- Чем?

- Каждые пятьдесят метров - выдвижные крышки для накопления отбросов.

- Что же делать?

- Слушать старших, лучший друг Джина. - Он снова зажег фонарик и тут же погасил его, видимо обнаружив то, что искал. Ударил рукояткой по стене, брызнули осколки. - Здесь кнопка сирены…

Здание вновь заполнил резкий протяжный звук. Кодбюри отпустил кнопку, звук прекратился.

- Поспешим к лифту. Там должны быть наши. Мы перехватим птичек прямо у выхода.

Грузовой лифт, набитый полицейскими - их было не четверо, как приказывал Кодбюри сержанту, а по крайней мере десяток, - спустил нас на первый этаж в две минуты. Грузовой двор, заставленный какими-то ящиками, бочками, непонятными конструкциями из металла, был почти пуст, если не считать четверых полицейских у автоматических ворот, еще одного - в тесной будке контрольно-пропускного пункта и троих людей в серых комбинезонах, суетящихся у огромного мусоровоза.

Когда мы с Кодбюри во главе десятка перепуганных стражей порядка выбежали во двор, эти трое уже закончили погрузку мусора и полицейский в будке нажал кнопку управления воротами. Стальные створки поползли в стороны, серые комбинезоны влезли в кабину, и машина медленно тронулась. Она уже въезжала в ворота, когда внезапно прозревший Кодбюри истошно крикнул:

- Стой! - И полицейским: - Огонь по машине!

Потом рванулся за ней, прицеливаясь на ходу, а мимо него вслед беглецам сверкнули стрелы лазерных лучей. Вряд ли я тогда соображал, что и зачем делаю, но побежал за Кодбюри. Я настиг его у ворот, схватил за плечи, повалил и упал сверху - вовремя: из уходящей на полной скорости машины вылетел такой же лазерный луч, крест-накрест перечеркнул прямоугольник ворот. Приподняв голову, я увидел, как вспыхнула будка КПП, как, перерезанный пополам, рухнул на землю полицейский, как по темному переулку, завывая сиреной, пронеслись две черные машины управления.

- Кончен бал. - Я поднялся и помог встать придавленному толстяку.

Он засунул в кобуру бесполезный уже лучевик, протянул мне руку.

- Спасибо, вы спасли мне жизнь. А лучше бы вы спасали только свою…

- Почему?

- Моя мне будет дорого стоить.

В молчании мы добрались до кабинета дежурного, он толкнул дверь и вошел в приемную.

Жаклин и Факетти мрачно курили под охраной истукана дежурного. Увидев меня, Джин радостно крикнул:

- Наконец-то! Ну, что там?

Кодбюри перебил его, не церемонясь:

- Он вам потом расскажет. - Взял листок бумаги, что-то черкнул на нем. - Отдайте дежурному у выхода, иначе не выпустят.

Когда мы вышли, я рассказал о своих приключениях. Жаклин иронически заметила:

- Приобрели новую профессию - спасателя. Второй день практикуетесь.

Я отпарировал:

- Надеюсь, вас мне спасать не придется.

- Не ссорьтесь, ребята, - тихо сказал Джин. - Эта история будет стоить места старому Кодбюри: Бигль не прощает ошибок. А это значит, что у Лайка появляется враг…

- Дикий? - спросил я и добавил беспечно: - Он и так меня не терпит.

- Тут другое, - пояснил Джин, - чувство недоброжелательства перейдет во вражду. А как враг Дикий очень опасен.

Время показало, что Джин был прав.

Проснулся я поздно, долго лежал не двигаясь, не открывая глаз: болела голова, руки как ватные - не поднять, не пошевелить.

Я уже клял себя за то, что ввязался в это дело. В конце концов, я Мак-Брайту не подчинен: мы делаем одно дело, хотя и разными способами. Мы можем и должны помогать друг другу, когда это безопасно. И тут же оборвал себя: не спеши осуждать Мак-Брайта. Сейчас ему прибавились лишние хлопоты - прикрывать тебя. И вряд ли бы он стал рисковать твоим положением, не продумав игры, не взвесив все «за» и «против». А ведь есть еще Первый, который, несомненно, знает и о вчерашней акции, и о моем участии в ней. Значит, оно было обдумано и согласовано. Только зачем - непонятно…

После душа я почувствовал себя значительно лучше, выпил кофе, принесенный горничной, вышел из отеля, поискал глазами Ли. Мальчишки не было. Особенно удивляться не стал, подошел к киоску, купил утренний выпуск «Новостей», перелистал тщательно. Так и есть: о вчерашнем происшествии ни слова. А разве ты ждал иного? Нет, конечно. В этом прекрасном свободном мире отсутствует одна маленькая деталь - свобода. Маленькая-то она маленькая, но без нее как-то неуютно. Хотя многие привыкают, живут, помнят извечное «стерпится - слюбится». А если не стерпится, не слюбится? Вот тогда иди в трущобы, слам, действуй, добывай себе эту свободу, рискуй ежечасно, но помни: в газетах тебя не прославят, в песнях не воспоют, имя твое в речах не рассиропят. Вот почему, к примеру, для приема в клубе «При свечах» колонки не пожалели, и даже некто Чабби Лайк в списке гостей упомянут, а о его посещении полицейского корпуса и речи нет: не событие!

