силы, материальные стимулы, моральные нормы и идеологические

лозунги. здесь стоит заметить, что марксистское представление о

127

государстве, прежде всего как аппарате насилия и классового господства, не выдерживает проверки фактами и уже давно раскритиковано. Помимо подавления государство, даже в древневосточных

деспотиях, выполняло важнейшие для общества функции: организовывало и координировало хозяйственную деятельность, регулировало социальные отношения. Там, где потребность в координации была выше, быстрее совершался переход к централизованной

государственности. Так, в Древнем Египте объединение страны и

сильная власть имели жизненное значение для экономики: природные условия требовали создания единой ирригационной системы, поддерживать которую можно было только централизованно. Во

времена смут и распада единой государственности эта система немедленно приходила в упадок, поэтому восстановление прежнего

порядка вещей было неизбежным.

Появление государства было также ответной реакцией на критически высокий уровень имущественной и социальной дифференциации, которая ставила под угрозу целостность общества. Регулируя социальные отношения «сверху», власть ставила преграды

на пути чрезмерного развития эгоизма, оберегала человека от стихийных проявлений его «самости», оказывая дисциплинирующее

воздействие. Возникновение государства иногда сравнивают с пробуждением контролирующего «Я» в сознании взрослеющего ребенка. На смену спонтанности поведения приходит осознание себя

и понятие «другого», а самое главное – начинают усваиваться нормы, по которым должны строиться отношения с этим «другим».

Поэтому, сколь бы ни была поверхностной, «механической», принудительной замешанная на эгоизме солидарность в сложных

обществах, ее не надо недооценивать. Она все­таки приучала человека ощущать себя – хотя бы временами – частью не только близкого окружения, но и большого целого, и действовать, с точки зрения

социологов, «внерационально», т.е. ориентироваться на групповой интерес, даже если это действие требует жертв и совершается

во имя незнакомых людей.

Неустойчивость солидарности, тесно сращенной с эгоизмом

и лишь иногда противоборствующей ему, – еще одна глубинная

причина периодически повторяющихся кризисов и циклическиволновых ритмов развития цивилизаций. Едва ли не впервые эту

проблему досконально проанализировал арабский мыслитель и

128

политик XIV – нач. ХV вв. Ибн Халдун. В своем монументальном

труде «Мукаддима: введение в историю» он предложил теорию

политических циклов, связывая расцвет и падение государств или

правящих династий с уровнем солидарности, которую обозначил

словом асабия (в буквальном переводе с арабского – «чувство

группы», «участие в общих делах»)87.

Сравнивая две этнические группы средневекового Магриба – берберов, «людей Пустыни», живущих общинами, и цивилизованных арабов, «людей Города», Ибн Халдун отметил, что

асабия очень сильна в маломасштабных, простых обществах, где

способность к коллективным действиям повышает шансы на выживание. В городах – оплотах цивилизации, напротив, солидарность слаба и уменьшается по мере достижения экономического

процветания. Наибольшую опасность, с его точки зрения, представляет тяга к роскоши. Ее жертвами становятся главным образом

«верхи», правящая династия, в результате усиливается конкуренция, ведущая, с одной стороны, к изнеженности, а с другой – к расколу. В условиях материального достатка население растет быстро, а в ответ власти усиливают меры принуждения и притеснения. В

конце концов, уровень асабии резко падает, общество слабеет и

становится легкой добычей для завоевателей. «Люди Пустыни», не имеющие никаких технических преимуществ, могут одержать

победу над «людьми Города» только благодаря своей сплоченности, но, установив новую династию, с течением времени повторят

путь своих предшественников.

Теория Ибн Халдуна, который считается первым социологом

в современном смысле слова, вызывает большой интерес у исследователей и даже используется как основа для математического

моделирования исторических циклов88. И действительно, в истории часто случается так, что в полном соответствии с теорией

Ибн Халдуна солидарность уменьшается на этапе, когда цивили87 Ibn Khaldun. ቮe Muqadimmah: An Introduction to History. N.Y., 1958. V.1.

P. 374.

88 Связь между экономическим процветанием и моральным упадком общества, растлевающее воздействие роскоши отмечали и задолго до Ибн Халдуна, но именно в его теории критерием жизнеспособности общества является солидарность. Современные трактовки этой теории см.: Gellner E.

Muslim Society. Cambridge, 1981. Турчин П.В. Историческая динамика. На

пути к теоретической истории. М., 2007. С. 80­83.

129

зация находится на подъеме и переживает расцвет экономики.

Так было, например, в Риме во II­I вв. до н.э., когда Республика, победив Карфаген и Грецию, стала крупнейшей морской державой, охватывающей почти все Средиземноморье. Благодаря

огромным контрибуциям, потоку рабской силы, грабительским

налогам с провинций Рим сказочно разбогател. Однако, несмотря на все успехи, политические и экономические (рост торговли и ремесла, совершенствование методов ведения сельского хозяйства), общество явно утрачивало солидарность: обострялись

противоречия между буквально всеми социальными группами, распадались нравственные нормы, уходили в прошлое простота

нравов, стал забываться принцип «общей пользы», – и никакие

запреты не могли остановить тяги к роскоши. Результатом стали

гражданские войны и восстания рабов.

Таким образом, важная особенность развития цивилизаций

была подмечена очень точно: внешние успехи, экономический

подъем и технические достижения не гарантируют их благополучие. Более того, выдающийся английский историк А. Тойнби в

ХХ в., проанализировав огромный фактический материал, пришел

к выводу, что по мере укрепления власти над окружением начинается не рост, а, напротив, процесс надлома и распада.

Но бывают ситуации, когда кризисы в разных подсистемах

общества происходят одновременно, и синхронизация многократно усиливает их эффект. В этом плане «идеальную модель»

представляет собой тотальный кризис, охвативший западную

Римскую империю накануне варварского завоевания: он затронул все слои общества и все сферы его жизни – от политической

до религиозной.

Вместе с тем, повышение уровня солидарности и экономический рост могут иметь место в цивилизациях, которые неотвратимо клонятся к упадку, причем это нисколько не влияет на их судьбу.

Самый яркий пример – Египет в VII­VI вв. до н.э. Накануне гибели

эта древняя и не слишком восприимчивая к новшествам цивилизация наконец освоила железо, экономика шла на подъем, наблюдался

невиданный ранее рост товарно­денежных отношений и частного

землевладения. Новации в экономике сопровождались объединением страны, усилением политического авторитета Египта, расцветом культуры и консолидацией общества, которое пыталось

130

противостоять иноземным вторжениям. Однако в 525 г. до н.э. Египет был без особого труда завоеван персами89.

Стало быть, есть и другие, более глубинные ритмы, которые

управляют жизнью отдельных цивилизаций и всей мировой системы в целом. Эти медленные «большие» циклы связаны с духовной

эволюцией человечества и сменой культурных макросистем, которые формируют духовные смыслы и ценности, объясняющие мир и

подталкивающие на отработку той или иной стадии эгоизма.

89 Перепелкин ю.Я. История Древнего Египта. СПб., 2000.

Глава VI.

Кризис

мифоритуальной культуры:

в преддверии

Осевого времени

132

«С хорошо устроенным имуществом,

сынок, ничто не сравнится»