«Ну, — думаю, — все, представление готовится, актеры в сборе, костюмы надеты, сейчас пойдет занавес. Что ж, вы хотите сыграть свои роли? Ладно, я вам свою сыграю».

Извините, — говорю, — я, кажется, забыл закрыть воду.

— Да шут с ней, — говорит он, как будто ему безразлично, — идем.

— Нет, что вы, как же можно, я должен вернуться. Вечно что-нибудь забываю, или разбиваю…

Я возвращаюсь в ванную, прикручиваю кран и как назло цепляю локтем флакон с одеколоном. Он вдребезги разлетается на плиточном полу. Вся ванная наполняется запахом утренней свежести. Он заглядывает и видит: сидя на корточках, я подбираю осколки.

— Что случилось?

Извините, пожалуйста, мне так неприятно! Нечаянно задел одеколон….

— Нашел о чем печалиться! Пахнуть хорошо будет! А вот осколки, действительно, подобрать необходимо. — Он наклоняется и вместе со мной принимается подбирать осколки. Подошвы его новых туфель купаются в одеколоне, по-моему, они жадно впитывают его, теперь они будут: разносить этот запах по меньшей мере три дня. Но он смело ступает в лужи.

— Господи, чем вы тут занижаетесь?

В дверях стоит желтоволосая, полная женщина с веселым румяным лицом и удивленно смотрит на нас. На ней тоже костюм — только серый кримпленовый, в рубчик, а на груди, из-под жакета, виднеется белая кружевная кофточка, завязанная под горлом такой же тесьмой. Я сразу же догадался кто это, и был очень доволен, что она пришла сюда в своем парадном одеянии — тоже, видать, нарядилась для торжества.

А ему, видно, не по себе стало.

Да, вот, понимаешь, Тамарочка, флакон с одеколоном я уронил.

— Уронил так уронил, — говорит она так, как будто ей очень весело, — но что ж ты ребенка лазить по полу заставляешь! Здравствуй, Валерий, извини, что не смогла тебя встретить, у меня урок был.

— Здравствуйте, — я поднимаюсь с пола и протягиваю ей свою мокрую, пропахшую одеколоном руку, — очень приятно! Только Николай Петрович неправду сказал, флакон разбил я, а он потом подошел, когда я уже собирал…

Ей приходится шагнуть в лужу, но она делает это, не задумываясь, и крепко жмет мою руку. У нее сильная рука.

— Вот мы и познакомились! — она звучно и как-то плавно засмеялась. — Но что ж вы по лужам ходите, вытерли бы сначала! Танюша, тряпку принеси!

Извините, Тамара Михайловна, это я во всем виноват, вечно что-нибудь сломаю…

— Не огорчайся, возраст такой, координация движений нарушается — это скоро пройдет. А теперь уходите отсюда оба, — она сдвинула к локтям рукава жакета, — осколки вон туда, в ведро бросайте, Танюша, помоги мне!

Прибежала Таня, принесла тряпку. Они вдвоем стали протирать пол, а мы вышли на кухню. Вид у него теперь совсем не парадный: рубашка вылезла, галстук съехал набок, да и у них, пожалуй, будет не лучше. Очень хорошо. Церемонии не состоялась.

И все-таки мне пришлось сидеть с ними вместе за столом. Чего тут только не было! Весь стол уставили: какие-то салаты «ассорти, запеканка под яблочным соусом, куриный холодец, жаркое с кисло-сладкой подливой… На эту подливу особенно напирал Николай Петрович, уговаривал меня попробовать, говорил, что я никогда ничего подобного не ел, что это фирменное блюдо Тамары Михайловны, рецепт которого перешел к ней от бабушки.

Она сама, правда, все время останавливала его, говорила, чтоб он оставил человека (то есть меня) в покое, пусть берет сам, что нравится, и вообще «ненавижу, когда за столом говорят о еде, расхваливают то, что подано!» «Да, да, ты права, — говорил он, — больше не буду», но все время подкладывал мне то одно, то другое, говорил тихо: «Попробуй, это очень вкусно!», и руки у него дрожали, мне даже смешно стало. И Таня тоже все время подсовывала мне разные пряности в маленьких тарелочках, так что скоро вокруг меня образовался целый набор всяких блюд, и я не знал, что с ними делать.

