Бунин развел руки:

— Что такое — помирились или поссорились? Это, дорогая Магда, звучит несколько по-детски. К чести Брюсова, он сумей все-таки стать выше личных отношений. В 1906 году у меня вышел сборник стихотворений. Валерий Яковлевич в первом номере журнала «Весы» за 1907 год опубликовал хвалебный отзыв. Я ему в знак старой дружбы отправил экземпляр второго издания этой книги, сделав теплую дарственную надпись.

Однако наши отношения возобновились весьма нежданно.

Осенью 1910 года я пришел в дом номер тридцать два по Староконюшенному переулку к Юлию.

К своему удивлению, в кабинете брата я увидел Брюсова.

— Какая встреча! — воскликнул Брюсов и полез ко мне обниматься.

Я отвечал ему весьма дружески.

Брюсов сообщил:

— Вы знаете, что я теперь заведую беллетристическим и критическим отделом «Русской мысли»?

Я отвечал, что знаю.

— Приглашаю вас к сотрудничеству. У нас много крупных авторов— Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Андрей Белый, Александр Блок, Константин Бальмонт…

— Ради такого редактора и ради такой изысканной компании я дам стихотворение.

Иван Алексеевич вспоминал, как вскоре получил от Брюсова письмо. Он напоминал об обещании дать стихотворение, вновь просил сотрудничества, которое его «очень бы утешило и обрадовало бы». Трудно судить, кто был причиной промедления, но лишь спустя два года в «Русской мысли» появилось бунинское стихотворение «Белый олень». Однако переписка двух поэтов продолжалась, по крайней мере, до осени пятнадцатого года. В частности, Валерий Яковлевич просил Бунина переводить на русский язык армянских поэтов — специально для сборника «Поэзия Армении», который редактировал Брюсов. Иван Алексеевич высоко ценил древнюю культуру Армении. Перевел стихотворения Александра Цатуряна, Аветика Исаакяна. Когда в 1912 году чествовали Бунина по случаю 25-летия его литературной деятельности, от имени армянской интеллигенции юбиляров тепло приветствовал А. Цатурян.

Иван Алексеевич с чувством отвечал: «Я пламенно люблю солнце и Восток. Армянский народ когда-то, в древние времена, поклонялся солнцу и сегодня в своей тяжелой жизни опять тянется к солнечному свету. Я глубоко тронут и благодарен за то, что вы меня приветствовали и отметили этот скромный праздник на языке древнего народа».

Бунинский отклик был опубликован в армянской газете «Оризон».

— Как видите, — добавил Бунин, — удивительная страна Армения, которую я искренне люблю по сей день и страшно жалею, что уже никогда не дышать мне ее воздухом, сблизила меня с Брюсовым.

— Ян, — поинтересовалась Вера Николаевна, успевавшая заниматься хозяйством, убирать со стола, мыть посуду и участвовать в общем разговоре, — «Поэзия Армении» была издана?

— Да, Вера, это издание увидело свет в разгар первой мировой войны — в шестнадцатом году. В Закавказье турки зверски истребляли мирное население Западной Армении. Многие армянские семьи бросили свои дома, нашли приют в России. Грустные воспоминания! А в сборнике были напечатаны мои переводы из Цатуряна и Исаакяна.

…За окном синие сумерки сгустились в ночную темноту. В небе неподвижно стояли крупные немерцающие звезды южного неба. Чужого неба.

* * *

Уже после войны, вернувшись из Граса в Париж, Бунин приобрел книжечку советского литературоведа А. Мясникова о Брюсове. Прочитав ее, он решил в своих «Воспоминаниях» процитировать ее:

«Я, владеющий многими языками мира…» Не один Бальмонт так бессовестно лгал о своем знании языков. Лгал, например, и Брюсов. Это, конечно, на основании того, что сам Брюсов распространил про себя, сказано в книге какого-то Мясникова («Поэзия Брюсова»)…: «Брюсов свободно владел французским и латинским языками, читал без словаря свободно по-английски, по-итальянски, по-немецки, по-гречески и отчасти по-испански и по-шведски, имел представления о языках: санскритском, польском, чешском, болгарском, сербском, древнееврейском, арабском, древнеперсидском и японском…»

— При одной мысли, что человек может солгать, меня начинает тошнить, — говорил Бунин. И сам всю жизнь повторял слова, унаследованные от своего отца: «Лгут только лакеи!» — А какое огромное количество таких «лгунов» в моей памяти! Необыкновенный сюжет для романа, и страшного романа.

