Начались новые расследования. Теперь предстояло проверить не только материалы процесса обвинения, но и обстоятельства жизни Жанны до плена и суда, чтобы установить, не была ли она действительно колдуньей и еретичкой. Проверка потребовала полгода напряженной работы. Уполномоченные трибунала и сами его члены опросили свидетелей в Руане (декабрь 1455 г.), Домреми, Вокулере и Туле (январь-февраль 1456 г.). Орлеане (февраль-март), Париже (март-апрель) и снова в Руане (май). Перед следователями прошли десятки людей.

Это было фантастически пестрое общество. Мужчины и женщины. Миряне и клирики. Крестьяне, принцы, монахи, рыцари, епископы, ремесленники, чиновники, врачи... Среди этих людей были друзья Жанны и те, кто отправил ее на костер. Одни из них знали Жанну очень хорошо, другие же видели ее издали и мельком.

Для одних она была родственницей, крестницей, соседкой, другом детства. Для других - боевым другом, таким же солдатом, как и они сами, с которым они в давно минувшие годы штурмовали Турель, сражались на мосту Менга, преследовали англичан у Пате, шли через Шампань к Реймсу. Для третьих - подсудимой, которую они допрашивали по многу часов подряд в одиночной камере Буврейского замка.

Разные люди вспоминали о Жанне. Но кто бы то ни был - ее любимая подруга Манжетта или подручный Кошона, асессор инквизиционного трибунала Тома де Курсель; никому неведомый пахарь из Домреми Мишель Лебуен или светлейший герцог Алансонский; дядюшка Жанетты Дюран Лаксар, проводивший ее к Бодрикуру, или доминиканец Мартин Ладвеню, принявший последнюю исповедь осужденной, - их показания, дополняя друг друга, воссоздают удивительно цельный образ девушки, у которой оказалась столь необыкновенная судьба. И хотя они вспоминали о ней через много лет, годы не могли стереть впечатления, и Жанна предстает в рассказах знавших ее людей как живая.

Показания свидетелей процесса реабилитации имеют совершенно исключительное значение для истории Жанны д’Арк. Благодаря им мы не только узнаем бесчисленное множество драгоценных подробностей, которые иначе никогда бы не стали достоянием потомков, но и получаем возможность взглянуть на эту историю глазами современников - а такая возможность представляется не часто. Чего стоит, например, признание рыцаря Бертрана де Пуланжи, вспоминавшего о том, как он сопровождал Жанну к дофину: «Я был молод тогда, но несмотря на это, не испытывал к сей юной девушке никакого телесного влечения: настолько добродетели, которые я в ней видел, внушали мне уважение» (Q, II, 458). Удивлялся сам себе и Дюнуа, который славился своими галантными похождениями и не упускал случая приумножить эту славу: «Ни я, ни другие, будучи рядом с ней, не могли и помыслить о ней дурно. По моему мнению, в этом было что-то божественное» (там же. III, 15). А признание незаурядных военных способностей Жанны? Можно, конечно, скептически относиться К показаниям тех, кто подобно герцогу Алансонскому или Тибо дАрманьяку видел в 17-летней девушке прирожденного полководца, умевшего руководить войском так, «как если бы она была капитаном, провоевавшим 20 или 30 лет» (там же, II, 100). Но здесь важна сама точка зрения современников, важен самый факт таких заявлений со стороны опытных военачальников.

О многом мы узнаем из показаний свидетелей реабилитации. Но могли бы узнать о большем. Могли бы в том случае, если бы следствие не обходило тщательно некоторые периоды жизни и деятельности Жанны.

Еще первый издатель материалов обоих процессов Жюль Кишера обратил внимание на следующий, показавшийся ему загадочным факт. Свидетельские показания, изобилуя сведениями о Жанне до момента коронации Карла VII (Домреми, Вокулер, Шинон, Пуатье, Орлеан  и т. д.), почти ничего не говорят о последующих событиях: о попытке взять Париж, о «почетном плене» при дворе, о неудавшейся осаде Лашарите, об уходе на помощь Компьеню и, наконец, об обстоятельствах, при которых Жанна попала в плен. Из поля зрения следователей выпал, таким образом, большой и важный период жизни Жанны.

