— Идут, — сказал Бетлоан за спиной Дана, голос его звучал спокойно.

Обернувшись, Дан увидел, что на вершине осталось человек десять, прочие покинули «штаб», чтобы принять участие в сражении. Бетлоан продолжал стоять рядом с Мараном, однако оба его военачальника спустились с холма, один занял место в главе центрального отряда, другой затерялся в арьергарде. Еще минута, и отряд пришел в движение. Затаив дыхание, Дан следил за тем, как оба войска сошлись в бою. Битва напоминала периценское сражение, передние ряды сразу распались, завязалось множество отдельных поединков, большинство бестолково пыталось достать противника копьем или топором, хотя немало оказалось и воинов, вооруженных мечами. Орудовали ими бойцы посредственно, их ошибки буквально кололи глаза, зато умение они заменяли азартом и орали в пылу драки, как оглашенные, к тому же визжали каоты, звенели клинки, словом, шуму хватало… Но, конечно, это была не игра в войну, как он легкомысленно подумал недавно, а сама война. Дан с содроганием увидел, как упал один всадник, другой. Впрочем, больше доставалось каотам, всадники, лишенные опоры в виде стремян, занося меч или отводя копье, значительную часть усилий затрачивали на то, чтобы удержаться в седле, и промахивались по меньшей мишени, каковую представлял собой человек, обрушивая всю мощь ударов на широкие спины и объемистые бока несчастных животных. Однако падали и люди. Каоты, потеряв седоков, не убегали, а оставались на месте, иные принимались щипать траву, все-таки в них было больше от коровы, чем от лошади… Из-за толпившихся на поле боя животных и потому, что сражавшиеся заслоняли друг друга, трудно было понять, кто одерживает верх.

Маран подошел к самому краю обрыва — обращенная к полю боя сторона холма была почти отвесной, пару минут внимательно смотрел на то, что происходило внизу, потом подал кому-то знак, подняв руку. И сразу раздался дикий грохот, где-то заколотили в барабаны. Психическая атака, что ли, подумал Дан, но ошибся. Прошло несколько минут, и картина боя стала медленно меняться. Предводитель бетлоанского войска отъехал на шаг, другой, за ним еще несколько воинов, бившихся в передних рядах, строй бетлоанцев прогнулся, противник усилил натиск, и те, кого Дан машинально начал числить за своих, стали отступать. Еще несколько минут, и отступление превратилось в бегство. Ошеломленный Дан открыл рот, потом закрыл, повернулся к Марану, но тот был абсолютно невозмутим. Воины противника с улюлюканьем и победными воплями кинулись догонять убегающего врага, Бетлоан побледнел и облизнул губы, но Маран только усмехнулся.

— Пора, — сказал он тихо, сам себе, наверно, и снова поднял руку, замолчавшие было барабаны загрохотали еще громче, чем раньше. Сигнал, надо понимать? Но кому? Дан не стал спрашивать, а с новым интересом вгляделся в картину сражения… что это было не сражение, а лишь прелюдия к нему, он понял чуть позднее, когда началась настоящая битва. Началась и… кончилась. Половина отступавшего воинства вдруг рассыпалась, всадники беспорядочно хлынули в стороны, преследователи углубились в гущу преследуемых, и тут… Маран махнул рукой, еще один шумовой сигнал, «побежденные» остановились, повернулись и ринулись на «победителей» с флангов. Одновременно несколько отрядов вылетело из-за холмов и замкнуло кольцо, в котором очутилось чуть ли не все неприятельское войско, три его четверти уж точно, вместе с предводителем и, скорее всего, с цветом армии, лучшими воинами, сражавшимися рядом со своим властителем.

— Как в кино, — сказал потрясенный Дан.

— Теперь молись богу, чтобы он послал сюда немного цивилизованности, — сказал Маран.

— Зачем? — удивился Дан.

— Затем, что цивилизованные народы, потерпев поражение, складывают оружие, а нецивилизованные продолжают сопротивляться и гибнут.

Дан безнадежно покачал головой.

— Боюсь, что сейчас будет жуткая резня, — сказал он. — Может, Бетлоан…

Но Бетлоан только холодно улыбался.