Тот же Брюсов, все свои первые сборники манерно называвший на иностранных языках, патетически восклицал: «Вас, кто меня уничтожит, встречаю приветственным гимном» (август 1905 года). Антологии и хрестоматии непременно публиковали «передовые» стихи Валерия Яковлевича, как, к примеру:

Эти строки «кинжал поэзии» были, в частности, напечатаны в роскошно изданном Маврикием Вольфом сборнике «Книга о русских поэтах последнего десятилетия» в 1907 году. Но вот что писал Брюсов 18 июня того же года (нового стиля, другим Валерий Яковлевич не пользовался) в Париж Зинаиде Гиппиус, которая в те времена жила на берегах Сены вместе с мужем Д.С. Мережковским:

«Где же выход? Устраивать революцию, чтобы на месте «царского правительства» утвердить «правительство пролетарское»? А чем оно лучше? Та же тупость, та же узость, та же дикость, только в другую сторону направленная. Да при царском правительстве хоть клочки культуры целы, дышат, могут еще когда-нибудь расцвесть, а при пролетарском, — начинай все сначала, опять с хроники VII века! Нет, я пока за Царя!»

«В жизни каждого человека есть высокие вершины и потаенные расщелины», — Иван Алексеевич любил повторять вслед за Плинием Младшим эти мудрые слова.

2

Бунинское семейство было не единственным русским в Грасе. К ним «на огонек» порой заходили их соседи супруги Кугушевы, очень милые люди. Правду молвить, они чуть страдали единственным недостатком, который, впрочем, нисколько не раздражал Ивана Алексеевича, но неизменно веселил. Кугушевы любили напоминать, что они «князья».

— Привет, о мои родовитые соплеменники! — этой или подобной фразой каждый раз встречал их Бунин. На сей раз все повторилось. Иван Алексеевич хитро сощурил глаза:

— Князь, это правду говорят, что ваш род идет от самого Тамерлана?

— Нет, берите глубже! — подхватила тон Ася Кугушева. — Как и ваш, Иван Алексеевич, он идет от Адама и Евы. Вот почему все люди — братья.

— Только они сами, к сожалению, об этом давно забыли! — грустно покачал головой Бунин. Но тут же приспел повод вновь улыбнуться: гости протянули ему букет роскошных поздних хризантем и какую-то старую книгу в красивом бордового цвета матерчатом переплете.

— С днем рождения, Иван Алексеевич! Счастья вам, много денег и крепкого здоровья лет до ста! А славы у вас и так много…

Бунин едва не прослезился от умиления и неожиданности: «Надо же, не забыли!» Он обнял соседей:

— Спасибо, друзья! Ну прямо-таки праздник сердца… Вера, сообрази, пожалуйста, что-нибудь на стол! Простите, друзья, из «Славянского базара» нынче мы ничего не заказывали, из «Праги» или «Парижа» — тоже. Но бутылочка сотерна припасена. Хлеба нет, так пей вино!

Выпили вино, съели по кусочку какой-то синей, пахнувшей мылом колбасы. Иван Алексеевич с нетерпением ожидал подходящей минуты, чтобы внимательней разглядеть подарок Кугушевых — очень приятный и совершенно неожиданный. Когда Ася Кугушева протянула подношение, то Бунин обомлел от умиления: он держал в руках до боли знакомую книгу, которая некогда находилась во всех российских гостиницах, кофейнях, ресторанах, вагонах 1 — го и 2-го классов, различных клубах, библиотеках, вокзалах, почтах — «Всеобщий железнодорожный путеводитель…». На каждой странице было напечатано строгое: «По прочтении просят положить обратно».

Это был объемистый том, выходивший ежегодно в обновленной редакции и громадными тиражами. Бунин не однажды — десятки и десятки раз пользовался такими, выбирая очередной маршрут для путешествия… Да, весь мир объехал в молодости.