Хозяин встал, чтобы встретить вошедшую в ресторан молодую пару: она в светлой и блестящей искусственной шубке, он в куртке, тоже светлой, блестящей, с меховыми отворотами.

– Мне очень жаль, синьоры, – сказал Франко Барониа, сын Сальваторе, – но у нас закрыто. Мы переезжаем.

– Закрыто? – разочарованно протянул парень, а девица метнула на своего спутника полный негодования взгляд.

– Да, синьор, очень сожалею.

Парочка выкатилась. Франко Барониа запер за нею дверь, потом прошел в глубь помещения, чтоб запереть и черный ход, вернулся в бар и плеснул в свой стакан еще вина.

Теперь пришла очередь говорить Дуке.

– Километрах в десяти отсюда, – начал он, – был найден труп сожженной женщины. Ее размеры, прямо скажем, весьма необычны: рост почти два метра и вес около центнера. Эту женщину, по имени Донателла Берзаги, еще живую, засунули в стог прошлогоднего сена и подожгли. В результате проведенного расследования, – голос Дуки эхом отдавался в пустой гостинице, заброшенной на безлюдный простор равнины, – нами установлено, что вы должны быть в курсе этой истории.

– Да, я в курсе. – Франко Барониа, сын Сальваторе, а не Родольфо, слегка поежившись, повторил: – Я в курсе всего.

Дука тоже почувствовал при этих словах легкий озноб. Таких допросов он, пожалуй, еще не проводил. Обычно, чтобы вытянуть из клиента малейшее признание, мурыжишь, мурыжишь его часами, а этот сказал, что он в курсе всего, и даже без всякого нажима.

– Объяснитесь, пожалуйста.

– Извольте. Как-то вечером мой братец появился здесь в обществе двух женщин и друга. Одна из женщин была очень рослая, наверно, под два метра, и, думаю, весила порядочно. – Он говорил со спокойным отчаянием, точно приговоренный к смерти. – Поскольку двоюродный брат всегда бывал здесь с женщинами, я давно уж понял – нетрудно догадаться, – каким ремеслом он промышляет. Но я вопросов ему не задавал, только документы требовал, и все. Пусть занимается, чем хочет, это его дело, и я не в силах ему помешать, но каждый, кто приходит ко мне в гостиницу, должен предъявить документы. Это мое условие, и он его соблюдал, поэтому без разговоров выложил передо мной удостоверения всех своих спутников. А ту девушку мне было жаль: они ее вдвоем держали под руки, и, видно, она была в полном раздрызге, даже как будто спала. Вторую же я хорошо знал, Франко часто привозил ее с собой, она была его давнишней сожительницей.

Всем было не по себе смотреть на лицо этого человека, который будто казнил сам себя перед ними и одновременно избавлялся от тяжкого и горького бремени на душе.

– Раз вы спросили у них документы, значит, вы помните их имена, – заключил Дука. – Можете назвать?

– На память не помню, а в журнале они есть. Сейчас покажу. – Франко Барониа встал и скрылся в нише, где помещался его офис.

– Можно мне немного виски? – подал голос молодой человек. – Не люблю вино.

– Нет, – отрезал Дука. (Больно жирно будет!)

– Налей ему, – попросила Ливия. – Посмотри, какой он бледный, ему плохо.

– С чего это ему плохо? – усмехнулся Дука.

– С того, что он уже месяц у тебя в лапах, – объяснила Ливия. – Тебе трудно представить, что это значит. – Ему трудно, а она себе представляла, что это значит, когда кошка играет с мышью.

– Ладно, поди сам налей себе, – смилостивился Дука и повернулся к Ливии. – Вот уж не думал, что ты испытываешь такое горячее сочувствие к сутенерам.

Маскаранти кашлянул, подавив смешок.

Любезный, предельно искренний хозяин гостиницы вернулся наконец из своей ниши и положил перед Дукой толстый бумажный блок, в котором остались одни квитки.

– Вот, взгляните с номера двадцать девять тысяч шестьсот шестьдесят пять по номер двадцать девять тысяч шестьсот шестьдесят восемь имена четверых, что останавливались у меня в тот вечер.

Дука полистал блок.

– Пиши, Маскаранти. Берзаги Донателла. – На квитке стоял номер удостоверения личности и все остальные данные, но они уже не требовались.

– Берзаги Донателла, – повторил Маскаранти, записывая.

