— Конечно, почту за честь.

Горные инженеры помнили размах гулянок в доме с трилистниками по прошлому году и лицом в грязь не ударили. Спиртное лилось рекой, фотографии все вскоре позабыли и пьянка понеслась. Мама по причине траура не присутствовала на мероприятии, пережидая его в своем крыле, Фохт прогуливал горняков из-за должности и сомнительного социального статуса, зато мы с сестрой отрывались за долгие месяцы огорчений.

- Ксюха! — жарко зашептала мне на ухо сестра. — Это что за мужик?

Я отследила ее взгляд, споткнулась о смеющиеся чуть раскосые глаза и стало вдруг жарко-жарко. Словно две намагниченные иглы в доме, полном народа, эти двое шли навстречу друг другу. А ведь еще недавно, по ту сторону наших путешествий, Люська вовсю глумилась над моей симпатией.

— Это, моя дорогая, подданный Греческого Королевства господин Димитрос Хакасидис.

— Гонишь! — восхищенно проскулила Люська. — Это он?

— Он. — обреченно согласилась я.

— Вот я верила, что он тогда не погиб.

Бежать было некуда.

— Господин Хакасидис, имею честь представить Вам Людмилу Михайловну Шестакову, мою младшую сестру. Родную. — подчеркнула я и брови изумленно взметнулись над невозможными глазами.

- Графиня, Вы преподносите мне один дар за другим.

Их поведение было совершенно неприличным, парочка негромко обсуждала что-то свое весь прием и к исходу вечера он обязан был бы сделать ей предложение, но определенно, женщинам нашего рода с местными мужиками не везло. А Люся подтвердила, что и с неместными тоже. И ведь стоило проваливаться в позапрошлый век, чтобы так увлечься современником.

Неделю спустя на литературные чтения свежего романа англичанина мистера Стокера мы с Люськой пошли в компании грека. Поржали, конечно, комментируя сюжет о сложной романтической страсти и кровососах, чем заслужили репутацию людей циничных и придирчивых.

Потом Хакас провожал нас домой, и естественно не смог отказаться от ужина.

Из распахнутых окон библиотеки хриплый баритон вытягивал родное, о том как где-то далеко зима заметает дома, а тихий (это точно моя сестра?) голос Люськи добавлял, что над возлюбленным идет снег, льдом отмеряя каждый новый год.

Спелись.

— Мама, и вот стоило затевать это путешествие с твоим замужеством и вдовством, если вместо ожидаемой светской жизни она закрутит роман с таким же подснежником, да еще со столь насыщенным жизненным багажом? — шипела я родительнице.

— Зато она ожила. — удовлетворенно шептала мама. — А с таким ей даже проще будет: ни врать, ни ломать себя не понадобится.

Мы завтракали вчетвером и это было вопиющим нарушением всех возможных приличий, но кроме меня о них уже никто не беспокоился. Дима, казалось, не ощущал никакого дискомфорта, влившись в интерьеры моего дома. В мирной жизни он продолжал оставаться огромным, сильным хищником, но моя сестра непонятным каким-то образом исхитрилась его приручить. Вот как? Я же отлично помню парад уродов, который протискивался в родительскую квартиру за ее спиной. Ботаники, хромые и убогие умом всех мастей, непризнанные гении и подраненные трудным детством — все они вгоняли папу Сережу в отчаяние. Сама-то я поступала умнее и до необходимости знакомства с родственниками мои кавалеры просто не дотягивали.

Мама неожиданно тепло общалась с современником, обсуждая экскурсию в Грецию, Люська не выпускала его ладони из своей, а я злобным упырем взирала на эту идиллию, но дотерпела до ухода дорогого гостя.

— Ты хоть понимаешь, что он ходит по грани? — распалялась я.

Сестра только угрюмо смотрела поверх подушки.

— Он же сегодня жив, а к вечеру — уже не факт?

— Так ты сама говорила, что есть люди войны, для которых это призвание. Твердила, что герои-пассионарии достойны восхищения и истинной любви. — сорвалась Люся. — Сама же в него влюблена была, вот и ревнуешь.

