— Помнится, в свое время ты говорил насчет истории, что ее нельзя подгонять или притормаживать, — сказал он вслух. — Теперь ты другого мнения?

— Не совсем. Историю подгонять нельзя, но убрать с дороги камень, мешающий ей идти своим ходом, можно.

— А ты уверен, что правильно определил, какой именно камень следует убрать?

— Увидеть такой камешь проще извне. Когда я сидел там, в Бакнии, я не мог разглядеть булыжник, за который цеплялось колесо нашей истории, но стоило мне убраться с Торены…

— Допустим, так. Но вероятность ошибки все равно сохраняется. Разве не разумнее было бы выбраться отсюда как-нибудь иначе, вернуться на Землю, там все обдумать и просчитать, принять решение, а потом…

— Ты считаешь, что на Земле способны принять решение? — спросил Маран иронически. — Хоть какое-то.

Дан промолчал. То время, когда он верил, что на Земле все делается правильно, давно миновало. Разумно, взвешенно… да уж! Насчет разума еще ладно, но если продолжить ряд, то получится: взвешенно, осторожно… трусливо! А что касается решений, то принимаются они по образцу Буриданова осла.

— Ладно, — сказал он. — Я твои аргументы принимаю. Но насколько убедительными они окажутся для ВОКИ?

— Нет так нет. Мне не впервой начинать с нуля. Во всяком случае, что касается работы. Вот в чем это было бы нестерпимо — в дружбе и любви.

— Насчет меня можешь не сомневаться, — сказал Дан твердо. — И… Тебе не придется начинать с нуля одному.

— Спасибо, Дан, — голос Марана чуть дрогнул. — Но это лишнее. Я все затеял сам и отвечать тоже буду сам.

— Это мы еще посмотрим, — возразил Дан упрямо.

Маран улыбнулся.

— Ладно, я пойду.

— Куда еще?

— А ты не видишь там, у порога некую тень? — спросил Маран уже другим тоном, почти весело.

Дан повернул голову.

— Твоя красотка, что ли? — спросил он, разглядев женскую, без сомнения, фигуру, неподвижно стоявшую в лунном свете.

— Пойду, а то еще явится сюда, — сказал Маран вместо ответа, бесшумно поднялся на ноги и стал пробираться между спящими.

Дан молча смотрел ему вслед. Его не развеселила даже фантастическая мысль, что Каси заявится в палатку и заставит Марана заниматься любовью прилюдно. Он с ужасом думал о тысячах людей, которые могут пасть в завтрашней битве, о реках крови и горах трупов, о вдовах и сиротах. Потом стал утешать себя тем, что все россказни античных и прочих древних историков о миллионных армиях и сотнях тысяч погибших не более, чем миф, блеф, скорее невольный, конечно, порожденный бесчисленными пересказами, не так-то просто рубиться тяжелыми тупыми мечами и вообще убивать старинным оружием… Он вспомнил, какими никудышными стрелками из лука были лучшие из известных ему античных воинов, лахины, правда, мечами они владели отлично, да и само их холодное оружие было превосходным, не чета здешнему, и однако орудовать даже лахинским мечом дело многотрудное, а еще если иметь дело с равным противником… Да и каков выбор? Оставить здешних людей жить этой нелепой жизнью, без содержания, без будущего, без знаний, без письменности, без культуры, бросить на произвол судьбы несчастных женщин, для которых роли ходячего инкубатора есть единственная альтернатива: существование бесплатной проститутки. Он подумал о Генисе, которой сегодня пришлось «вдохновлять» неведомо кого, возможно, какого-то старого урода и грубияна, о Каси, та наверяка тоже успела побывать в чьей-то постели перед тем, как сбежать и отправиться искать Марана. Конечно, они были разные, бунтарка Каси, которая гордилась своим бесплодием и показывала язык небу, и тихоня Гениса, страдавшая оттого, что она не такая, как все, но все равно обе стали жертвами чудовищного миропорядка. Он вспомнил Наи, в свои тридцать три года читавшую лекции в Сорбонне и считавшуюся одним из лучших арт-историков Земли, и Нику, отгулявшую годичный отпуск, положенный после внеземных работ, и получившую завидное место электронщика в компьютерном центре Разведки… Черт возьми! Он прикинул числа… Да. Еще несколько дней, и на Земле узнают, что они с Мараном пропали, и в первую очередь, слух пронесется именно по штаб-квартире Разведки, где ныне Ника проводила четыре часа в день… Четыре, а возможно, и все шесть, спешить ей все равно некуда, муж в дальнем космосе, детей нет… Неожиданно его мысли приняли другое направление. Почему бы, спрашивается, ей не родить ребенка? Конечно, сам он не то чтоб очень рвался фигурировать в роли отца… Он вспомнил, как исповедался как-то Марану, признался, что не хочет делить любовь Ники ни с кем, даже с собственным ребенком… конечно, эгоистический мотив играл определенную роль, но было и другое. Откровенно говоря, он не считал, что его генетический материал заслуживает умножения… Конечно, бывает, что у бездарных родителей благодаря случайным комбинациям генов рождаются гениальные дети, это ведь не клонирование… А ведь к вопросу о клонировании возвращались вновь и вновь, находились люди, доказывавшие свое право на повторение… Каким чудовищным самомнением должен быть наделен человек, дабы полагать, что заслуживает воспроизводства один к одному! В то время как он не рвется даже принять участие в своего рода лотерее, в противном случае, уговорил бы, наверно, и Нику, но почему она сама, женщина, не хотела стать матерью? Почему все они там, на Земле, не торопятся с этим? Речь ведь не о десятках ребят, которых и имен не упомнишь, а может, и в лицо знаешь нетвердо… Но одного, двух… Живут, видите ли. А намного ли эта земная жизнь более осмысленна, чем здесь, подумал он вдруг. Бледные, раскисшие, обрюзгшие бездельники, день-деньской сидящие перед телевизором. Шатающиеся по улицам, пивным и стадионам. Пикетирующие парламенты и правительственные здания с плакатами, на которых все то же требование: увеличить пособия по безработице. И работяги, вольные и невольные трудоголики, вкалывающие с раннего утра до поздней ночи, загребающие кучу денег, которые некогда потратить, и, главное, выполняющие в основной своей массе совершенно бесполезную работу… Конечно, на Земле нет войн и довольно мало убийц, в основном, маньяки да ошметки прежних террористов, иными словами, генетические убийцы, вторые стыдливо прикрываются какими-то идеями, первые — нет, но суть одна. И все же их мало и становится все меньше, и это, пожалуй, главное достижение сегодняшней земной цивилизации. Ибо то, что в действительности есть главное достижение для любой из цивилизаций, культура, на Земле медленно, но неуклонно хиреет. Этого не понимает большинство землян, этого сам он не осознавал до тех пор, пока не выбрался за пределы Земли, а особенно, пока не вошел в картинную галерею глеллов… то есть не совсем так, еще в Бакнии он понял, что торенская культура превосходит земную, но утешал себя тем, что так было не всегда, что Земля знала античность, Возрождение, многое другое, что падения не раз сменялись взлетами, а значит, не все потеряно. Однако, когда он вошел в тот огромный зал на Глелле, увешанный картинами… Что-то далеко тебя унесло, друг Даниель, остановил он себя, вернись на землю, не на ту, с большой буквы, а эту… Ладно, завтра будет то, чему суждено быть, а теперь надо уснуть.