Наличие этой явной лакуны пытались объяснить тем, что апостолические комиссары вообще не задавались целью проследить всю жизнь осужденной. «Юридическое расследование - нечто совсем иное, нежели историческое исследование. Оно не имело задачей снабдить информацией будущих биографов Жанны. Единственная цель его заключалась в том, чтобы пересмотреть ее процесс».[26]Замечание, безусловно, справедливое, но ничего не объясняющее. Его легко повернуть против того, от кого оно исходит: именно потому, что реабилитационный трибунал должен был пересмотреть обвинения, выдвинутые против Жанны, ему следовало бы непременно заинтересоваться событиями, происшедшими между коронацией Карла и пленением Жанны, поскольку многие из обвинений прямо относились к этим событиям. Вспомним хотя бы, что в вину Жанне ставилась атака Парижа в богородицын день, а обвинение в гордыне основывалось на том, что Жанна, получив после коронации дворянство, якобы окружила себя роскошью.

Нет, дело здесь не в юридической стороне процесса реабилитации, а в его политической тенденции. Следователи преднамеренно обошли целый период жизни Жанны потому, что именно в этот период произошел резкий перелом в отношениях между королем и той, кому он был обязан короной. Именно в этот период Жанну отстранили от влияния на государственные дела. Именно тогда ее изолировали от армии и народа. И именно тогда был составлен, с молчаливого согласия короля, заговор, в результате которого Жанна оказалась в руках врагов. И хотя ко времени реабилитации главарей этого заговора - реймсского архиепископа Реньо де Шартра и Ла Тремуйя - давно уже не было в живых. Карл не хотел ворошить прошлое, потому что его собственная роль в этом прошлом была слишком уж неблаговидной. Предатели не любят, чтобы им напоминали о их предательстве.

Политическая тенденция процесса реабилитации проявилась не только в нарочитом умолчании о некоторых эпизодах истории Жанны д’Арк. Еще более отчетливо проявилась она в стремлении снять ответственность за гибель Жанны с тех главных участников судебной расправы, которые были живы в данное время, переложив эту ответственность на мертвых. Эту тенденцию можно проследить с самого начала пересмотра дела, т. е. с 1450 г.

Весной 1452 г. кардинал д'Эстутвиль допросил в Руане нескольких членов трибунала, осудившего Жанну. Но он не привлек к дознанию человека, который играл на обвинительном процессе одну из самых важных ролей - второго судью, инквизитора Жана Леметра. Он был жив и проповедовал в Руане. Больше того, имя Леметра даже не упоминалось в вопроснике, на основе которого производилось следствие. Впервые оно появляется рядом с именем Кошона лишь в материалах расследования 1455- 1456 гг.: Леметр был уже покойником.

Тот же д'Эстутвиль, проводя расследование во дворце руанского архиепископа, не счел нужным допросить хозяина этого дворца - Рауля Русселя, имя которого часто мелькает на страницах протокола обвинительного процесса. Руссель был асессором суда - и притом весьма деятельным.

В 1450 г. Гильом Буйе взял краткое показание у метра Жана Бопера, ближайшего помощника Кошона, которому тот часто поручал вести допросы Жанны. Больше его не тревожили, хотя Бопер, являясь одним из наиболее осведомленных лиц, мог бы сообщить множество ценных сведений (умер он в 1462 г.). В то же время менее осведомленные свидетели допрашивались и передопрашивались по нескольку раз (Маншон и Ладвеню - четырежды, Массье и де Ла Пьер - трижды  и т. д.).

К показаниям участников суда над Жанной следует вообще относиться критически-особенно там, где бывшие члены инквизиционного трибунала говорили о своей собственной позиции во время суда. Послушаешь их - так это были сплошь честные и смелые люди, которые, пренебрегая опасностью, пытались спасти подсудимую. А если из этих попыток ничего не вышло и Жанна погибла, то виноваты в этом покойный Кошон, покойный д'Эстиве и покойный Луазелер. И странная вещь: кое-кому удалось убедить в своем добром расположении к Жанне не только судей реабилитации (тех вообще мало интересовала степень личной ответственности свидетелей, так как никого из них они не собирались подвергать наказанию), но и позднейших исследователей. Так, например, репутация доброжелателей Жанны укрепилась в исторической литературе (книги Баллона, Дюнана, Аното и др.) за доминиканцами Мартином Ладвеню и Изамбаром де Ла Пьером. Репутация прочная, но незаслуженная. Ее единственной основой являются самовосхваления «братьев» Мартина и Пьера, а также те похвалы, которые им расточали - в обмен на подобные же комплименты-некоторые их коллеги. На самом же деле оба монаха занимали на суде явно враждебную позицию по отношению к Жанне. Судить об этом можно и по тому неизменному доверию, которое им оказывал Кошон, и по их собственным заявлениям во время процесса обвинения. 19 мая 1431 г. оба они поддержали обвинение Жанны в ереси и ведовстве (Т, I, 371, 373); накануне казни высказались за передачу «вторично впавшей в ересь» девушки светским властям (там же, 407).