— Люся, ты своего мужчину не теряла вот так, внезапно. Когда он держит тебя в руках, а в следующую минуту его собирают по кускам. — глухо произнесла я, разом успокаиваясь.

— Так твой даже не воевал. Нет ни в чем гарантий. А этот вообще в посольстве служит. Куда уж безопаснее-то? — аргументировано отбивалась сестра.

— Поступай как знаешь. — закрыла за собой дверь и сползла по косяку. Я стала старой в 31. Меня здесь очень щадила жизнь, позволяя многое, щедро отсыпая удачи в любых аферах и давая быть глупышкой, но плату брала живыми людьми.

— Люби кого хочешь, но мать не позорь. — прошипела я в замочную скважину. — Хотя бы о помолвке объявите. А свадьбу запланируйте, когда год пройдет со смерти Шестакова. Я не заставляю тебя выходить замуж, но другие пусть верят.

— Кто бы говорил! Ты, когда Федю в следующий раз будешь тайком выпроваживать, себе это повторяй.

Зараза!

— Мама, пусть встречается с кем хочет, но соблюдает местные приличия. Это же как пароль и отзыв. Как только ошибешься — провалишься. Я — вдова, пользуюсь покровительством влиятельного человека, поэтому на меня посмотрят сквозь пальцы. А она — девица, ей даже поцелуя на людях не спустят.

— Ксюш! — мама устало посмотрела на меня. — Я понимаю, что за эти годы тебе пришлось не только гладко и сладко, поэтому ты и сердишься. Но Люсе трудно принять то, что ты теперь ведешь себя как глава семьи. Думаю, нам с ней стоит пожить отдельно.

— Мам, я не этого хотела. — опешила я. — Вообще о другом речь.

— Понимаю. Но на расстоянии вам с ней ладить будет проще.

И ведь съехали. В шикарную квартиру из пяти комнат с высоченными потолками в доме Риц-а-Порто на Большой Морской. Сложные чувства у меня возникают до сих пор при этом адресе.

Люська демонстративно перестала со мной разговаривать, маме нравилась роскошь просторного дома, Хакас смущенно пожимал плечами, но хотя бы не обижался.

— Дим, при всем уважении, надо как-то обозначить ваши отношения. — шипела я для надежности ухватив его за жилетную пуговицу.

— Брось, я уже почти уговорил ее на помолвку. Она же упирается только потому, что ты первая предложила. — Он широко улыбнулся.

И это взрослая уже женщина. Хотя и я не всегда умнее себя веду.

— А сам ты?

— Заведу дом — женюсь. Всегда хотел именно такую.

Подумать только!

— Сначала ты мне понравилась, думал тоже ненормальная, как я, но она — это просто бомба.

Ага, смерть всему живому.

И всем было понятно, что конфликт глупый и на пустом месте начался, но дело пошло в затяг.

Больше всех радовался этому Федор, которого мой балаган несколько напрягал. Будучи единственным ребенком в семье и крайне замкнутым по натуре человеком, он явно жаждал уединения.

— Ксения, но это же хорошо, что теперь вы не ссоритесь с Людмилой. — уговаривал он.

— Мы не миримся, если живем врозь. — бурчала я.

Зато с ним мы практически мирно зажили. Иногда мне снилось, что все тем же составом вы задержались в том, постперестроечном Саратове и теперь можем выбирать, куда поедем на выходные, кто маринует шашлыки, и что там идет в кино, что понравится всем четверым. Наивно, правда? И я позволяла себя еще понежиться с этой мыслью, пока не открою глаза или пока мужчина рядом не попробует разбудить.

Он хорошо сошелся с Хакасом, на этот раз проигнорировав момент с недворянским происхождением. Возможно, у мужчин он это считал меньшим недостатком, да и Димка вряд ли в подробностях расписывал свое пролетарское прошлое. Военные успехи привели нашего современника к званию капитана, а это уже котировалось и в русской армии. Порой они часами обсуждали битвы, сравнивая стратегии и тактические приемы со столетним перерывом. Общим местом у них стала вторая мировая, которую не застал ни один, но читали оба. Со стороны это так смешно, что хотелось подарить им уже коллекцию солдатиков и пусть развлекаются на полу у камина. Как дети малые.