Нас будет интересовать прежде всего тот период, который начался примерно 40­35 тыс. лет назад, когда на историческую сцену

92

вышел человек разумный разумный (homo sapiens sapiens), или человек кроманьонского типа, наш прямой предок56.

56 Человек кроманьонского типа (протокроманьонец) появился гораздо раньше – 100­195 тыс. лет назад, но на протяжении долгого времени

оставался на периферии (во всяком случае заметных следов его культурной деятельности не сохранилось) и уступал первенство неандертальскому человеку, который, возможно, не был его прямым родственником. На

авансцену истории кроманьонцы вступили уже в ту эпоху (40­35 тыс. лет

назад), когда неандертальская культура переживала кризис и деградацию.

Однако, с точки зрения антропологов, кроманьонская культура была прямым продолжением неандертальской.

93

1.

ПРЕДЕЛЫ

«жИВОТНОГО»

ЭГОИзМА

Если распределить все исторические эпохи по шкале развития

эгоизма, то первобытность, безусловно, займет самое последнее

место. И дело не только в том, что потребности древнейшего человека были менее многочисленны, разнообразны и интенсивны, чем

в последующие эпохи. Гораздо важнее то, что они были еще в большей степени природными, «животными», чем собственно человеческими. И в этом вопросе мнения каббалистов и ученых вполне

сходятся.

Смысл бытия древнейших, архаических сообществ, как пишет

известный российский культуролог А.Я. флиер, еще мало отличался от популяционных инстинктов животных: в первую очередь это

было «биологическое выживание в среде путем наиболее полной

адаптации к ней»57. На первый план выходили задачи обеспечения пищей и продолжения рода, причем решались они в основном

«природными», унаследованными от дочеловеческого уровня

путями.

Охота и собирательство, т.е. присваивающий тип хозяйства, сводился, почти как и в природном мире, к изъятию из окружающей среды необходимых продуктов, хотя и более сложными методами. Главная особенность человека, выделяющая его

среди других творений, – стремление и способность не только

адаптироваться к природе, но и адаптировать ее к себе, в своих

интересах, уже проявлялось, но слабо. Преобразующая деятельность (изготовление орудий труда, строительство) была вспомогательной, второстепенной по отношению к деятельности

присваивающей.

Коллективистская организация, иерархические отношения, нормы, регулирующие брачные отношения (вплоть до запрета на инцест), даже ритуалы – все эти основные компоненты

жизни первобытной родовой общины генетически являются

57 флиер А.Я. Культурогенез. М., 1995. С. 84.

94

дочеловеческими58. Благодаря исследованиям этологов, совпадений

в поведенческих программах обнаружено так много (у австралийских аборигенов 18 из 20), что в работах некоторых ученых грань

между человеческим и животным вообще начинает стираться. Уже

появились исследования, посвященные «культуре» и социальной

жизни шимпанзе.

Конечно, нельзя недооценивать роль биологического начала в

человеке (в том числе и современном), но не стоит его биологизировать. Даже самые простые, базовые программы, порожденные

«животными» желаниями, реализовались все­таки в человеческом

обществе и качественно отличались от собственно животных. Поэтому их называют не биологическим, а биосоциокультурными, подчеркивая, что они находятся на стыке природного и человеческого, культурного. Огромная разница разделяет орудийную деятельность шимпанзе, у которых имеются свои, весьма разнообразные

способы обработки и применения простейших орудий59, и целенаправленное изготовление стандартизированных орудий труда

человеком. Точно так же внешне похожи, но по существу совершенно различны ритуалы в первобытных обществах, связанные

с магией и мифами, и ритуализированное поведение животных

(например, во время брачных игр или при встрече с потенциальным противником). Кроме того, даже в древнейшие времена

унаследованные непосредственно от животного мира программы дополнялись теми, которых в природе нет и быть не может.

Народное собрание, совет старейшин, инициации молодого поколения, мифы, табу – все это было изобретено человеком, создающим общество и культуру.

Правда, таких чисто «человеческих» изобретений на заре

истории было немного, и все они, в конечном счете, работали на

основную задачу – выживание, обслуживая все те же «животные»

желания. Первобытный человек был еще слишком тесно связан с

природой (хотя разрыв уже ощущался, и некоторые исследователи сравнивают его с родовой травмой), и его желания еще не оторвались полностью от своих природных оснований, не вышли за их

пределы.

58 Подробнее см.: Лоренц К. Обратная сторона зеркала. М., 1993. Клягин

Н.В. Указ. соч.

59 Кларк Дж. Доисторическая Африка. М., 1977. С. 58.

95

Именно этим в первую очередь объясняется относительно низкий, по сравнению с последующими стадиями, уровень развития

эгоизма. Слабая техническая оснащенность, беспомощность человека перед грозной мощью стихийных сил – эти факторы тоже

играли свою роль, но гораздо более серьезной причиной было то, что эгоизм древнего человека оставался по преимуществу природным и был подчинен природным императивам, которые его пробуждали и одновременно блокировали.

Установка на непрерывный рост и расширение ресурса не характерна для первобытного общества, как не характерна она и для

природного мира. Первобытному охотнику и собирателю понять

значимость этой установки не менее трудно, чем современному

человеку отказаться от нее и вернуться к установке на поддержание гомеостаза, равновесия с окружающей средой, со всеми ее последствиями. «Популяционный инстинкт» выживания нацеливал, прежде всего, на удержание своей экологической ниши. Для накопления излишков возможностей было немного: жизнь охотников и

собирателей в огромной степени зависела от климатических условий, размножения животных и, наконец, от случайной удачи или

неудачи. Но даже если излишки все­таки появлялись, их немедленно «транжирили»: одаривали соплеменников, проедали на коллективных пиршествах или просто уничтожали. И первое, и второе, и

тем более третье кажется нам совершенно бессмысленным. Между

тем для архаического человека богатство как таковое не имело ни

смысла, ни ценности, и задача накапливать его перед ним не стояла.

Ситуация стала меняться гораздо позже, в эпоху «заката» первобытного общества, но негативное отношение к слишком богатым

людям и «накопителям» сохранялось очень долго.

Установка на гомеостаз, равновесие с Природой, а значит, и сдерживание роста потребностей отразилась и в других нормах жизни

родовой общины: в жесткой и часто жестокой регуляции ее численности (путем избавления от «лишних» младенцев и стариков), в

равнообеспечивающем распределении ресурсов – полной уравнительности не было, но свою долю получал каждый. Индивидуализм

еще не заявлял о себе: у первобытного человека отсутствовало развитое Эго­сознание. Он ощущал себя в первую очередь членом родового коллектива, и изгнание из него было равносильно смертной

казни. Но даже если индивидуалисты появлялись, система норм и

96

табу выдвигала на их пути практически непреодолимые препятствия. Стремление к власти у чрезмерно честолюбивых личностей

ограничивалось народным собранием, которое выбирало лидеров, как правило, на небольшой срок и с определенной целью: в случае

войны или опасной охоты. Свою роль играл и принцип меритократии: престижный статус, даже временный, надо было заслужить, проявив выдающиеся личные качества и завоевав признание

сородичей.

97

2.

В УНИСОН

С ПРИРОДОЙ:

КОСМОС

И РИТУАЛ

Итак, новорожденная культура, лишь отчасти оторвавшаяся от


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: