– Давно он так… бодрствует? – нахмурился Иннокентий.

– С весны. Как лекарства кончились.

Расстроенный волнениями последних дней Ленин мозг выдал на-гора картинку: сестрица Алёнушка с братцем Иванушкой высматривают из яблоневых веток гусей-лебедей. Когда на заднем дворе обозначилась гантелеобразная, вкопанная в резиновые сапоги фигура, Лена машинально задрала голову, ожидая крылатых чёрных тварей, и едва не преуспела. Стряхнув наваждение, она призвала мозг к порядку, но чувство лёгкого разочарования осталось.

– Иннокентий Германович! – осклабилась фигура, обнажив младенчески-розовые дёсны. От улыбки по лицу ползли морщины. Саша был лыс, чёрен от загара и худ как очень худой человек в семейных трусах старушечьей расцветки. Пахло от него летней улицей, как от хорошо выгулянной собаки.

– Здравствуй, Саша, – улыбнулся в ответ Иннокентий.

Они обменялись рукопожатиями, после чего Саша слюняво облобызал Иннокентия в обе щёки. Уловив в папиных глазах тоску, Лена от души ему посочувствовала.

– Иннокентий Германович! – лепетал Саша. – Да вы присаживайтесь…. Ни капли не изменились! Вот я, знаю, постарел, чего уж. Мать, ты водочки нам вынеси! И закусить, сделай милость. Где ж вы пропадали, Иннокентий Германович? Говорили, заграницей вы теперь?

– Так и есть, Саша.

– Подавай вам Боже, Иннокентий Германович, подавай Боже. Там для вас работы много, в этих заграницах все сплошь сумасшедшие с деньгами. А наш-то дурдом зачах! Врачи-сёстры разбежались, харч хужее некуда, тараканы – и весь харч. То ли дело при Константин Петровиче: чистота, лепота, душа у праздника! Меня ведь выписали, Иннокентий Германович! Стыда у них нету: небуйный ты, говорят, неопасный. А куда мне? Я ж там, в дурдоме, жизнь прожил... Да вышло, что к лучшему. Кто это с вами? Деточки ваши?

– Познакомься, это Лена, моя дочь.

Сашин взгляд оказался не менее материален, чем рука. Маленькая мохнатая лапа – бабушка бы сказала, «домовой погладил». У Лены зачесалось в носу, и она расчихалась. Трещины на Сашином лице пришли в движение с растительной медлительностью, превращая улыбку в плаксивую гримасу. Из выгоревших глаз брызнули самые настоящие слёзы.

– Дочка? Эх…. Иннокентий Германович, чего тут скажешь!

Кроме стула, возле яблони имелись стол и кровать. Нырнув с головой под замасленное ватное одеяло, Саша рыдал.

Иннокентий тронул его за плечо.

– Прошу прощения, Саша, мне не стоило привозить сюда Лену. Я, собственно, хотел…

Рыдания притихли, но Саша явно не собирался покидать убежище.

– Отвык я, Иннокентий Германович, – шмыгая носом, отозвался он. – Я да мама, никого нам не надобно. Лекарств бесплатных в аптеке нет, в дурдом не кладут. Мама на мою пенсию дрова покупает. Спрашивайте, чего хотели, и уводите её. Нельзя мне с ведьмами, мне надо в тишине да в бодрствовании пребывать в своё последнее время.

Лена почувствовала себя идиоткой (обычное дело). Рома прыснул, Иннокентий строго на Рому покосился.

– С дурдомом могу помочь, – предложил он.

Некоторое время под одеялом было тихо: Саша обдумывал предложение.

– Лекарствами помогите, если можно, – пробормотал он.

– Хорошо, – кивнул Иннокентий.

– Теперь спрашивайте.

– Пожалуйста, посмотри молодого человека: нет ли на нём чего-нибудь… – Иннокентий пошевелил пальцами, – по твоей части. Была возможность подцепить.

Саша завозился под одеялом. Взвизгнула продавленная кровать.

– Нагляделся уже, хватит. Ничего на вашей дочке нет, кроме собственного еёйного ведьмовства. Зверь при ней живёт, она его кормит. Вас птица стережёт, я всегда вам говорил, а парня волк уж надкусил, не бросит, выпьет душу через темечко. Алчет, в спину зрит. Уходите, очень вас прошу!

Саша захныкал в подушку.

– Прощай, Саша.

Подтолкнув вперёд себя Рому с Леной, Иннокентий заспешил к выходу по растрескавшейся бетонной дорожке. Навстречу семенила Анна Михайловна с магазинной пластиковой корзинкой, откуда торчали перья лука и горлышко бутылки.

