Вышедшие из шатра вооруженные люди стали садиться на каотов, Бетлоан, остановившийся неподалеку, поманил Дана жестом к себе и сообщил, что тот может считать своим «вон того скакуна». Дан поблагодарил и подошел к животному, на которое ему указали.

Сидеть верхом на каоте, действительно оказалось делом малоудобным, на ровной, без всякого прогиба спине было бы невозможно удержаться, если б не своеобразное седло — сооруженное из нескольких слоев жестких шкур сидение в форме широкого желоба с довольно высокими стенками, которое помещалось поперек спины каота и закреплялось с помощью множества кожаных ремней, обмотанных вокруг всех шести ног «коня». Две толстые веревки, особым образом обвязанные вокруг того, что заменяло животному голову и шею, служили уздой, стремян не было вовсе, управляли таким «конем», колотя его ногами по бокам, это он подметил еще тогда, когда, сидя в астролете перед экраном, гонял взад-вперед видеозапись. Пока он разглядывал гигантский живой огурец, на который ему следовало взгромоздиться, подъехал Маран, уже верхом на каоте, и вполголоса дал несколько советов касательно обращения с малопонятным зверем. Дан более или менее удачно забрался в седло и занял место в середине процессии, подальше от Бетлоана, попадаться ему на глаза, по крайней мере до тех пор, пока не освоится, он не хотел. Правда, тем самым он оказался далеко и от Марана, который, повинуясь недвусмысленному жесту правителя, поехал рядом с ним… ну да ладно! Раздалась команда, и отряд тронулся. Выбравшись из «особой зоны», кавалькада поехала по широкой дороге между палатками, той самой, по которой Дана доставили сюда в телеге… когда же? Пять дней назад, шесть, семь? Неужели он потерял счет дням? Нет, все же семь. Так много и так мало. Удивительно, но с одной стороны, у него было ощущение, что он провел в плену целую вечность, с другой — что ничтожно короткий срок, время тянулось, как резина, но в итоге, пролетело молниеносно. Так, впрочем, всегда и бывает.

Из-за палаток то и дело появлялись новые всадники, отряд быстро рос, когда выехали за пределы орды, в нем по прикидкам Дана было уже не менее трех-четырех сотен человек. Оказавшись в степи, всадники рассыпались в стороны и поскакали прямо по траве, хотя попадались и более или менее накатанные дороги, сам Дан ехал по одной из них и никуда не сворачивал, будучи не вполне уверен, что справится со своим дважды незнакомым, как с представителем вида, так и лично, «конем». Мимо проехало несколько телег с кулями из шкур, наверняка свернутыми палатками, затем он, к немалому своему удивлению, увидел пару повозок, набитых женщинами, ему показалось, что он узнал Генису, хотя клясться в этом он не стал бы. Занятый тем, как бы не только удержаться в седле, но и иметь вид бывалого наездника, он мало смотрел по сторонам, видел, правда, краем глаза Марана, который стал потихоньку отставать от группы, где ехал правитель с приближенными, и перемещаться в сторону дороги, но потом отвлекся и не заметил, в какой именно момент тот оказался рядом с ним.

— Мальбрук в поход собрался? — спросил он.

Маран только улыбнулся.

— И далеко?

— Не очень.

— А по какому поводу женщин с собой взяли? — полюбопытствовал Дан.

— Чтобы вдохновлять воинов на подвиги. Экий ты непонятливый!

— Везет же ребятам! Что-то с нами на предмет вдохновления женщин не посылают, — пробормотал Дан.

— Не могу сказать, что я мечтал бы об участии в этом походе Наи, — заметил Маран.

Дан сам был того же мнения, посему возражать не стал.

— Ну да. Это я так. В принципе. Просто я думал… Очень все-таки сложно… Месяц-два еще куда ни шло. Но когда переваливает за полгода, поди удержись… воздержись…

— А ты не воздерживайся.

— Да?

Маран ответил не сразу, некоторое время ехал молча, потом сказал словно нехотя:

— В промежутке между Тореной и Глеллой мы как-то разговорились с шефом…

— Ну?

— Он сказал мне: ты не слишком потакай Наи. Она отлично знала, на что шла. И бакнианские нравы для нее не тайна, а уж с тем, что такое дальний космос, она знакома с детства, горизонты другие, но сроки те же. Тут вопрос выбора. Нельзя соединить в одно целое синицу в руках и журавля в небе… ну он любитель поговорок, что тебе известно.

— Известно. А по какому это поводу?

— Все тому же.

— Ты имеешь в виду… эдурское приключение? Он что, узнал?

— Разумеется.

