— Скажите, Маша, письмо, которое вы адресовали в прокуратуру, все ученики вашего класса подписали?

— Нет, — тихо ответила Маша.

— Кто же не подписал?

— Лида Горбик.

— Почему она не подписала?

— Потому что боится карьеру свою испортить.

— То есть?

— Она староста, активистка, ее всегда приглашают на большие собрания, совещания — говорить приветствия от молодежи. И вообще. Вот она и боится, что ее не станут выпускать на трибуны, если она подпишет письмо в защиту Олега Седых, который сидит в тюрьме.

— Она что же, так и мотивировала свой отказ?

— Да нет, она стала говорить, что у нас зря никого не арестуют и не посадят в тюрьму и что если Олега посадили, значит, за дело. Она так говорила, но мы-то знаем, что она боится, как бы ее не обвинили в притуплении бдительности и что пошла на поводу…

— М-да, сложная ситуация, — едва заметно усмехнувшись, сказал Андрей Аверьянович.

— Почему сложная? — удивилась Маша. — Ничего сложного тут, по-моему, нет.

— За исключением того, что Олег признался.

— Да, конечно, это странно, — согласилась Маша.

— Раз уж вы пришли сюда, — Андрей Аверьянович откинулся на спинку стула, — давайте думать вместе. Вы помните тот день, когда Олег последний раз был в школе? Он тогда ушел с последнего урока, с истории.

— Помню.

— А почему он не досидел до конца занятий, вы не знаете?

— За ним приходил Игорь, его брат.

— Вы сами видели в тот раз Игоря?

— Нет, но ребята видели.

— Кто именно видел?

— Н-не помню, но я могу узнать, если это нужно.

— Узнайте, это нужно. И еще я хотел спросить…

— Пожалуйста, спрашивайте, — с готовностью откликнулась Маша.

— Вы Олега знали хорошо?

— Думаю, что хорошо.

— Виделись с ним только в школе?

Маша покраснела, но не опустила глаза.

— Не только в школе. Мы часто вместе шли из школы домой. Несколько раз ходили в кино.

— Вы не заметили, что с ним творится что-то неладное, что-то его тяготит?

— Нет, по-моему, ничего неладного с ним не творилось. Я бы, наверное, заметила. Я же знаю — в тот день, когда он ушел с урока истории, его арестовали, а перед этим мы почти целый день пробыли вместе — ходили в кино, в парк.

— Почти весь день, говорите? — Андрей Аверьянович вынул из подставки ручку. — А по часам можете вспомнить?

— Попробую. Около двух мы ушли из школы, а в три встретились около кино, взяли билеты на четырехчасовой сеанс, пошли в парк, посидели на лавочке и вернулись в кино как раз к началу.

— Что вы смотрели?

— «Нюрнбергский процесс». Нам очень понравилось. Там замечательные актеры: Спенсер Треси, тот, что играл Старика в фильме «Старик и море», Марлен Дитрих…

— Фильм двухсерийный?

— Да.

— Значит, закончился он около семи вечера.

— Да, около семи. Мы сели в троллейбус и поехали домой…

— Спасибо, — сказал Андрей Аверьянович, — вы мне помогли. И еще поможете, если узнаете, кто в тот день видел Игоря в школе и когда.

— Обязательно узнаю.

— Вот и хорошо. Надеюсь, общими усилиями мы докажем, что вы правы, а Лида Горбик заблуждается.

Маша вышла из конторы. Мелькнули в окне белые шапочка и воротник. Андрей Аверьянович перечитал свою запись. У него не было никаких оснований не верить Маше, и он ей верил. Выходило, что в то время, когда напали на пенсионерку Козлову, Олег сидел с Машей в кино и смотрел «Нюрнбергский процесс». Но дворник Курочкина утверждает, что видела Олега выходящим со двора с черной сумочкой под мышкой. И ей нет основания не верить. Значит, остается допустить, что Олег Седых в тот день ухитрился быть одновременно в двух местах. Мистика? Но вот в мистику-то Андрей Аверьянович как раз и не верил, и вся эта несуразица только подтвердила выводы, которые стали упрямо напрашиваться с того момента, когда он покинул квартиру Седых.

На этот раз ему досталась пятая комната, но она ничем не отличалась от седьмой. И Олег был по-прежнему насторожен и недоверчив.