Его разбудило движение вокруг, был, наверно, и сигнал к побудке, он его не слышал, но, открыв глаза, увидел, что все уже на ногах, а часть успела выйти. Здесь, в отличие от его камеры, воду для умывания не подавали, и он ограничился тем, что стряхнул с одежды налипшую траву и «причесал» пятерней не в меру отросшие за последние пару месяцев волосы.

В лагере царила суматоха, впрочем, вскоре Дан понял, что она кажущаяся, просто воины, пересекавшие оставленный нетронутым кусок степи в центре, шли со всех сторон. Они находили своих пасшихся на этом куске или прямо среди шатров каотов, вскакивали на них и уезжали. Давали и еду, у потухших костров виднелись горшки со вчерашним мясом, но запускали в них руку немногие, неудивительно, он и сам есть не хотел, стоял в растерянности перед палаткой, не представляя себе, что происходит, и не зная, куда идти и что делать. Не видно было даже его обычных стражей, он подумал, что вот самый подходящий момент для побега, но не сдвинулся с места. Наконец к нему подошел один из приближенных Бетлоана, знакомый по пирам в «шапито», и предложил ехать с ним, Дан забрался на своего каота, одного из последних оставшихся на окруженном палатками лугу, и потрусил вслед за проводником. Они пересекли общий поток, двигавшийся в степь в направлении, противоположном тому, с какого отряд приехал вчера, и свернули к пологому склону ближнего холма. Пологим, впрочем, он оказался только со стороны лагеря, а с трех остальных был, напротив, весьма крут. На платообразной вершине толпилось человек тридцать, в центре группы стоял Маран. Дану вспомнились осенние события пятилетней давности в Бакнии, вот так же Маран стоял во дворе Крепости, окруженный своими сторонниками, и отдавал приказания, которые считал самыми спешными. Не надо было подходить вплотную, чтобы понять, кто в группе главный, Маран распоряжался, а прочие выслушивали и, даже не оглядываясь на присутствовавшего при сем Бетлоана, кидались выполнять. Дан поглядел на одного, другого и усмехнулся, не далее как вчера он с некоторым удивлением думал, что на сей раз Марану как будто не удалось никого «загипнотизировать», и искал этому объяснения то ли в недостатке времени, то ли в предельной нецивилизованности «гипнотизируемых», ведь сила личности Марана заключалась, в первую очередь, в его интеллекте… Он подошел к остальным и увидел, что с того места, где функционировал «штаб», степь внизу просматривалась на десятки километров. Все еще не иссякший поток кочевников из лагеря растекался по широкому пространству, ограниченному редкой цепочкой холмов и рощиц, всадники, получившие от Марана задания, достигнув войска, вырывали из общей массы отдельные отряды, разводя их по сторонам, одни прятались в ближайшем лесу, другие заворачивали за соседние возвышенности. Что именно приказывал Маран, Дан не слушал, поскольку в военном деле не понимал абсолютно ничего, и однако следил за разворачивавшимся действом с неподдельным любопытством, забыв даже о ночных кошмарах. Неужели игра в войну так привлекательна, подумал он пристыженно… Собственно, войны как таковой пока нет… А впрочем… Он увидел движение вдалеке, вначале неясное, потом разглядел темную массу, приближавшуюся с каждой минутой. Несомненно, это и была армия противника.