Я опешил, но виду решил не подавать. Неважно как, но он завел со мной разговор, и глупо было бы упускать эту возможность.

– И как ты расхаживаешь вокруг с ножичком таким? Полиция не останавливает?

– Плевал я на нее, ага. Они все равно ничего не могут сделать.

– Это точно! – Мы усмехнулись, я поднял ладонь и назвался.

– Зови меня Гарзой. – Как-то по-будничному ответил гость.

Ни капли энтузиазма в голосе, зато просто океан лени. Мне это импонировало. По примеру всех остальных, он решил обозначить свое присутствие и написать на листке бумаги свое имя.

Чистой страницы он не нашел, но вставать не хотелось, Гарза просто оторвал со стены чей-то листок, перевернул его и нацарапал ножом латиницей «Garza». Гордо оглядел свою роспись и прикрепил к основанию своей кровати.

– Что это за имя такое? Не очень похоже на японское…

– Оно и не японское. И я не японец вовсе!

– Вот как… – Я почесал в затылке: – Стало быть, тоже гайдзин, как я?

– Ну не совсем. Я с затерянного острова вблизи Окинавы.

Я совсем запутался.

– Что еще за затерянный остров?

– Ну, ваши и остальные его не видят, да и незачем. Там никто не живет в вашем понимании слова.

– Что значит, в «вашем понимании»?

– В людском. – Гарза опять стал подкидывать ножик в воздух.

– Я немного не понимаю…

– Ну вот ты – человек?

– Да.

– А я не совсем.

И то верно. Я только сейчас начал замечать, что и одеяние его отличается от привычных вещей, и кожа совсем не похожа на человеческую. Будто бы всего Гарзу сплели из бисера: лицо – из частичек нежно сиреневого цвета, глаза – из лиловых, губы – из темно-фиолетовых.

Волосы причудливо сплетались с большим тюрбаном, с переднего края которого свисали бисерные косички наподобие траурной вуали на женских головных уборах. Гарза весь переливался и ловил редкие солнечные блики. Удивительно, что и зрачки в его глазах быстро меняли цвета.

– Вот оно что. – Я озадаченно отодвинулся от лица необычного гостя, думая, что смена ракурса поможет пролить свет на его происхождение.

– Это вряд ли. Никто с первого раза не въезжает, поэтому слушай сюда.

Я послушно придвинулся. Гарза развернул небольшой пергамент (довольно древний, если судить по виду), показал на картинки и начал объяснять веселым голосом.

– Давным-давно на затерянном острове потерпел крушение корабль, пассажиры почти все погибли. Оставшиеся выживали, как могли, в том числе кушали мертвечинку и другие экзотические дары моря.

– Но…

Гарза угрожающе помахал у меня перед носом своим кинжалом:

– Не перебивай! Теория эволюции – ничто, когда в дело вступают трупные яды, ил со дна океана и древние культы забытых народов. Как результат – мой вид выродился в то, чем я сейчас являюсь.

Гарза с гордостью прошелестел вуалью. В самом конце пергамента было несколько картинок, на которых были изображены стадии эволюции народа затерянного острова. Занятно: если на ранних стадиях из голов мужских и женских особей еще торчали рыбьи хвосты, а лица были пучеглазыми, то в самом конце располагался венец морского творения – «бисерные» существа, родственники Гарзы. Красивые татуировки белого цвета, покрывающие всю голову, яркие глаза с примесью рыбьего блеска, величественные четырехпалые конечности с перепонками и пышные одежды.

– Интересно?

– Более чем. Но здесь-то ты что делаешь?

– А мне просто скучно, ага. Не знаю, чем заняться.

– Работа есть?

– Неа…

– У меня тоже. Я вот тут договорился с Йори, она приходит к нам на этой неделе. Она обещала помочь.

– И мне сможет найти?

Я пожал плечами.

– Может и тебе сможет. Короче, узнаем в среду. А ты что умеешь делать?

Гарза задумался.

– Ну, рыбу ловить и воду искать пресную. Ну, мины подводные обезвреживать. Годится?

