— А кого в таком случае взять? — спрашивает Коростылев, уже, кажется, забыв о моем существовании.

— Нужно подумать. Подберем.

— Хорошо, только срочно, — соглашается Коростылев. — А теперь: у кого какие вопросы?..

Боком выхожу из просторного светлого зала.

Мой поступок всех словно бы обескуражил. Прямо в общежитие пришел ко мне Шибанов. Подмигнул, ухмыльнулся. Сделал пальцами детскую «козу».

— Ты, Володя, извини, — сказал он. — Поторопились мы с заключением. Бригаду Гуляева лишаем премии, а ваша как была на втором, так и будет. А за то, что не уехал в Москву, спасибо. Выручил. Принимай обратно своих соколов. А Тюрину мы решили дать другую бригаду. Пусть попробует на новом месте. Он парень головастый.

Сейчас хочется одного: чтобы оставили в покое. К счастью, в комнате я один. Харламов в Москве, Гуляев, кажется, у кого-то на именинах. Я высказал ему все, что думал, о причинах появления этой трещины. Он только кряхтел в ответ. И теперь старается не попадаться мне на глаза.

Сажусь к письменному столу. Уютный островок света на столе от лампы с бумажным абажуром. Под этой лампой хорошо заниматься. Я неравнодушен к лампам. Они никогда не кажутся мне безличными: одни кокетливые, другие деловито нахмуренные, серьезные, есть веселые, холодные.

Перелистываю свои записные книжки. Еще когда я работал в Сибири, меня заинтересовали философские проблемы конечного и бесконечного, времени и пространства. Этому, разумеется, способствовал Родион Угрюмов. Он вечно носился с бесконечностью, энтропией, негэнтропией, физическим вакуумом.

…Сидим с Угрюмовым на камнях возле палатки. Тревожит воображение звездная глубина. Сорвался метеор — будто кто чиркнул спичкой, покатился за темные вершины гольцов, а может быть, упал в реку или же превратился в костер на опушке леса.

— Если хочешь знать, — говорит Родион, — в тайге о вселенной думают чаще, чем в городах. И пристальнее…

За восемь лет я проштудировал много книг по философии, физике, математике. Я читал их в тайге, читал на аварийно-спасательном судне, втолковывал философские истины любознательному мичману Оболенцеву, читал в экспедициях, а один раз в университете даже принял участие во всесоюзной философской дискуссии.

Наверное, это наивно, но я пытаюсь для себя ответить на те вопросы, над которыми сегодня бьются ученые. И если мои «открытия» не двигают науку, это ровным счетом ничего не значит: я мыслю, а следовательно, живу.

Но сегодня меня не занимают научные гипотезы. Листаю записную книжку с формулами, но не могу отключиться от мыслей о стройке, о своем будущем. Ловлю себя на том, что уже не размышляю, правильно ли поступил, отказавшись от Москвы. Все мысли — здесь, дома…

Итак, Харламов уехал. Вместо него Жигарев. Как теперь будет работать их бригада?

Мне нравится Жигарев. В бригаде его все зовут «дядя Филя», хотя он не старше меня или Харламова. Удивительно спокойный мужик Жигарев! И любовь у него, должно быть, спокойная, безо всяких фокусов-покусов: пришел, увидел, полюбил. И она сразу полюбила. Поженились, через год дите.

Ах, Жигарев, Жигарев, человек с устойчивым взглядом на вещи и явления! Если бы ты знал, какие штормы проносятся у меня в голове, как изменчив, загадочен, неизведан для меня мир!.. Нам только кажется, что мы такие же, как вчера. Электроника, бионика, атомная энергетика, космонавтика, кибернетика, — они вошли в нашу личную жизнь. Антимиры стучат в черепную коробку нашего века.

…А почему же все-таки мы не обогнали бригаду Харламова? Значит, загвоздка вовсе не в Харламове. А возможно, харламовцы — вовсе и не харламовцы, а жигаревцы? Это Жигарев всегда руководил ими и руководит. А Харламов чересчур был занят своими изобретениями, он, наверное, и не знает, на каком месте его бригада. Бескорыстный Жигарев воспитал удивительный, стойкий коллектив. Это его надо славить, его фотографии вывешивать на доску, о нем писать в многотиражке!