Мы с Таней сидели рядом, а Тамара и он — напротив нас, тоже рядом, я все время видел их, и видел» что он смотрит, все ли я кушаю, и от этого у меня все застревало в горле. Приготовлено все было действительно вкусно, но сам он почти не ел, только расхваливал. И смотрел на меня такими глазами, словно ждал от меня чего-то. Может, он ждал, что я тоже хвалить буду?

Наконец я, кажется, попробовал все, из каждой тарелки, выдавил из себя: «Спасибо, я наелся!», и они с Таней убрали все со стола, сразу легче стало. Только торт оставили. Принесли еще конфеты и варенье.

Тут он стал открывать бутылку с шампанским, но никак не мог сладить с проволокой, снять ее, а пробка уже поползла, я видел.

«Ну, думаю, сейчас цирк будет, всех обольет!» А Тамара увидела, что я усмехнулся, прихватила рукой пробку, и та обратно влезла, ей богу! Ей бы диски метать…

Так, вдвоем, они с грехом пополам открыли бутылку, а я вспомнил, как ловко, одним махом, делал это Алик, примем — по заказу: с выстрелом или тихо, и ни одной капли не прольет, и всем точно, до миллиметра, разольет… Вспомнил и мне грустно стало.

Налил он — мне, себе и Тамаре, а Тане хотел лимонад налить.

«Ну па-а-апа!» — замыла она. Он посмотрел на Тамару она взяла из его рук бутылку. «Что ты в самом деле, тот же лимонад!» И налила Тане полный фужер. «Вот так», — сказала она и поставила бутылку посредине стола.

— Ну ладно, — кивнул он и улыбнулся так, будто героический поступок совершил. — Ради такого случая — разрешаю!

Он поднял свой бокал, посмотрел на меня, на них на всех, и я понял, что сейчас будет речь. «Ну, держись», — сказал я себе, вздохнул и приготовился слушать.

Я хочу поднять этот бокал за Валерия, — сказал он, — чтоб у него все было хорошо.

— Ау меня, между прочим, и так все хорошо.

Да, конечно, но я говорю о будущем, — он посмотрел через свой бокал, будто там, за стеклом, увидел мое будущее. — Я хочу выпить за то, чтобы твоя жизнь, Валерий, сложилась счастливо, чтобы ты нашел свое призвание, чувствовал себя полезным и нужным людям, видел плоды своего труда, хорошие плоды — тогда ты будешь счастлив.

— Только тогда? — удивился я.

— Только! — он не сводил с меня своих восторженных светлых глаз, и я вдруг вспомнил, что его называли «Светлашечка». Я улыбнулся.

— Ты не веришь?

Не знаю… Ну, а если у меня нет призвания?

— Ты о чем-нибудь мечтаешь?

Я подумал и хитро глянул на него.

— Мечтаю.

О чем? — он был очень серьезен, прямо-таки решал мою судьбу, а мне смешно стало.

— Мотоцикл купить.

Он растерялся, и даже расстроился, я видел. Бокал задрожал в его руке.

И тут вмешалась Тамара. Как я заметил, она всегда приходит ему на помощь.

— Коля, ну что мы диспут завели! Выпьем за здоровье Валерия, против этого, надеюсь, он возражать не будет?

— Нет, против этого не буду. Спасибо.

Я отпил половину, в горле приятно защекотало.

— Что ж, за твое здоровье, Лера и выпил все до дна, взял из вазочки конфету, пожевал ее. — И все-таки «неужели все твои мечты ограничиваются мотоциклом?

— Нет, почему же, — я сделал вид, что задумался, — со временем хотел бы машину иметь. «Жигули» или «Волгу».

И тут он меня совсем рассмешил.

— Ну, хорошо. Допустим, у тебя есть машина. Что б ты с ней делал, только ездил бы или старался разобраться в том, как она работает, улучшить ее?

Я чуть не расхохотался.

— Ну, какой же дурак будет копаться в новой машине?! Конечно, ездил бы.

— Куда?

Да мало ли куда! Сначала по городу. Потом в другие города. Всю страну изъездил бы, в Крым поехал бы, на Кавказ… Ну, может еще на Байкал…

— Путешествовать любишь?

— Люблю, — соврал я.

Гляжу, он посветлел. Будто я ему подарок сделал.

— Что ж, это хорошо. В этом уже что-то есть.

Он оглянулся, довольный, на Тамару и Таню, словно хотел сказать им: вот видите, я же говорил! Они обе молчали, сидели, потупившись. Ладно, думаю, если тебе так хочется, могу и путешествовать, мне не жалко.

Но он на этом не успокоился.

А какой предмет в школе тебе нравится больше всего?