Дора ударили первый раз. Он закричал. Хотя ещё бы не закричать, когда тебя хлещут специальным кнутом! Даже нынешний Клод, закалённый и бесстрашный, закричал бы от боли. Что уж говорить о молодом пареньке, по всей видимости благородных кровей… Действительно благородных! Клод, как и все вокруг, сразу заметил брызнувшие капли голубой крови.

— Хайдор, — ошеломленно произнёс Клод, и Тэй ему вторил.

Клод посчитал появление высшего дурным знаком, а вот Тэй тут же обрадовался и даже помиловал непочтительного раба, остановив экзекуцию на трёх ударах. Герцог уже подсчитывал прибыль, которую получит даже сейчас, вздумай он перепродать раба.

— Это сколько же может стоить высший эльф?

Но судя по сменившемуся выражению на лице, герцог решил оставить раба, и заработать больше, чем возможно при продаже. Нужно только выяснить, как это заработать.

— Проводи охранников до загона. Проследи, чтобы им передали деньги, а заодно убедись, что рабов окольцуют! — отдал распоряжение Тэй. — Мне же нужно прогуляться и всё обдумать.

Приказ Тэя по большому счету был бесполезен: что может сделать раб? Как он может контролировать работу свободных жителей Иолка? Но Клод должным образом поклонился хозяину и заверил, что выполнит всё, что в его силах. Герцог же сразу покинул свежекупленный товар и поспешил по делам. Клод не сомневался, что герцог за пару часов обойдёт всех кого только можно и составит примерное представление по поводу ценности хайдора.

Рабы и охрана вышли за пределы Крепости и сразу очутились в Городе. Клод мало интересовался историей места своего плена, но кое-что знал. Например, то, что в давние времена не существовало никакого Города, а располагалась в этом месте лишь Крепость, как раз носящая имя Иолк. Но поселившиеся тут дорийцы выстроили уже Город, на который и перенесли привычное название.

Довольно скоро добрались до особняка герцога. Рабов передали надсмотрщику. С охраной торгов расплатились и те отбыли. Документы на товар упрятали до прихода герцога. По документам выходило, что среди только что купленного товара магов не находилось, поэтому надсмотрщик просто защелкнул на запястьях каждого нового раба специальный браслет, свидетельствовавший, что с данного момента троица дварлингов и хайдор стали собственностью Тэя Ропсана Бая, герцога Килинтарла. И отныне снять позорный браслет раба им не под силу. Как впрочем, и Клоду. Хотя это и не совсем так. Замок на браслете, пожалуй, сможет снять ловкий взломщик, но от этого ничего не изменится. В Браслет заложено заклинание, которое при защелкивание на руке раба, копируется уже на Ауру раба. А с Ауры снять Метку Раба под силу только умелому магу. Так что теперь у новых рабов нет иного варианта, кроме как верно служить жителям Иолка и в особенности герцогу.

— За мной, — скомандовал Клод новым рабам.

Дварлинги не спешили выполнять приказ старшего раба. И Клод их прекрасно понимал. Они только сейчас осознали, что вырваться не получится. Дварлинги рухнули на плитку, покрывающую широкий двор поместья Килинтарла. Гномы хватались за головы и стонали. Им следовало перестать думать о некоторых нехороших вещах и тогда боль сразу отступит. Не стонал только хайдор, находящийся в бессознательном состоянии с момента экзекуции и до настоящего момента. Его вначале тащили охранники, а теперь Клод собирался перепоручить тело дварлингам.

Но глупость коротышек была неизмеримо велика, отчего они продолжали испытывать боль. Клод подозвал других рабов и попросил оттащить новичков в Загон. Новичков теперь следует учить и учить…

Очередная ночь прошла спокойно. Синяки под глазами почти сошли, а на теле… хотя бы не бросаются в глаза. Днём по-прежнему тяжело. Тяжело не только лишь то, что прочие бедолаги не воспринимают за своего, но и то, что вообще за человека не держат… хотя последнее не верно. Именно за человека и держат. Считают, что раз — человек, так сразу — такой же, как и Они. А ведь это не верно. Все пользуются тем, что можно безвозмездно вымещать злобу и плодить новые синяки и ссадины на теле. Ведь так отрадно мучить человека…

У Петра от злобы побелели крепко сжатые кулаки. Если рабам иных рас тяжело в рабстве, то ему тяжело вдвойне. Все эти эльфы перенесли всю злость с хозяев на него. И всё усугубляется тем, что Пётр не может использовать методы цивилизованного человека. Он не может решить всё дипломатией. Какая к чертям дипломатия, когда элементарно не знаешь языка, а только лишь несколько обрывков фраз?