Между тем воины арьергарда стали торопливо спешиваться и снимать с плеч луки, до той поры не применявшиеся. Через пару минут на окруженных обрушилась туча стрел, выпускали их много, но неприцельно, больше действуя на нервы, чем нанося подлинный урон.

Кольцо стало сжиматься, несколько десятков человек скрестили мечи, упал сраженный копьем всадник, еще один, еще, и вдруг предводитель попавшего в ловушку войска, оглядевшись, поднял кверху свой щит и стал что-то кричать. Что именно, слышно, конечно, не было, но ближайшие к нему воины, все, свои и чужие, как по команде, остановили каотов и опустили оружие. И тоже закричали. Сдаются, что ли? Нет. Волна голосов прокатилась по всей массе бойцов и достигла холма.

— Поединок власти! — расслышал и Дан. — Поединок власти!

Он почти сразу понял, рассказ Паомеса о механизме передачи власти у кочевников моментально пришел ему на ум. Теперь все решало то, примет Бетлоан вызов или нет.

Ожидание оказалось недолгим, Бетлоан, стоявший над обрывом с победным видом, поднял меч, покрутил его над головой, описывая концом круг, и направился к своему каоту, привязанному тут же на плато. Принял вызов, надо понимать. Дан покосился на помрачневшего Марана. Боится, что Бетлоан потерпит поражение, и все его труды пропадут даром? Но ведь, если он выиграет поединок, к нему перейдет власть и над соседней ордой, не надо будет больше сражаться, ему покорятся без боя… ей-богу, у этого степного права были свои достоинства.

Маран придвинулся поближе, лицо его уже прояснилось.

— Ничего, — сказал он, — даже если Бетлоан погибнет, равновесие все равно будет нарушено. К тому же он должен быть полным идиотом, чтобы потерпеть поражение.

— Почему?

— Я дал ему несколько уроков, — пояснил Маран с легким смущением.

Пока Бетлоан съежал с холма, воины расступились, очищая место для поединка. Драться полагалось пешими, доехав, Бетлоан спрыгнул с каота и передал поводья одному из своих воинов. Противник его уже стоял с мечом наготове, Дан подумал, что тот не случайно бросил вызов, наверняка надеялся на свою силу, он был выше Бетлоана на добрых полголовы и намного шире в плечах, эдакий могучий воин из «Эдды». Но ведь Бетлоан пришел к власти и удерживал ее тоже благодаря воинскому умению, и, будучи менее сильным, он должен чем-то компенсировать этот недостаток, к примеру, ловкостью. Довольно скоро Дан понял, что был прав, Бетлоан оказался куда гибче и подвижнее, от сокрушительных ударов противника он просто ускользал и пытался достать его то снизу, то сбоку. Вначале он дрался без особых затей, но потом попробовал применить один прием, другой, приемы были лахинские, учить его современному фехтованию Маран все же не стал. Наконец противник допустил роковую ошибку, вложив чрезмерно много силы в замах, меч поднялся выше, чем следовало, успей он опуститься на Бетлоана, от того осталось бы два обрубка, но удар запоздал, и Бетлоан, воспользовавшись этим, подсек противнику ноги. Тот упал. Дан закрыл глаза, «молясь богу», как выразился Маран, хотя никто из них ни в одного бога не верил, чтобы Бетлоан пощадил своего противника… пусть и понимал, что для дела лучше, чтобы этого не произошло… Увы, снисхождения к поверженному врагу не было на этой планете даже в виде чистой абстракции… Когда он открыл глаза, Бетлоан стоял над телом сраженного врага, и войско, не только собственное, но и чужое, приветствовало его дружным воем.

— Погибло больше полутора сот человек, — сказал Маран.

— С обеих сторон?

— Да.

— Цена трех-четырех ежедневных стычек, — констатировал Дан.

Маран не ответил. Он стоял, засунув руки в карманы и глядя в затянутое колоритными темно-зелеными тучами небо.

— Не думал же ты, что никто не погибнет, — сказал Дан. — Это невозможно. Война не шахматы.

— Глубокая мысль.

— Ника частенько упрекает меня в чрезмерной склонности к рефлексиям, но рядом с тобой я кажусь себе человеком, никогда не ведавшим сомнений.

— Да я не сомневаюсь. Просто…