– Барониа Франко, – продолжил Дука и добавил, чтобы отличить ту скотину от стоявшего перед ним благородного человека: – Сын Родольфо.

– Барониа Франко, сын Родольфо, – снова повторил Маскаранти.

– Джарцоне Кончетта.

– Джарцоне Кончетта.

– Сарози Микелоне.

– Сарози Микелоне.

– Они приехали неожиданно, – рассказывал хозяин. – Народу был полон зал. Та высокая девушка сразу привлекла к себе внимание – не только внешностью, но и тем, что буквально спала на ходу, наверно, ей было плохо. Чтобы не вызвать скандала, я быстренько собрал документы и поместил всю четверку в один номер. После полуночи ресторан опустел, я начал помогать официанту – он же бармен – убирать со столиков, а когда и он ушел домой, я вдруг услышал крики: «Папа, папа, папа!» Голос был женский.

Дука уже вторично слушал рассказ о том, как женский голос зовет папу. Машинально, будто прося помощи, он протянул руку к Маскаранти за сигаретой и получил ее; парень, сидевший рядом, щелкнул зажигалкой.

– Я бросился наверх, – продолжал хозяин гостиницы, видимо, вновь переживая тогдашний ужас. – Постучался к этим подонкам – других постояльцев у меня в тот вечер не было – и снова услыхал это хриплое: «Папа, папа, папа!» Брат открыл мне и сказал, чтоб я не лез в чужие дела. Я сразу смекнул, в чем дело, и велел ему убираться подобру-поздорову, иначе я немедленно вызову полицию.

– А что, собственно, вы смекнули? – спросил Дука.

– Да уж смекнул! Совратили бедную девчонку, выманили из отцовского дома, накачали вином да наркотиками и торгуют ею. А бедняжка время от времени вспоминает семью, отца и вопит во всю глотку: «Папа, папа!»

Да, в сообразительности ему не откажешь!

– Продолжайте, пожалуйста.

– Ну, мой братец мне и говорит, что, если я, дескать, сунусь в полицию, он мне морду набьет и подожжет гостиницу. А я уж привык к этим угрозам, и хоть знаю, на что он способен, но мое терпение тоже не бесконечно. Даю вам, говорю, пять минут, чтоб духу вашего здесь не было, – и бегом вниз, к телефону. Пусть, думаю, потом прикончат, все равно позвонить успею. Но братец, видно, испугался, решил не связываться. И пяти минут не прошло – смотрю, спускаются все четверо. Вернее, трое-то спускаются, а ее, громадину, чуть не волоком тащат, а она, бедная, на ногах не стоит и охрипла уж совсем, но все зовет отца своего. Ну, запихнули ее кое-как в машину да и уехали. – Франко Барониа, сын Сальваторе, вскинул голову (до этого он упорно смотрел вниз). – А через два дня я прочитал в газете, что километрах в пятнадцати отсюда, в стоге сена сожгли женщину, «великаншу». Я подумал: не иначе, та самая, а поджигатель – не кто иной, как мой двоюродный со своей компанией.

– Если вы обо всем догадались, почему не позвонили в полицию? – строго спросил Дука.

Хозяин гостиницы поглядел ему прямо в глаза.

– Потому что я, как и мой братец, не без греха, хоть и на свой лад. Я не сутенер, не убийца, но мне ведь тоже надо держаться на плаву. В Катании у меня остались жена и четверо ребятишек. Чтобы содержать их и вот эту гостиницу, я уж сколько лет спину гну. А позвони в полицию – в момент заметут. Вот я, грешным делом, и подумал: держи-ка лучше язык за зубами. Ежели полиция до всего докопается – значит, так тому и быть, а может, как-нибудь пронесет. Знаю, порядочные люди так не рассуждают, но ведь мы с Франко братья, как говорится, одного поля ягоды.

Дука поднялся на ноги. Подошел к стойке бара, долго перебирал бутылки. Наконец выбрал горькую настойку, налил себе немного в стакан, добавил сельтерской, выпил и от стойки окликнул хозяина:

– Мы должны поскорее взять убийц этой девушки. Можете вы нам помочь? По-вашему, где их лучше искать?

– Как где – в Милане! – удивился честный труженик. – Мой брат живет у своей подружки, у Кончеттины...

– Кончетта Джарцоне, – уточнил Маскаранти, полистав испещренный пометками блокнот.

– Да. Улица Ферранте Апорта, восемьдесят шесть, – сказал Франко Барониа, сын Сальваторе.