Ночуя в Загоне, Пётр старался уйти подальше от прочих рабов и реже попадаться им на глаза. Ни к одной фракции, на которые разделились невольники, примкнуть человеку-рабу не суждено. Все одинаково ненавидят его. Но он и не старался сдружиться. Дневную работу делает обособленно, чему только способствует почти полное незнание языка и нравов.

Но теперь ситуация ухудшилась. Если раньше ночами было достаточно не попадаться на глаза другим рабам, то теперь Пётр вынужден и сам не видеть кое-что. Словно издёвка судьбы. Нового эльфа с иссечённой спиной окружили заботой, словно неведомого принца. Даже группировки не ссорились, а вместе заботились о новичке. Почему? Пётр не мог понять.

Новичок не мог работать и большую часть времени проводил в Загоне, но никто не гнал его. Даже когда Клод, пришёл чтобы назначить его на объект, то прочие эльфы стали горой за новичка, вынуждая старшего раба отступить. А такого никогда не случалось. Клода тут опасаются, ведь он глава крупнейшего сборища.

Эльфа откармливали. Лечили раны на спине. Он пропустил лекцию-наставление, прочитанную Клодом новичкам-гномам. Пропустил и назначение тех же гномов на постоянную работу на шахтах. Эльф много чего пропустил, валяясь днями и ночами в подземных загонах.

И вот сейчас, направляясь в даль комнаты с низким потолком, где до Петра нет никому дела, человек вновь увидел, как четверо эльфиек с ложечки кормят эльф-принца, который уже полностью здоров. Противно же! Этим шалавам нравится заботиться о симпатичном мальчике! Будь сам Пётр хоть чуточку столь же привлекателен, то может его реже били бы…

— Жалкая тварь, — тихо, но злобно, вырвалось из уст Петра, когда он увидел эльфа.

Человек добрался до своего угла и завернулся в одеяло. Оно воняло плесенью и мочой, но человек привык. Он пробовал раньше стирать его, но эльфы регулярно вымещают злобу на единственного человека-раба. И не всегда злоба вымещается кулаками.

Когда же Пётр почти провалился в сон, то почувствовал на себе внимательный взгляд. Он открыл глаза и увидел перед собой, сидящего на корточках принца. Принц что-то сказал Петру, но человек понял лишь пару слов.

— Я не понимаю вашего языка, — ответил Пётр и добавил немного мата, для большего эффекта. Ему казалось, что мат поможет скорейшему отторжению эльфа с территории спокойствия Петра.

Но эльф не пожелал отторгнуться, а вместо этого заулыбался.

— Чего скалишься, ушастый?! — уже не скрывая эмоций, выругался Пётр. Он уже не боялся того, что его изобьют.

Но эльф не стал бить человека сам, и не стал звать подмогу. Вместо этого он совершил то, что выбило готового сражаться хоть со всем Загоном Петра из колеи. Эльф заговорил:

— Просто рад услышать родной язык.

Вначале Пётр подумал, что неожиданно стал понимать местный язык. Не сразу дошло, что эльф заговорил на русском. Говорил он с трудом и акцентом, но, в общем-то, понятно и правильно.

— Ты кто? — ничего умнее человек придумать не смог.

— Человек. Мне семнадцать лет, — улыбаясь, ответил эльф. — Зови меня Хром.

Петру оставалось лишь решить важный вопрос: кто бредит, он или эльф? Эльф считает себя человеком — бред. Пётр слышит речь эльфа, говорящего по-русски — тоже бред.

— А тебя как зовут? — продолжал галлюцинировать эльф.

— Пётр. Пётр Гордев, девятнадцати лет, — повторяя за эльфом, зачем-то назвал и возраст человек.

Хром присел рядом с Петром, даже не поморщившись от неприятных запахов.