталость и рано ушёл спать.

Ночью ему снилось, что они танцевали на милонге у Освальдо в его любимом милонгеро стиле, тот их хвалил на своём ломаном русском, а они смеялись и ещё тесней прижимались друг к другу. Он проснулся рано с предчувствием новых отношений и спустился вниз с желанием скорее увидеть её снова. Сон, будто явь, напомнил, что они чувствовали вчера танцуя, и придал уверенности в том, что отношения будут развиваться, и они будут вместе, хотя не представлял как и когда.

Он спустился вниз, переступил через тихо храпящую собаку и вошёл в кухню. Там ещё никого не было, кроме хозяйки. В коротком халатике, тапках на босу ногу она стояла у плиты и варила кофе.

-Доброе утро, сказал он. -А на меня хватит?

-Хватит, она улыбнулась. –Доброе утро. Как спалось?

-Хорошо. А чья это кровать?

-Вообще то гостевая, но последнее время я спала, пока не выгнала мужика. Я тебе по моему говорила. Почему спрашиваешь?

-Да ничего. Так, сон приснился. Он пожал плечами.

-Расскажешь?

-Танцевали с тобой у нас на милонге.

-Понравилось? Она оторвала глаза от джезвы и с улыбкой взглянула на него, ожидая ответа.

-Очень!

Он взял кофе, через открытую в кухне дверь вышел во двор, сел в раскладное кресло и огляделся. Раннее июньское солнце освещало пустую спортивную площадку перед домом и опушку леса, куда вела узкая протоптанная дорога с сырым от росы кустарником по краям. Небольшой сад отделял дом от выложенной красным кирпичом дорожки, на которой появлялись и исчезали ранние бегуны, велосипедисты и любители собак. Мирное неторопливое воскресное утро… Он прикрыл глаза и подставил лицо ещё не жаркому солнцу…

-Как ты тут. Ещё кофе хочешь?

Он открыл глаза. Она стояла перед ним с собакой на поводке. Собака радостно подвывала и тянулась в сторону леса.

-Иду гулять собаку. Пойдёшь со мной?

-Пойду. Он отставил пустую чашку, поднялся из кресла.

Подойдя к лесу, она спустила собаку с поводка, и та счастливая начала носиться вокруг них, борясь с толстой палкой, которую, не смотря на то, что она цеплялась за каждый куст, не выпускала из пасти. Они шли не спеша, постоянно касались друг друга, стараясь удержаться на узкой дорожке. Говорили о её детях, о том, что она построила этот дом, чтобы они могли жить и ощущать природу. Обсуждали и оборотную сторону жизни за городом – изнуряющий московский трафик. Он спрашивал что то, шутил, она отвечала, смеялась, поднимая на него свои чудесные излучающие тепло глаза, в которых он чувствовал призыв.

Когда они вернулись с прогулки, утро закрутилось в полную силу, с завтраком, уборкой, готовкой. Появились новые гости. В наступившей суете про него как то забыли. Он усевшись в сторонке, разглядывал приходящих, не вмешиваясь, слушал разговоры и наблюдал за хозяйкой. Он обратил внимание на её тёплые отношения с крупным полноватым мужчиной, пришедший со своей девушкой. Присмотревшись, он понял, что это был её бывший муж и отец именинницы и старшего сына. Ближе к обеду появился ещё один молодой человек, который оказался отцом младшего ребёнка. Он догадался, что это о нем она писала, что наконец избавилась от мужика, и может возвратиться к себе в спальню. «Мужик» вскоре уехал, забрав именинницу, которую обещал сводить в кино.

К обеду гости разошлись, и все засобирались к брату на дачу. Позвали и его. Он обрадовался, что сможет побыть ещё несколько часов в её обществе. И с удовольствием согласился. Делать в городе было нечего. Путь был недолгий, впереди ждал обед и вечерний чай из самовара на веранде. Собрали детей, оставшуюся еду, забрались в её маленькую красную машинку и поехали. Он поехал за ними.

Небольшой участок был аккуратно ухожен: фруктовые деревья цвели, кусты клубники и малины плодоносили, везде росло много цветов. Пока все вокруг занимались хозяйством, он старательно расслаблялся и развлекался как мог: полежал на диванчике–качелях, поиграл с детьми, попил пива с братом. Однако ни на минуту не терял из виду её. Высокая, тонкая, узкобёдрая, в маленьких шортах и короткой, открывающей плоский живот майке, едва прикрывающей маленькие груди, с живым подвижным лицом, она была удивительно привлекательной и вызывала желание. Однако, и во время обеда, и потом за чаем, она вела себя ровно; была вежлива, но казалось не обращала на него особого внимания. Он вспомнил вчерашний «урок танго», утреннюю прогулку и подумал: “Неужели я ошибся? Выпил вчера и напридумывал чёрт и что”. Он старался выбросить её из головы, говорил себе, что это бред, подсмеивался над собой, напоминал свой возраст и их родственные отношения, но в моменты, когда их глаза встречались, его аргументы блекли...

Начало темнеть и он собрался уезжать. Сославшись на дела в городе, собралась и она. Они попрощались и выехали за ворота. Проехав несколько метров, она остановилась, перекрыв ему путь, и вышла из машины, чтобы закрыть ворота. Он тоже вышел. Его мучило ощущение незавершённости, и неясного ожидания. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но она опередила его:

-Я тебе ещё сегодня нужна?»

Его сердце взлетело. Не желая выдавать охватившее его радостное волнение, помедлив, ответил, что никаких планов нет, чтобы куда ни будь сходить, ещё не думал, и поколебавшись предложил:

-Если только ко мне? И не удивился, когда она легко согласилась.

По пути домой он тщетно старался не думать о том, что должно произойти. Она оставила машину на улице, он ждал у шлагбаума, перекрывающего въезд во двор. Они молча прошли через двор, вошли в подъезд и поднялись на 14 этаж. Он поковырялся с ключами и открыл дверь. Привычно, он видел потом это много раз, она скинула туфли, удобно уселась с ногами на диван, вытащила из сумки книгу.

-Я сейчас, сказал он и, потолкавшись пару минут по комнатам, подошёл и сел рядом. Она повернулась ко нему. Он увидел её глаза, пробормотал что-то нелепое вроде «нет нет, так нельзя, что скажет брат», и притянул к себе. Её губы раскрылись ему навстречу, языки встретились и разошлись, исследуя и лаская. Их первый поцелуй был долгим. Отвлёкся только, чтобы стянуть с неё маечку и выпустить на волю пару прекрасных маленьких грудей. Он целовал и покусывал её уши, массировал и целовал твердеющие соски, вёл языком вниз по животу...и после некоторой суеты, связанной с нежеланием шорт оставить попу, ему открылись бесстыже обнажённые набухшие и влажные нижние губы. Он опустился на колени, и погрузился в эту пульсирующую бездну. Она начала тихо стонать. Потом громче, громче, стоны превратились в крики, её сотрясала дрожь...Потом она ласкала его. Потом они лежали обнявшись, он осторожно целовал её губы, глаза; её пальцы почти невесомо двигались по все ещё чувствительной коже, и он думал о том, что комфорт естественности и совпадения их реакций, который он ощущал практически с первого разговора и в переписке, подтвердился в их близости.