— Вы знаете, — садясь против Олега, начал Андрей Аверьянович, — что ученики вашего класса прислали в прокуратуру письмо?

— Знаю.

— Откуда вы это узнали?

— Мама сказала.

— Хорошее письмо, убедительное. Они, ваши товарищи, совершенно определенно заявляют, что Олег Седых не мог ограбить старуху.

Олег пожал плечами. — Никто не верит… почти никто, — поправился Андрей Аверьянович, — в то, что Олег Седых мог совершить преступление. И ваши товарищи, и родители. И ваш брат. Вы, конечно, знаете, что он болен.

— Знаю.

— И лишены возможности навестить его. Вы же любите брата?

— Люблю.

— Не повезло ему, — вздохнул Андрей Аверьянович.

— Не повезло, — согласился Олег. — Ему вообще не везет в жизни, — с горечью произнес он. — В школе его считали зазнайкой, а никакой он не зазнайка, просто он не переносит неправды, несправедливости. Он очень способный, а в технологический институт не попал: поспорил на экзамене с преподавателем, его срезали. Пошел в пединститут на физмат. Но это же не его призвание. И вообще…

Олег внезапно умолк, оборвав себя на полуслове.

— Может быть, брату нужны были деньги, и вы для него… — начал Андрей Аверьянович.

— Нет, нет, — быстро перебил Олег, — он ничего не знал.

— И ни о чем не просил?

— Ни о чем.

— Ну хорошо, оставим эту материю. Поговорим о чем-нибудь более интересном. О литературе, например.

На этот раз в глазах у Олега читалось откровенное удивление.

— Не удивляйтесь, — улыбнулся Андрей Аверьянович, — мне предстоит вас защищать, и я хочу знать о своем подзащитном как можно больше, а сфера литературных привязанностей и увлечений — это в общем-то и моральная сфера. Можно, например, строить защиту в том смысле, что молодой человек начитался детективных книжек, и авторы этого чтива должны в какой-то мере разделить с ним вину за содеянное. Но у меня нет оснований для таких выводов и построений: вы, насколько мне известно, не увлекались приключениями сыщиков. Так ведь?

— Так, — согласился Олег.

— Даже такими классиками этого жанра, как Эдгар По и Конан Дойль, вы не зачитывались?

— Нет, — подтвердил Олег.

— Но иногда брали их в библиотеке?

— Брал.

— Для Игоря?

И снова испуг мелькнул в глазах Олега, и он вместо ответа пожал плечами. Андрей Аверьянович опять почувствовал жалость к этому доверчивому и запутавшемуся молодому человеку. Он встал, походил по комнате, остановился у окна. Оттуда сказал:

— И вот что еще усложняет, а может быть, и упрощает дело: оказывается, есть человек, который утверждает, что в то время, когда было совершено нападение на пенсионерку Козлову, вы смотрели в кино «Нюрнбергский процесс».

Олег, до того сидевший на табуретке ссутулясь, опустив руки между колен, резко выпрямился.

— Да, да, — продолжал Андрей Аверьянович, — есть такой человек, и зовут его Маша Смирнова. Она тоже не верит, что Олег Седых мог совершить преступление, да еще такое обдуманное и жестокое. И она…

— Она ничего не знает! — выкрикнул Олег.

— Но мы-то с вами знаем, что напали на Козлову во вторник, около пяти часов дня.

— И вы ей сказали? — в голосе Олега было отчаяние.

— А Маша знает, что в пять часов дня в тот злополучный вторник Олег Седых сидел рядом с ней в кино и восторгался игрой Спенсера Треси. И она скажет это в суде, куда я вызову ее свидетелем.

— Вы не сделаете этого, — Олег вскочил.

— Я это сделаю, если вы будете упорствовать.

— Я откажусь от защиты.

— Вы несовершеннолетний, и суд не примет ваш отказ во внимание.

— Но что же делать?! — воскликнул Олег. — Я не хочу, чтобы Машу вызывали в суд. Вы можете меня понять? Вы же защитник, а не следователь, не обвинитель, почему же вы не хотите меня понять?

Андрей Аверьянович подошел к Олегу, положил руку ему на плечо и мягко сказал:

— Сядьте и успокойтесь.