– Самое то! – Я поднял вверх большие пальцы. – А сейчас что будем делать?

– По пивку за знакомство?

– Эмм, у меня с деньгами не очень…

– Да брось ты, я угощаю. Пошли, тут одно местечко есть неплохое.

Гарза спрыгнул с кровати и пружинистым шагом направился к двери, по пути насвистывая «Там, где реки впадают в океаны» Томоюки Хасигавы. Я еще раз оглядел его с ног до головы, удивился причудам этой страны и направился вслед за моим новоприобретенным другом.

Лето было в самом разгаре.

Гражданин Б. вышел вечером прогуляться и подумать над тем, как ему дальше жить. От его новых статей не было толку, редактор грозился удушить, дети и жена доставали, а ему хотелось просто тишины, хотя бы немного.

В городе уже начинались белые ночи, и гражданин Б. брел, не обращая внимания на фонарные столбы. Где-то минут через пять после того, как гражданин Б. пересек разводные мосты, перед ним вдруг выросла та самая подворотня, в которой он в детстве любил прятаться от хулиганов и уличной суеты. Гражданин Б. очень удивился и обрадовался такой неожиданной встрече!

Он зашел в подворотню поискать тишины, но обнаружил там куда более непростую вещь. Привалившись блестящим боком к двери подъезда на ярко-голубых плавниках стояла и плакала Рыбка, Которая Раньше Была Дельфином.

Гражданин Б. только и смог сказать тихое «извините», и сделал несколько шагов по направлению к Рыбке, Которая Раньше Была Дельфином. Из ее больших и печальных глаз катились и падали на сухой асфальт огромные слезы размером с камни, что приносил домой в карманах сынишка гражданина Б. Хотелось помочь, но гражданин Б. не знал, как утешают рыб размером с человека. Откашлявшись, он сказал:

– У вас что-то случилось?

Рыбка, Которая Раньше Была Дельфином, взглянула на него и, не переставая плакать, ответила:

– Нет, мне просто очень грустно.

Потом Рыбка, Которая Раньше Была Дельфином, развернулась и начала кусать гражданина Б. своими острыми зубками. Слезы падали на тот же асфальт и перемешивались с кровью.

В общем, из подворотни гражданин Б. вышел без головы, с потеками крови на одежде и руках. Вернувшись домой, повесил плащ на крючок, но в шляпе уже не было смысла, и он просто бросил ее на пол. Жена не заметила в нем перемен, и коллеги не заметили. А потом, когда раны заросли, он устроился в администрацию мэра города на полставки.

Работать было легко – нечем было пить, нечем болтать и нечем слушать. Гражданин Б. быстро продвигался по служебной лестнице и, в конце концов, очутился на самой руководящей должности. Кепку, правда, не на что было надевать, но избиратели любили и хвалили гражданина Б.

Особый интерес гражданин Б. проявлял к рыбной промышленности города. Он планомерно закрывал все рыбозаготовительные предприятия и без сожаления отправлял в отставку чиновников от рыбпрома. В день, когда был закрыт последний консервный завод, гражданин Б. пришел на причал и внутренним голосом стал звать Рыбку, Которая Раньше Была Дельфином.

«Теперь ты перестанешь плакать?»

Почти пять лет после того, как их мама уехала с красивым, но хамоватым болгарином-бабником, они жили вместе в этом доме под одной крышей и изредка расходились в разные углы, когда не хотелось делить редкие гостинцы из почтовой бандероли или внимание соседского мальчика Мишки. Но уже тогда за ними по пятам ходила прилипчивая кличка, за каждой сестрой своя, объединяло же их то, что все в городке от мала до велика называли их Двадцать девять сестер.

Девятая сестра нынче горевала по неразделенной любви и вздыхала час от часу, глядя на солнечные блики, что скачут по дворику. То сладкое томление и непонятные переживания, верно, и назывались этим взрослым и смешным словом любовь. Соседкину дочку зовут Любой-Любовью, но она вовсе не смешнаяи не переживает совсем. Странно. Где же пропадает Двадцать девятая сестра, неизвестно.