— Давно пора, — кивнул одобрительно Орас. — Дымом воняет ужасно.

— Как Олежка? — спросила я, сознавая, что причиняю боль, но при этом почему-то считая, что боль надо непременно причинить.

— Плохо… — он выдохнул это слово так, что после звонкого «л» вырвалось против его воли нестерпимое, непереносимое «о-о-х», будто невидимая рука всадила тупой нож ему под ребра.

— Я понимаю, — сказала и осеклась, не ведая, имею ли право так говорить.

Он ничего не сказал в ответ. Поверил? Я уж готова была рассказать про свое нерожденное дитя, но вовремя закусила губу. Во-первых, может, эта история с точки зрения мужчины не жалостливая, а унизительная — откуда мне знать. А во-вторых — не моя очередь делать признания.

Орас обошел комнату, взял с тумбочки затрепанную книгу, перелистал.

- «Джейн Эйр»… Я был уверен, что твоя любимая книга — именно эта. Но на твоем месте я бы читал «Сказание» Альберта Шлихтинга. Прекрасно тренирует воображение и чувства начинающего мартинария. От некоторых страниц энергопатии выделяется гораздо больше, чем от фокусов твоего дружка Кентиса.

— Может, лучше «Архипелаг»? — спросила я, делая вид, что имя Шлихтинга мне знакомо.

— Для тебя это слишком длинно. К тому же у Шлихтинга есть одна замечательная черта — первоначальность варварства. Наши предки не стыдились своей жестокости. Напротив, представь, можно гордиться тем, что в голову тебе пришла удачная мысль усадить голую женщину верхом на веревку и таскать эту веревку туда-сюда, пока клочья мяса не полетят во все стороны. — При этих словах я невольно передернулась. — Впечатляет? Я же говорил — людоедские изыскания Ивана Грозного производят впечатление даже на современного человека.

— Вы пришли, чтобы рассказать мне это?

Он отрицательно мотнул головой.

— Мне нужна связь с Лигой. Немедленно.

Я растерялась.

— А разве вы не князь Лиги?

— Я — князь, но не член Лиги.

— Такое может быть?

— Разумеется. Это что-то вроде писателя, но не члена Союза.

Он бесцеремонно уселся на мой диван, так что мне пришлось расположиться на шаткой банкетке напротив. Сидеть рядом с ним в обнимку время еще не пришло, хотя я была бы не против. Он смотрел мне прямо в глаза: обычная манера Ораса, которых многих смущала.

— Это вы подослали ко мне Толика? — другой возможности задать этот вопрос могло и не представиться.

Он не сразу понял, о чем речь, и я описала всю сцену — как Толик толкнул меня, и я, охая от обиды и боли, валялась на асфальте.

— Ах, это! Всего лишь проверка на мгновенный выброс энергопатии. Князь обязан знать, на что способен мартинарий.

— Ну и как, я прошла проверку?

— Вполне. Ты одна можешь заменить десяток бесчувственных особей. В первый момент ты можешь реагировать не особенно сильно. Но ты не забываешь обиды и постоянно к ним возвращаешься. Ты — идеальный мартинарий.

— Это можно считать комплиментом?

Я не заблуждалась на свой счет. Он пришел ко мне потому, что в трудную минуту ему больше некому рассказать о наболевшем, и он выбрал меня, лишь бы не задохнуться от собственной боли.

— Я не должен страдать. Иначе они превратят меня в мартинария. Меня, Андрея Ораса, сделают ползающим ничтожеством. Но у них не выйдет! Меня они не получат. Никогда и никому я не уступал. Столько лет я выигрывал, всегда был первым. Врач требует, чтобы я дал согласие на отключение установки «сердце-легкие». Она, видите ли, необходима другим. Но я отказался… — с каждой фразой речь его становилась всё более сбивчивой. — Я перевезу Олежку домой. Я поставлю установку дома. Пусть живет как растение, пусть растет, но не умирает. Не умирает… И я не буду страдать. Я скажу себе: я победил, и мне наплевать… мне уже легче… Гораздо легче… — он яростно провел пальцем по глазам, будто хотел вдавить их глубоко в глазницы.

— Вы все делаете абсолютно правильно, — сказала я, чтобы хоть как-то заполнить неловкую паузу, ибо мне показалось, что несмотря на все уверения в своей бесчувственности, Андрей сейчас разрыдается.

Он тряхнул головой и опять взглянул мне прямо в глаза. Я ошиблась — слез не было.

— Я говорил сегодня со Стариком, он клянется, что Лига здесь не при чем. Ха… Я не поверил ни единому его слову.