— Но откуда? Мы же договорились и…

— И отключили камеру, да. В ту ночь и на следующее утро, но, извини, ты забываешь, что было еще до и после. Ведь каждый участник экспедиции записывает все, что считает существенным. Не думаешь же ты, что я стал бы просматривать материалы, собранные пятью людьми, и стирать все, что выставляет меня не совсем в том свете, что мне хотелось бы. К тому же у него интуиция, дай бог.

— Это верно, — согласился Дан. — Почти как у тебя.

— Физиология, — продолжил Маран, пропустив комплимент или констатацию факта, как рассматривал свою реплику Дан, мимо ушей, — вещь базовая, сказал он, и, как всякая основа, имеет свойство наслаивать на себя множество надстроек: любовь, верность, мораль, долг, ответственность, честность и прочая, прочая, если слишком на этом сосредотачиваться, окунешься с головой и провалишь то главное, ради чего, собственно, в космос и пошел. Вот ответ на твой вопрос, Дан.

— Пожалуй, — пробормотал Дан. — Но ответ шефа. А что ты на этот счет думаешь?

— А что мне думать? Сам ведь видел, как я чуть не провалил все дело на Эдуре. Командир! Таких работничков надо в шею гнать, а не командование экспедициями поручать!

— Это тебе шеф сказал? — усмехнулся Дан.

— Да нет! То, что он сказал, я тебе уже изложил. Почти дословно. А больше ничего. Хоть я и наделал кучу ошибок.

— Ты просто чересчур к себе строг.

— Не думаю.

— Однако шеф, как я понимаю, иного мнения.

— Дело не в этом. Он просто знаток человеческих душ. Он быстро понял, что я обычно стараюсь…

— Разбираться со своими ошибками сам?

— Именно. Что касается… проблемы, о которой мы говорим, до него дошло, что тут я теряю способность мыслить здраво. Потому он и затронул эту тему.

— Но ведь Наи — его дочь, — возразил Дан. — Он не боится, что у вас все разладится?

— Нет. Он обладает уникальной способностью ощущать чужую цивилизацию, как свою. Наши бакнианские установки, система отношений — он уже все в себя впитал… То, что привязывает меня к Наи, разрушить невозможно, это для него очевидно. А остальное, по его мнению, мелочи.

— Может, и так, — пробормотал Дан задумчиво.

— Да. А может, при подобном подходе к делу просто удобнее жить. И, естественно, работать. Потому и я… Впрочем, это на данный момент неактуально. Я что тебе хотел сказать? Будь очень внимателен и осторожен. Начинается самая опасная фаза.

Он «пришпорил» своего скакуна ударом ноги и поехал прочь.

— Фаза чего? Что ты собраешься делать? — негромко, рассчитывая на включенную связь, спросил Дан вдогонку и услышал ответ уже по «кому».

— Собираюсь попробовать себя в стратегии.

— Вот как? Маренго или Аустерлиц? — спросил Дан насмешливо.

— Канны, — ответил Маран в том же тоне.

Дан рассмеялся было, но поперхнулся. Он вдруг понял, что Маран не шутит. О дьявол! Он хотел окликнуть Марана, но расслышал еще неясные, но уже близкие голоса и понял, что тот вернулся к Бетлоану. Проклятье… Он поехал дальше в полном смятении, пытаясь убедить себя, что ослышался, неправильно понял, не сошел же Маран с ума в самом деле! Увы, разрешить свои сомнения он не мог, правда, сам Маран молчал, но через «ком» до него все время доносились близкие голоса, вначале Бетлоан обсуждал с кем-то очередную ночную стычку, потом в зоне слышимости появился Паомес и стал рассказывать правителю про земледелие, Бетлоан говорить своему советнику не мешал, однако, когда тот закончил, то ли к облегчению Дана, то ли все-таки к огорчению, пренебрежительно назвал доклад Паомеса болтовней, на что Паомес обиженно возразил, сославшись на существование племен, которые именно за счет земледелия и живут. Тогда Бетлоан обратился к Марану с примерно тем же вопросом, с каким позавчера приходил к Дану Паомес. Маран, которого Дан не преминул предупредить, начал рассказывать правителю о коретах, но это была совсем иная история, Дан излагал факты, и то, что он преподнес Паомесу, походило на унылую статью из научно-популярного издания, Маран же стал немедленно вплетать в ткань повествования индивидуальные судьбы, вставлять красочные описания да еще пересыпать свою речь афоризмами и поговорками, придумывая их на ходу. Дан сам заслушался, потом печально пожалел, что Маран растрачивает свой литературный дар по пустякам, и тут же, как недавно в Бакнии, ужаснулся от мысли, что когда-нибудь Маран угомонится, перестанет, по собственному выражению, болтаться по всяким Эдурам и вернется к поприщу, избранному в юности. Улетит, чего доброго, на Торену, поселится в какой-нибудь Тигане… Кошмар!