Но Жигарев не тщеславен. Зачем ему известность? Он словно бы умышленно прячется за спину Харламова, всегда действует от его имени. Это он угорел в тесном отсеке, чуть не отправился на тот свет. Отлежался — и снова электрод в руках. Другой бы уж в героях ходил, а Жигарев просто беззаветно служил своему делу.

Такие люди для меня — полная загадка. Что ими руководит? Если бы все происходило на войне, тогда другое дело, а так… Я каждый день сталкиваюсь с этим человеком. У него рыжие усы, он несколько флегматичен, и трудно определить, какого он года. Что-то в нем от «русского черта» — есть такие статуэтки: то ли ухмылка, то ли дремучесть, то ли умное, проницательное выражение маленьких, неприметных глаз под тяжелыми надбровными дугами. Весь мир курит сигареты. Жигарев — махорку (вертит козьи ножки). Любит байки про войну и читает в основном про войну.

— Интересно?

— А как же! Про войну всегда интересно. Это же — человечество в особом состоянии.

— А ты мудрец, Жигарев. Что ж интересного — на войне убивают.

— А мне интересно, что при этом думают. Есть убийство, и есть справедливое возмездие. Духовно всегда нужно быть готовым ко всему и молодых натаскивать, чтоб помнили. Скажем так: раньше читал про акул или гадов, и казалось, что страшней их ничего нет, удивлялся, что в океанах и морях народ купается. А потом вычитал, что на акулах верхом катаются, а анаконду голыми руками ловят, и весь страх пропал. Доведись самому — схвачу руками. Психологическая подготовка, одним словом. Так и про войну. Я в эти траншеи, окопы, которых отродясь не видел, мысленно врос, и в них я вроде бы как у себя дома, и мне ничего не страшно. А раз на войне не страшно, то в мирное время просто весело, как бы трудно ни приходилось.

А я вот несколько раз наблюдал, как в школе, например, под видом борьбы за мир детям внушают отвращение к войне вообще, не объяснив им, какие бывают войны: справедливые или несправедливые. Разве это правильно, пугать молодежь ужасами войны? И это сейчас, когда в мире все так накалено? Нет, неправильно, потому что если человек психологически не подготовлен, то его можно взять голыми руками.

А империалисты ведь и не помышляют разоружаться. Это для нас они готовят чуму, холеру, радиоактивную пыль, яды, действующие на психику. Для кого еще? А запугать нас — ох, как бы им этого хотелось!

— А ежели атомная бомба?

— Люди придумали, — значит, и тут особого страха нет. Искал про атомную войну книжечку — нет таких, не написаны. А почему? Я хочу знать, куда ложиться головой: к эпицентру или от эпицентра? — На лице Жигарева проступает вдруг едва уловимая усмешка.

…Я сделал открытие: пространство и время имеют качественную природу! На различных структурных уровнях время и пространство качественно различны! Время и пространство возникают на определенном структурном уровне и исчезают на определенном структурном уровне… До этого еще не додумался ни один философ!..

Хорошо Гуляеву: его не терзают загадки мироздания, и того, что изучали на курсах сварки, ему вполне достаточно, чтобы быть уверенным, что в мире все устроено так, как и должно быть устроено.

Начинаю думать о Гуляеве. Что он за человек? В чем-то напоминает мне Демкина.

Да, абстракции абстракциями, а изучать человеческие характеры, пожалуй, еще интереснее.

Негромкий стук в дверь. Полыхнуло зеленым и красным. Пальто и красные сапожки а-ля кавалер-девица. Тонкий запах чего-то неуловимо освежающего. Мелькает цветная варежка. Скурлатова… Зачем?..

— Добрый вечер. Не помешала? Помогите раздеться… Продрогла до костей.

Помогаю ей снять пальто.

— Что-нибудь с трубопроводами, Юлия Александровна?

Она улыбается приветливо, с какой-то новой, ненаигранной веселостью, и я узнаю прежнюю Юлию.

— Вы хотите спросить, зачем я пришла к вам? Стало скучно одной, решила зайти; заодно взглянуть на котят, мне Лена рассказала.

Взглянуть на котят… Лучшего предлога не придумаешь. Представляю, как Харламов хвастался перед Леночкой своей добротой…