– Уже уходите? – всполошилась она. – Вы не сердитесь, если Сашенька чего наговорил. Сдал он сильно. Денег на лекарства нету, а в больни…

Иннокентий ласково похлопал её по руке.

– Не беспокойтесь, Анна Тихоновна, нам действительно пора. На днях к вам заедет девушка, она доктор, побеседует с Сашей, подкорректирует лечение, лекарства привезёт. А в больницу Саша не хочет, я ему предлагал.

– Уж не знаю, как вас благодарить, Иннокентий Германович! Но может, в больничку бы лучше? Беда, коли холода придут, а он под яблоней. Мне ж его ни в жисть не уломать! – старуха улыбнулась льстиво и просительно. – Я бумаги подпишу. Пусть дома побудет, пока погоды, а к осени до весны бы и в больничку?

– Хотите сына в дурку сдать? – не удержался Рома. – Мешает он вам?

Лена дёрнула его сзади за футболку. Иннокентий достал из сумки несколько коробочек.

– Знал, что пригодятся. Саша немного расстроен, дайте ему капсулу сейчас и ещё одну на ночь. Схему приёма я вам расписал, не потеряйте. Думаю, не надо напоминать, что лекарство нельзя сочетать с алкоголем.

– Что вы, Саша не пьёт! Это он за встречу, да и лекарств давно не принимал.

– Девушка – весьма перспективный врач, положитесь на неё. В случае необходимости она посодействует с госпитализацией, но я полагаю, это не потребуется. Всего хорошего.

Зрителей вокруг машины Иннокентия прибавилось. Мальчишки обменивались сложными комментариями. Автомеханики, блин. Лене приходила в голову только «тягловая сила» (или «лошадиная тяга»). Избегая смотреть на Рому, она плюхнулась рядом на заднее сидение. Негромкая музыка заполняла машину, как дым бутылку.

***

Расшвыряв дома и церкви, машина проскочила Загорск и рванула в направлении Москвы, уже ни в чём себе не отказывая. Машины у папы случались всякие, из всех них Лену боле-менее устраивал списанный милицейский ВАЗик, из которого даже Иннокентий не мог выжать больше тридцати километров в час.

Рома меланхолично посасывал томатный сок.

–  Иннокентий Германович, покажите меня той перспективной девушке-врачу, а можно и сразу в дурдом, если сегодня не посплю. Вместо Саши. Он, не спорю, впечатление производит, но ни разу не раскрыл, что мне делать. Или раскрыл?

–  Более чем раскрыл, по полочкам разжевал, – прошипела Лена, которую с детства тошнило от томатного запаха, – У меня зверь-прислужник в форме волка, я его тобой покормлю, и будет мне счастье. А тебе ничего не надо делать, белые тапочки по интернету закажи.

Рома издал очередной всасывающий звук.

– А нельзя его в кота перепрограммировать?

Лена резко повернулась к нему, её нос встретился с волной томатного духа.

– Кого?

– Фамильяра твоего, – кисло ответил Рома. – С волком у тебя перебор, не находишь? Традиционно твои коллеги держат котов, жаб или зайцев. Заяц проблемен в содержании, жаба – мух ловить затрахаешься. Кот в самый раз: сырые мыши в зоомагазинах продаются, а ещё эти, хомячки, никаких проблем с жертвоприношениями.

– Интересная мысль, – улыбнулся в усы Иннокентий, прибавляя скорость.

Ленина рука метнулась к пакетику сока. Далеко позади на асфальте остались интересные пятна цвета подгнившей крови и немного мятого картона.

– На фига?! – горестно взвыл Рома. – Сосание отвлекает от сна, хочешь, чтоб я вырубился?

Лена швырнула ему жвачку.

– У тебя изо рта несёт.

Рома собрался сказать ответную гадость, ничего не придумал, захлебнулся обидой и уткнулся в окно со своей стороны.

– Помиритесь, дети мои, – благостно изрёк Иннокентий полчаса спустя. – Лена, мне кажется, ты излишне восприимчива к терминологии. Саша далёк от попыток давать кому бы то ни было оценки, тем более негативные, но у него восемь классов образования плюс голова, забитая местечковым фольклором и  чтением, преимущественно религиозного характера. В то же время область, о которой идёт речь…

– …мутная, – закончила вместо него Лена. – Я понимаю. Я только не понимаю, на кой хрен ты нас к нему возил?