— Старик — глава Лиги? — изумилась я.

— Глава ордината.

Я в недоумении затрясла головой:

— Не может быть! Я как же Кентис?! Ведь он мартинарий. Да от одного этого Старик должен страдать до безумия. Как же он может быть князем после этого?

— Он не страдает, — сухо оборвал меня Орас. — А от этого тем более. К тому же твой любимый Кентис скорее погоняла, чем мартинарий. А погоняла — должность в Лиге почетная, со временем вполне Кентис может сделаться князем. Если захочет. И если ему позволят. А с кем связана ты? Тоже со Стариком? Не может быть, чтобы тебя привлекли в другой ординат.

Я пожала плечами.

— Не знаю. Они звонят иногда, делают выговоры и всё такое… Андрей Данатович, а вы думаете… авария, это не случайность?

— Я не думаю, я уверен. Но они не получат меня никогда. Никогда! Вчера они пытались меня заклеймить. Чуть не полчаса жгли своей дурацкой трубкой мне руку. Но у них ничего не вышло. Не осталось никакого следа.

Он протянул мне свою ладонь — на ней в самом деле ничего не было, на малейшего намека на ожог. Невероятно!

— Здорово! А у меня такой ужасный желвак остался!

Орас неожиданно отстранился, гримаса напускного самодовольства тут же исчезла.

— А ты не лжешь? Может, ты знаешь их и скрываешь от меня?

Что-то злобное, почти звериное промелькнуло в его лице. Не то, чтобы я испугалась — нет. Просто ощутила всю огромность работы по превращению Ораса в светлую личность.

— Нет… лгать — это слишком сложно.

Он попытался улыбнуться в ответ — крокодил вполне мог бы вот так оскалить зубы, взял меня за руку и провел большим пальцем по внутренней стороне ладони, ощупывая мерзкий желвак — клеймо мартинария. Но в этот раз его жест меня не разозлил. Он казался почти что лаской.

— Вы говорили, что члены Лиги находятся под вашим особым покровительством… — напомнила я. — А вы даже не знаете никого из ордината.

— Тебе никогда не приходилось блефовать?

— Стараюсь играть честно.

— И при этом каждый раз умудряешься проигрывать. Мне нужна была ниточка, которая привела бы меня в Лигу. И ты была таковой. Если это для тебя оскорбительно, то прости. Как и за вчерашнее в больнице.

Он извинился как будто между прочим. Но я-то поняла, каких трудов ему стоили две последние фразы. И тут меня осенило! Ведь и с дураками такое случается.

— Я знаю, как выиграть! То есть, как сделать, чтобы они позвонили.

— Сделать — что?

— Что-то, не достойное мартинария. В прошлый раз меня отчитали, когда… Нет, это нам не подойдет. Сейчас, по их мнению, я должна сидеть дома и плакать, и вы дежурить в больнице.

— Так, понятно. Если мы отправимся куда-нибудь поразвлечься, князья Лиги этого не поймут, — удовлетворенно кивнул головой Орас. — К примеру, мы с тобой отправляемся в «Мастерленд» и гуляем на всю катушку.

— Вы пойдете в «Мастерленд»? — я не поверила своим ушам. — Сейчас?

— Именно. Такой поступок кое-кого очень разозлит. Что нам и требуется. Ведь мартинарий ни за что так не поступит? — Орас хитро подмигнул мне.

Я согласно кивнула в ответ. Но ведь не исключено, что существует особый род страдания — веселиться, когда твой самый дорогой человечек на Земле умирает.

Огромный щит с надписью «Мастерленд» подпирал небо. Даже днем он искрился огнями. Широкая мраморная лестница полого поднималась наверх. Изящную белизну балюстрады подчеркивала темная зелень подстриженных туй. По лестнице посетитель сразу попадал на бал Воланда — надо полагать теперь сатана правил свой бал не втихаря, за закрытыми дверьми, а открыто и повсюду. Сама же «нехорошая квартира», ставшая чем-то вроде мемориала, располагалась в отдельном павильоне где-то внутри парка. На верхней площадке толстяк, упакованный в черный бархатный комбинезон, пытался изображать кота. Рядом с ним суетился тощий тип в клетчатом, клеенчатая сумка висела у него через плечо, и надпись на сумке гласила: «коровьев», почему-то с маленькой буквы. Маргарита, точно следуя описанию классика, встречала гостей нагая. Тощая девица с силиконовыми грудями и необыкновенно пышной растительностью во всех положенных местах, слащаво улыбалась, демонстрируя великолепные белые зубы.