Ну ладно, шутки в сторону. Что будем делать, Лайк?

- Дышишь свежим воздухом?

Резко обернулся, вздохнул облегченно: держи себя в руках, Лайк, не распускайся.

- Доброе утро, Линнет.

Она - в белом платьице-тунике, сандалиях с ремешками до колен, волосы схвачены золотым обручем - смеется:

- Хочешь, расскажу, что будешь делать в ближайшие несколько часов?

- Поделись всеведением.

- Повезу тебя туда, где с тобой и о прошлом поговорят, и о будущем поведают.

- Куда поедем?

- Вокзал «Торно», - сказала она в микрофон электроля.

- Я однажды был на вокзале «Торно»…

Она удивленно спросила:

- Когда?

- Вчера. С нашим общим другом. Почему опять вокзал?

Линнет пожала плечами.

- И опять и всегда… Традиционное место встречи.

- Место встречи не должно быть традиционным: это аксиома подпольщика.

- На вокзале «Торно» семьдесят семь перронов. Интенсивность работы предельная: каждые двадцать секунд прибывает или уходит моноэкспресс. Это же главный узел Мегалополиса: он соединяет центр с рабочими «окраинами», с «трущобами», с городами-спутниками. Пропускная способность его - двадцать миллионов пассажиров в сутки. Трудно ли потеряться среди них?

Мы прошли через вертящиеся двери в гигантский распределительный узел, откуда бесчисленные эскалаторы уносили пассажиров в туннели под светящимися табло с номерами вокзальных путей. По одному из них мы поднялись на второй этаж, прошли мимо цветной шеренги автоматов с газетами, жевательной резинкой и сигаретами, парфюмерией и значками - бляхами - черт знает с чем еще! - и наконец вышли на волю, прямо к подъезду, уткнувшему свой китовый нос в табло с расписанием и указателем «Путь N 7».

- А почему седьмой путь? - поинтересовался я. - Вчера был второй…

- Любой из первой десятки, - пояснила Линнет. - И любая станция по вкусу: от первой до шестой. Сейчас поедем до третьей.

Третья станция ничем не отличалась от первой, на которой я побывал вчера вечером: тот же длинный перрон, те же унылые автоматы, те же турникеты у выхода, та же стоянка электролей, и даже машин столько же - три, магическое число главного диспетчера.

- Поедем, - сказал я, но Линнет отказалась:

- Лучше пешком: спокойнее. Да и недалеко…

Окраина - кварталы бедноты. Здесь в ультрасовременных с виду - только с виду! - зданиях живут те, кто делает Систему сегодня: ее руки. Мне казалось - а по сути, и было так, - что я не раз проходил по теплому асфальту Семьдесят пятой улицы, поворачивая на Сто сорок шестую, шел мимо этого кондитерского магазинчика, ждал кого-то в баре Хиггинса с завлекательной надписью на дверях «У нас всегда есть что выпить!», играл в расшибалочку блестящей монетой с гордым профилем шефа Системы, стоял в очереди в кинематограф с юниэкраном, чтобы увидеть знаменитого Ланни Хоу в боевике «Планета - время любить!».

Повторяю еще раз: я не был в Мегалополисе, но был его жителем и на все вопросы давно получил ответ: и сколько людей в каждом доме, и каковы в нем квартиры (ученический пенал, увеличенный до размеров человеческого роста), и где работают его обитатели («Автомобильный центр», «Сталь Нью-Джи», «Шахты Факетти», заводы Холдинга - несть им числа!), и как развлекаются они (кружка тэйла по вечерам, киношка или бар с традиционным стаканом, парк увеселительных автоматов или телеварьете на углу Сто пятой и Восемьдесят второй, а по воскресеньям - семейный выезд в центр - мотай свои денежки, рабочий класс!), и как любят, и как дышат, и как смеются - впрочем, как и все люди во всем мире, поделенном на две большие глыбы, бывшие когда-то одним домом, одной Планетой.